Жара в то лето в Крыму стояла ужасная. Даже утром, к десяти утра, уже пекло невыносимо. Воздух «кипел» как над пожаром. И спина с шести утра до того болела, что хоть ложись и тут же помирай. И не знаешь, что хуже солнце это сумасшедшее или боль в спине. И вот, кажется, еще минута, и все, мама не выдержит. Даже воды вволю не напьешься. Воды в Крыму мало, а в Эльтиген ее специально привозили, приходилось экономить каждый глоток. И тут как раз появляется Варвара Михайловна. Уйти с ней не стыдно. Всем уже есть хочется, и даже начальник рад поторопить завтрак. Ведь с утра-то они только по кружке молока и выпили.
Садится мама с Варварой Михайловной картошку чистить. Да разве же это работа! Столик на улице перед домом, в тени больших акаций, а сам дом на горе стоит, и перед тобой море как на ладони. Да еще какие разговоры интересные. Варвара Михайловна — это живая летопись здешних раскопок. Шесть лет уже копают Нимфей, а она помнит любую интересную находку, да и вообще сколько интересных историй про археологов она помнит заслушаешься. И все трое детей ее работают на раскопках, а она сама уже шестой год у археологов за повара. Так получилось, что мама очень подружилась с этой женщиной, с Варварой Михайловной. Все свои беды друг другу открывали, все друг другу рассказывали. Да и увлечение у них было одно и то же. Варвара Михайловна хоть и простая женщина — жена рыбака, но по-настоящему любила археологию, ее, так же как и маму, влекла тайна прошлого земли.
Вот этот час отдыха и спасал маму. У нее было даже подозрение, что начальник экспедиции был в сговоре с Варварой Михайловной. Знал, что мама новичок и ей труднее, чем другим.
...Первые дни мама работала как в бреду. Жарко, пить хочется, поясница ноет, даже не в состоянии была радоваться находкам. Она удивлялась солидным археологам. Они радовались, как дети. Визжали, кричали. У них была смешная привычка: если кто найдет что-нибудь стоящее, то высунется из раскопа и показывает большой палец. Значит, находка «на большой»! И все сбегаются смотреть.
А когда кто-то откопал гидрию — специальный кувшин для воды, то он поднял вверх оба больших пальца и исполнил танец с дикими выкриками. Мама говорит, что и ее в тот раз будто охватило какое-то безумие.
Тогда мама впервые и почувствовала, что она настоящий член экспедиции. Теперь она никого не стеснялась. И вот что странно — усталость как рукой сняло.
Часто в перерыв археологи ходили купаться. И вот однажды, когда все остальные купались, а мама стояла и смотрела вдаль, на степь, ей привиделась странная вещь.
Воздух струился над землей, как бывает над костром. И в этом белом слепящем мареве мама вдруг отчетливо увидала бледный силуэт города. Стены из розоватого туфа, суетливое движение на улицах. Даже как будто слышны были звуки — гортанные грубые голоса продавцов рыбы, перекрывающие их звонкие голоса мальчишек, бегущих стайкой в увлечении какой-то своей игрой, и певучие голоса девушек, продающих воду. Вот одна из них проходит совсем рядом, а на плече у нее гидрия... А в бухте большие корабли, на носах их вырезаны разные фигуры, паруса трепещут и бьются на ветру... Я нарочно так подробно записываю мамины видения. Ведь меня тогда не было и в помине, еще даже мама и папа не были знакомы, а вот теперь я увидела такой же город, только не видение. Но не буду забегать вперед, буду рассказывать все по порядку.
Над маминой головой закричали чайки. Она вздрогнула, и мираж пропал. Перед ней лежала сухая, выжженная солнцем земля, израненная раскопками. Сухие пучки бессмертников, шары перекати-поля, смешная голова в детской панамке, торчащая из раскопа, мотыги, лопаты. И маме стало больно оттого, что нет уже давно этого города и не приходят сюда больше корабли.
Как это все-таки ужасно, что может бесследно исчезнуть с лица земли целый город, тысячи людей! Сколько всего эти люди сделали! А мы находим жалкие осколки амфор или пифосов и приходим от этого в восторг.
Почему нельзя было, чтоб весь город остался! Чтоб все осталось, а не только жалкое кладбище черепков. Что же случилось с городом и с людьми, которые в нем жили?
Но вот пришел такой день, когда и мирная работа и раздумья — все прервалось в одну минуту. 22 июня. Как много произошло за один день... Как все перевернулось в жизни...
В то утро археологи разбирали находки, сортировали, чистили их, разложили их на столах, снова и снова вспоминали, где и как был найден каждый предмет. Вдруг издалека, со стороны, раздалось завывание сирены одна, другая... К вою сирен прибавились прерывистые гудки. Все выскочили в палисадник. Новость услышали от мальчишек. Они мчались, поднимая тучи пыли, и кричали: «Война! Война!» И еще было непонятно — игра это или всерьез.
Потом начальник экспедиции вернулся из сельсовета. Археологи узнали, что сегодня ночью германские войска перешли советскую границу. Первая мысль — скорей в Ленинград, бежать брать билеты на поезд. Но никто и не собирался никуда бежать.
Мама вернулась в комнату и увидела, что вся экспедиция взялась упаковывать находки. Мама стояла на пороге и смотрела, как бережно женщины заворачивали каждую амфору, что там амфору — каждый осколочек амфоры, найденный ими, в свои кофточки, купальники, косынки (газет совсем не было). И это мама запомнила на всю жизнь.
И теперь, даже через столько лет, когда она рассказывает это мне, я слышу, как дрожит и срывается ее голос, а у меня закипают внутри слезы.
И она подумала: вот что такое настоящий археолог! Раскопать полдела. Сохранить, уберечь, спасти, как своих детей. Сохранить то, что нашли, важнее, чем сохранить себя! И она начала упаковывать вместе со всеми...
Я не буду рассказывать, как мама и все археологи выбирались из Крыма. Тогда об этом надо писать целую отдельную книжку, скажу только, что часть находок они отправили почтой, часть взяли с собой. С собой брать все было рискованно: вдруг бы археологи погибли в дороге. Они думали не о себе, а только о том, чтоб доставить в целости находки в Эрмитаж.
И вот наконец они в родном Ленинграде, в родном Эрмитаже.
Непривычно безлюдны залы. Мирные смотрительницы-старушки пробегают с противогазами. Приказ в служебном вестибюле, объявляющий благодарность составу штаба МПВО объекта. Это Эрмитаж-то «объект», а академик Орбели «начальник объекта»!
По ночам эрмитажники дежурили на крыше и ловили зажигалки, каждый день провожали на фронт кого-нибудь из товарищей.
Даже в эти дни мамин учитель Ростислав Васильевич не забыл о маме. Он расспрашивал, понравилась ли ей экспедиция, и не разочаровалась ли она в археологии, не уставала ли, и под конец велел зайти к нему домой, подробно поговорить о дальнейшей работе. Как будто нет войны!
