— Коли б нам да чудо эдако, баско бы было, — произнес другой рыбак, разглядывая пароход.
Ермил спохватился. Нельзя упускать случай — надо воспользоваться этим неожиданным сходом. Он раскрыл свою засаленную тетрадь и завопил:
— Эй, православныя! Сколь кто трещочки засолил, подходи да назови, ноне скупаю тышшу пудов. Послезавтрева шхуну заворачиваю в Архангельский город!
— Пошто на паровом-то судне возить нашу треску не вознамерился? — удивился помор в драных бахилах. — Вон и штраховку в пособ давают.
— Продал бы шхунешку-то свою, покуда не утопла, — поддержал задорно другой голос.
— Тьфу, типун те… — сплюнул в сердцах и перекрестился Грудин. Поглядев на пароход, добавил: — Оно б, может, и сподручнее, потому как скорее, да… боязко. Погодить надобно, поглядеть, как пойдет оно, дело пароходное. Не бывало покуда у нас такого.
Островский усмехнулся, тронул за локоть врача:
— Слыхали? Вот и попробуй расшевелить их. — Он сокрушенно покачал головой. — Обидно, что ведь так у нас в любом новом деле!
Рогожцев задумчиво молчал. Потом он вынул из жилетного кармана серебряные часы, щелкнул крышкой.
— Однако нам пора.
III
Семен выбрался из толпы. Его жадно манил пароход. Он подошел к матросам, выгружавшим из шлюпки груз. Все были в ладных, толстой холстины рубахах, в коротких сапогах.
— Здоровы будете, мужики, — приветствовал их Семен.
— Здоров, откуда таков? — отозвался весело один из матросов.
— Дак с Колы сам-то я, промышляем тутотки нонче…
— Каково уловы? — спросил другой матрос.
— А, задери их лихоманка, — досадливо махнул рукой Семен. — Горбатишься, а все в долгах. Зимою мало с голодухи не мрем. А у вас каково?
— Да с голоду не помираем, однако и кубышек нету.
— А все ж как оно работается-то? — допытывался Семен. — На семью достает?
— Да оно навроде и ничо, — сказал первый матрос, присев на бочку и утерев со лба пот.
За ним присели остальные.
— Я вот у купца Бранта досельно на пароходе его работал, — продолжал матрос. — Харч какой ни на есть — а завсегда. На море без харча не потянешь. Да жалованье кладет по уговору помесячно. Невелико жалованьице, ну дак што ж, где его сыщешь больше!
Мужики согласно покачивали головами.
— А зимою пароход-от во льдах стоит, — продолжал неторопливо матрос. — А ты пошел приискать иной работы: то ли лес валить, то ли на пиловку. Когда найдешь работу, когда ин нет. Прокукуешь зиму, а весною опять: возьми на пароход! Ежели подфартит, на зимовку за сторожа оставят при пароходе. Оно и нетяжко лед округ окалывать, а все при деле.
— То баско, — заметил Семен.
— Чего? — не понял матрос.
— Баско, говорю, ежели и зимою при деле. Слышь, мужики, а как бы… к вам-то попытать в работу, а? — спросил неожиданно для самого себя Семен.
Матросы переглянулись. Помолчали, разглядывая рыбака.
— К капитану надобно, — сказал наконец один из них. Почесав в раздумье затылок, он вдруг предложил: — Ты вот што, давай в лодку да плыви к пароходу, покуда мы с грузами возимся.
— Ага. — Семен вскочил, бросился к лодке и быстро погреб к пароходу.
Там он привязал лодку к веревочной лесенке, опущенной с палубы до воды, взобрался наверх.
— Вот так судно! — оглядываясь, прошептал он. — Железное, а плавает!
Семен вошел в первую попавшуюся дверь и оказался в узком коридоре, стенки которого были наполовину отделаны деревом, а наполовину блестели свежей белой краской.
— Чего тебе, мужичок? — окликнул Семена невесть откуда взявшийся прилизанный, гладко выбритый парень, одетый в черную шелковую жилетку поверх синей рубахи в белый горошек. Черные штаны были заправлены в узкие длинные сапожки.
— К капитану бы мне, слышь, — сказал Семен осипшим от волнения голосом.
Парень усмехнулся:
— Да отдыхает нынче Михаил Карлович, скоро отходить.
— Проводи, а? — попросил, не слушая его, Семен. — А я те трески корзину дам.
— Ну, рази что поглядеть… — заколебался парень.
— Погляди, — подхватил Семен.
Парень направился по коридору, свернул направо и остановился перед дверью с блестящей медной ручкой. Семен замер сзади. Его провожатый легонько постучал, приоткрыл дверь, просунул голову. Через плечо парня Семен увидел дремавшего в мягком кресле грузного пожилого человека.
