На левом фланге три машины сгрудились, образовав нечто вроде «очереди». В это скопление и ударил расчет лейтенанта Гамкрелидзе. ЗИС-3 бил по диагонали, целя в переднюю машину. Бронебойный снаряд, ударившись по касательной, срикошетил от левой щеки башни и разорвался возле гусеницы шедшего следом за первым танка. Взрыв накрыл бежавших рядом с машинами пехотинцев, которые пытались с боков обойти отстреливавшихся из рва бойцов группы Потапова.
Первый танк, несмотря на то что бронебойный, выпущенный из ЗИСа, не разорвался, прекратил движение. Расстояние между артиллерийским расчетом и танком было чуть больше полсотни метров, орудие било практически в упор. Вражеский экипаж, скорее всего, получил настолько серьезную динамическую встряску, что на какой-то промежуток времени потерял возможность продолжать участие в бою.
LXII
Движение по флангу застопорилось. Танки, шедшие следом за передней машины, напуганные непредвиденной остановкой ведущего экипажа и взрывом возле самых гусениц второго экипажа, начали один за другим пятиться назад. Для той части автоматчиков, которая следовала в фарватере левофланговых машин, это маневр послужил руководством к действию. В пыли, срывая голосовые связки на крик, гитлеровцы подхватывали своих товарищей, которые пострадали от взрыва срикошетившего снаряда, выпущенного расчетом Гамкрелидзе.
Они отступали в панике, точно боясь, что танкисты отойдут быстрее и бросят их на растерзание русским штрафникам.
По центру, напротив противотанкового рва, обстановка складывалась совсем по-другому. Здесь вражеская пехота, наоборот, стремилась во что бы то ни стало подойти ко рву. Фашисты ожесточенно напирали, пытаясь не только освободить подбитый танк и вызволить заблокированный внутри экипаж – вернее тех из танкистов, кто сумел выжить. Гитлеровцы теперь желали отомстить за такую издевательскую, беспардонную вылазку вражеских штрафников, уничтожить этих наглых русских, оказавшихся там, где их совсем не ожидали – перед самым носом атакующих рядов.
Самоходные артиллерийские установки врага в это время подобрались еще ближе. Метров с шестисот они открыли стрельбу, стремительно усиливая плотность и частоту огня. Воздух наполнился ревом и свистом десятков снарядов, которые обрушивались где-то позади переднего края штрафбатовских позиций. Огонь вражеских самоходок отодвигался в глубь русской обороны, так как самоходчики, видимо, боялись задеть своих же, вступивших в непосредственное боевое соприкосновение с противником.
Коптюк каждые полминуты предпринимал попытки вызвать ротный КНП, попытаться запросить поддержку минометного взвода Лазерко. Но телефонная трубка молчала. Довганюк все не возвращался. Все это время старший лейтенант вслушивался в звуки стрельбы, доносившейся со стороны рва. Они были едва различимы в общем наплыве грохочущих звуков, громовыми гроздьями вбрасывавшихся в небо над полем. Но Федор их слышал: вот одиночный, протяжно-суховатый, точно иголка, прошивает плотное одеяло всей это грохочущей какофонии.
Это «мосинка», только вот чья – Фомина или Гвоздева? А вот затрещало, как охапки пересушенного хвороста… Это немец бьет из своих «шмайссеров». И не слышно уже ничего, и наши не отвечают. Значит, все? Нет, вот опять иголка выскакивает из ватного одеяла. А вот басовые нотки с дискантом: та-та-та… Это ППШ, похоже на ППШ… Или ему уже кажется и на самом деле все с группой Потапова уже кончено?
И проклятая трубка молчит, и связи нет, и нет Довганюка. И десятки орудий самоходок крушат все там, позади, перемалывая позиции артиллерийских расчетов, и Артемова и его бравых артиллеристов не слышно. И, значит, немец, зачистив противотанковый ров, сейчас возьмется за траншеи штрафников. А им перед всей этой армадой танков и автоматчиков без огневой поддержки никак не продержаться.
LXIII
Подбитый группой Потапова танк маячил прямо перед траншеей второго взвода. Курсовой пулемет немецкого танкиста не унимался. Первая волна истерической стрельбы куда попало схлынула. Теперь фашист бил так же, без перерыва, но расчетливо, работая по самому краю штрафбатовских окопов, не давая на мизинец высунуться из-за края окопа.
Пулеметчики, в том числе и Зарайский, ничего не могли поделать с отчаявшимся, закупоренным в стальном гробу гитлеровцем.
– Эх, бутылкой бы его запалить… Или из противотанкового… – в сердцах буркнул вслух Дерюжный.