— Михаил Карлович, — негромко позвал парень.
Капитан открыл глаза.
— Я спросить, кофей не пора подавать?
— Нет, — буркнул недовольно капитан.
— А к вам человек еще, — торопливо проговорил парень.
— Кто? — не понял капитан.
— Вот. — Парень посторонился, подтолкнул в каюту оробевшего Семена и закрыл за ним дверь.
Капитан хмуро взглянул на перепуганного рыбака.
— Што тепе? — спросил он недовольно.
«Э-э, да он нерусский», — понял Семен и собрался с духом.
— Попытать решился, не возьмете ль в работу на пароход.
— В рапоту? — переспросил капитан, рассматривая ладную фигуру помора. — А што ты уметь делать?
— Я-то? Дак все, што надобно, — удивился Семен. — Мыть ли, красить, концы сращивать, по плотницкому делу, треску солить…
— Треску? — слегка улыбнулся капитан. — А лет тепе сколько?
— Дак семнадцать покуда, — пробормотал Семен. — Страсть как хочется на эдаком судне поработать, — добавил он.
Капитан сел, достал из стола кожаный черный кисет, трубку, стал набивать ее табаком.
— Угольный ушеник пойдешь? — спросил он, раскуривая трубку.
— А чего это? — не понял Семен.
— Помогайт кошегар уголь рапотать, — сказал капитан, обволакиваясь голубым дымком. — Рапота трудный.
— А, пойду, — махнул рукой Семен.
— Документ есть какой?
— Имеется. В становье.
— Прихоти, — сказал капитан и отвернулся, потянувшись за толстой книгой на столе.
Не помня себя от радости, Семен бросился к лодке.
В становище он наскоро собрал в узелок нехитрые свои пожитки, забежал к артельному старосте.
— Ухожу я, — сообщил, запыхавшись. — На пароход работать.
Сопровождаемый изумленными взглядами рыбаков, Семен спешил с узлом к пароходной шлюпке. Перед собой он катил бочонок трески.
Когда Семен поднялся из шлюпки на пароход, его отвели в самый нос, в кубрик под полубаком. В кубрике стоял полумрак. В небольшом помещении с подволоком и переборками было устроено шестнадцать металлических коек в два яруса. На них валялись тюфяки, грязные подушки и одеяла. В углу висел рукомойник, посередине стояла чугунная печка. Четыре крохотных зарешеченных иллюминатора, выходившие на палубу, просеивали с подволока немного света. Над печкой под подволоком висела керосиновая лампа. На койках спали несколько человек.
Семену принесли тюфяк, подушку, одеяло, он отыскал свободное место, оказавшееся в самом темном углу, бросил туда постель.
Потом пришел угрюмый машинист, отвел Семена к месту работы. Огромный котел дышал из трех своих топок знойным жаром. Кочегар, голый по пояс, истекавший по́том, смешанным с угольной пылью, подбрасывал время от времени в топки уголь из кучи, которая возвышалась посреди кочегарки. Он ловко орудовал лопатой, и куча таяла на глазах. Семену велели следить, чтобы угля в кочегарке всегда было в достатке. Он должен был лопатой бросать эти черные каменья в кучу из бортовых бункеров. Их железные дверцы, которые выходили в кочегарку, выдвигались вверх, скользя по желобкам. Уголь, по мере того как его выбирали снизу, скатывался из бункеров к этим дверцам.
Еще Семен должен был помогать кочегару чистить топки, поднимать на палубу и высыпать за борт раскаленный шлак.
— Шесть часов работать — шесть отдыхать, — сказал машинист и ушел, сунув ему в руки большую лопату.
IV
Островский с Рогожцевым, как обычно, прогуливались по палубе вдоль надстройки, с наслаждением дышали вечерним морским воздухом.
Солнце висело над горизонтом. Большим огненно-желтым кругом оно светило в лицо капитану, стоявшему на мостике — возвышении перед дымовой трубой, било в глаза немногим вышедшим на палубу после ужина пассажирам.
Скалы слева приняли темно-коричневый оттенок. Чайки сидели на воде и вертели клювастыми головками, провожая взглядами проплывавший мимо них пароход.
— Дикость, ах дикость, — заговорил врач. — А ведь вот какой прекрасный пароход пущен в места эти убогие! Отделка салонов, кают! Вероятно, именно подобное, современное должно нести в эти дикие места культуру, а, Дмитрий Николаевич?
— Мы теперь озабочены не столько этим, — возразил советник, — сколько вообще необходимостью заселения края. Вы ведь уже обратили внимание на немногочисленность населения в становищах?