Насчет бутылки с зажигательной смесью Коптюк только махнул рукой, вот за идею сработать фашиста из ПТР взводный ухватился. Замкомвзвода вызвался самостоятельно отыскать «пэтээровцев», но старший лейтенант пошел вместе с ним. Согнувшись почти до земли, а в отдельных местах, где стенки окопов начисто срыло снарядами, на четвереньках, они пробрались ходами сообщений вдоль всего второго отделения и только уже в ячейках Слесаренко отыскали расчет ПТР. Один из бойцов, первый номер, полулежал на дне окопа. Спина его как-то наискось прислонилась к жердям одежды крутостей. Весь правый бок был распорот почти от пупа до ребер.
– Осколком!.. – громко, с каким-то удивленно безумным выражением на покрытом пылью и копотью лице прокричал второй номер.
Он деловито и споро разрывал на длинные полосы ткань исподней рубахи.
– Как Андреич только стрельнул, так его и вдарило. Во как!.. – тем же безумно контуженным криком добавил боец.
Он ловкими движениями сложил вчетверо одну полосу ткани, затем, стараясь действовать как можно аккуратнее, раздвинул края гимнастерки возле раны. Эти движения, судя по всему, причинили неимоверную боль Андреичу. Землистое лицо его вдруг разом сделалось пепельно-бледным. Но он держался молодцом, стараясь не стонать. Стон исторгся из его груди, только когда его товарищ наложил ткань на рану.
– Потерпи, потерпи, браток… – шептал второй номер, успокаивая раненого, страдальческое лицо которого исказила гримаса сильнейшей боли.
LXIV
– Патроны есть?! На ПТР?! – перекрикивая хаотичный гул орудийной и пулеметной стрельбы, спросил старший лейтенант.
Второй номер молча кивнул куда-то вниз. Федор не сразу сообразил, что он показывает на правую руку раненого. Из зажатого кулака торчали две красные с черными наконечниками крупнокалиберные пули.
Старший лейтенант схватил руку «пэтээровца» и попытался разжать пальцы, но тщетно. Внушительный кулак Андреича был сжат намертво. Он вцепился в последние свои патроны – самое ценное его имущество – мертвой хваткой и никому не собирался их отдавать.
– Бесполезно… – со знанием дела констатировал номер второй. – У Андреича, знаете, какая силища? Вы не знаете… Андреич всех на руках перебарывал… А не дай бог, если кому двинет по бороде, так считай – все, пиши пропало… С одного удара валил. И в рукопашной…
Номер второй закончил перевязку и теперь, довольный, смотрел на свою работу и на своего боевого товарища. Раненый тяжело дышал и глядел на склонившихся над ним бойцов, словно не узнавая их.
– Некогда, Андреич… – нетерпеливо взял его за руку Коптюк. – Патроны нужны…
– Погодите, товарищ командир… – мягко, но настойчиво остановил его «пэтээровец». – Не так надо… Вот как надо…
Отерев крупные зерна пота со лба раненого, номер второй произнес:
– Андреич… Андреич… это свои, это взводный… старший лейтенант…
Он говорил со своим товарищем, как с тяжело больным или как с совсем маленьким. Тот внимательно глядел, переводя взгляд то на него, то на взводного, то на Дерюжного. Потом вдруг кулак его разжался, и на широкой грязной ладони сверкнули новой красной краской два патрона 14,5-миллиметрового калибра.
LXV
Схватив патроны, Коптюк кинулся к ружью, прислоненному к стенке окопа. Оно оказалось непривычно тяжелым, но Федор, не подавая вида, подтянул его на бруствер. Пули свистели слева и справа, над головой, вздымая фонтанчики взрытого грунта.
Два патрона, всего два выстрела, чтобы заткнуть этот нескончаемый поток пулеметных очередей из вражеского танка. Вот несколько пуль взрывают грунт возле Коптюка, ударяются в противоположную стенку, в щепы кромсают деревянные жерди. Слишком этот немец отчаялся, вот и не может взять себя в руки, стрелять на поражение. Видать, патронов уйма, вот и палит, все свое отчаяние выжимая в гашетку. У нашего бы «максима» уже давно бы кожух от такой нескончаемой пальбы перекипел. А этому хоть бы что. Краем раскаленной своей мысли Коптюк подумал, что не слышно что-то «максима». Не случилось ли чего у Зарайского?
А этот, фашист замурованный, палит и палит. Одно слово, что недобитый. Товарищам его, похоже, каюк все-таки пришел. А этот уперся. Настырные они, упертые, если звереют, свалить их ох как тяжко…
Дерюжный говорит, что это ихний МГ-34. У него стволы съемные. Удобная штука. Накалился один ствол, ты его – р-раз и поменял. И снова за гашетку берешься, разогрелся этот, ты его меняешь в свой черед. Гвоздев говорил, что у немецких стрелков в танке по два запасных ствола, это к основному. Запасливые они, фашистские гады. И все у них продумано, и комфорт, и патроны. А вот не продумали, сволочи, что Потапов вам гранату в ствол сунет! Или Гвоздев, или Фома…
