Вот об отце Петре Кольцов говорил долго, обстоятельно, часто осеняя себя крестом. Ваню от такого отношения к этому человеку проняло. Было заметно, что уважение бывшего тренера по вольной борьбе к отцу Петру не показное.
– Да. Как залетели мы в эти горы, так такой бардак начался… И ведь самое поганое, что не только нашего народу там было, а всяких… тоже хватало.
История была банальна и проста как мычание. Среди заброшенных в заросшие лесом горы на берегу моря сотен русских людей оказались сотни же таких же заброшенных не русских. Турки, сирийцы, иранцы. Одних курдов было больше трёх сотен. И только среди русских количество женщин было примерно равно количеству мужчин. Понятно, к чему всё это привело.
– Вооот. А у нас, так получилось, полный разброд был и шатание. Кто в лес, кто по дрова. В общем они нас так подмяли, что и вспоминать не хочется. Те кто посильнее, да пошустрее – женщин своих в охапку и дёру. Подальше. Чего эти с бабами нашими делали… э-эх… кто против слово скажет – того тоже. Меня с пацанами моими не трогали, боялись. Хор к нам женский прибился. Да там стычки всё равно были… через день. А потом с юга к нам пришёл поп. Самый настоящий. Ряса грязная рваная. Сам побитый. И тогда…
Христианского священника никто лишний раз старался не трогать и державшие горные долины вожаки общин пропускали его к себе беспрепятственно. Что и стало, в конечном итоге, их наиглавнейшей ошибкой.
– Всё понятно, Костя. – Маляренко зевнул, ничего не ново под луной. – И вы им дали.
– Даааа. – Кольцов аж зажмурился от удовольствия. – Дали. Всего то и нужно было организоваться. Вождь нужен был.
– Отец Пётр?
– Нет. Полковник всё это дело организовал. Батюшка тот больше говорил. Людей поднимал. А полковник – тот ещё вояка оказался.
Оказалось, что в Новограде единоначалия не было. Были две ветви власти. Светская и духовная. Которые, внешне пребывая в полном согласии, тем не менее, негласно боролись за лидерство. Первую возглавлял полковник Алексеев Владимир Николаевич. Он отвечал за армию и производственно-хозяйственные вопросы, а вторую ветвь власти, духовную – возглавлял отец Пётр. Он отвечал, понятное дело, за души. То есть за воспитание, идеологию и искоренение инакомыслия.
На этом месте рассказа Ваня не вытерпел.
– А вы точно православные?
Сам Маляренко, будучи атеистом, всегда гордился тем, что Церковь его народа такая миролюбивая и, так сказать, добрая. Без инквизиции.
– Точно, Ваня, точно. Просто времена нынче другие. Не время щёку подставлять. Сам понимаешь – ударили тебя по правой щеке…
– Ну да.
– … подставь левую… руку… а потом присядь и бей снизу в челюсть. А лучше – ножом в живот.
Даже в ночной темноте было видно, как закаменел взгляд Кольцова.
– Насмерть. Сразу. Наповал.
'Видать сурово им пришлось'
Кстати, сам Кольцов тоже оказался шишкой в местной иерархии не из последних. Первый зам и правая рука полковника. Эта безымянная лодка с её экипажем была единственным дальним дозором и разведкой Новограда. Соответственно и люди в этой команде были, самые что ни на есть отборные. Два первых зама и их лучшие люди.
– Большинство в экипаже, конечно, мои пацаны. У Ильи здесь сейчас только Лёвка да Василий остались. А Алексея твои убили.
Кольцов легко и с удовольствием рассказывал Ивану, совершенно незнакомому ему человеку, о том что, где, как и сколько. Маляренко впитывал в себя информацию, как губка и с каждой минутой всё больше успокаивался. Похоже было, что живым покойником считал себя не только он, но и все остальные. Иначе с чего бы это один из руководителей общины стал так запросто сливать ему информацию?
Новоград был ПЕЩЕРНЫМ городом. Причём пещёры были ИСКУССТВЕННЫМИ. Прямоугольного сечения. Расположены они все были на одном уровне у подножья невысокой горы, а прямо перед выходами из всех этих пещер лежало ровное поле, по которому протекал чистый ручей.
Ваня восхитился.
'Ни хрена себе! Да этим ребятам все условия обеспечили!'
И, конечно, к этим самым пещерам, где за замурованными входами их ждали посылки из прошлого, их привела матушка Анастасия Ивановна. Тогда ещё просто Настя, а ныне супруга батюшки Петра.
Ваня снова восхитился. Поп разыграл всё как по нотам.
'К светлому будущему… угу… железной рукой. Вернее горящим сердцем, молитвой и мечом'
Там, в этих очень удобных пещерах, все семь сотен человек и жили.
– А чего. Летом прохладно. Зимой тепло. Удобно. Места навалом – на голове друг у друга не сидим.
– А этих? Всех?
Маляренко чиркнул себя по горлу.
– Да ну, ты что… нет, конечно. Телогреечка, номерок и по этапу!
Кольцов ухмыльнулся.
– Отрабатывают. Исправляются, так сказать. Урррроды. Была б моя воля…
Капитана понесло.
Конечно, снова получить в многострадальный глаз было чертовски неприятно, но не смертельно. Информация, которую ему полночи сливал Кольцов того стоила. Не то чтобы Иван надеялся что-то из неё для себя выжать и как-то с выгодой её использовать… Просто было интересно. Любопытно. В чисто познавательных целях.
Ночной разговор и попытка Вани посеять сомнение в душе капитана аукнулась уже утром.
Во-первых, его связали. Не туго, но основательно.
Во-вторых, личный палач отца Илии, Вася, от всей души посоветовал Ване рта вообще не открывать и ни с кем из экипажа не разговаривать.
И, в-третьих, завтрак ему не достался. Хотя тех же женщин покормили сытно и даже искупали за бортом, а потом выдали каждой по небольшому куску грубой материи.
Маляренко, извиваясь как червяк, дополз до борта и кое-как сел, вытянув ноги. Берег за ночь значительно приблизился, а команда, после завтрака, налегла на вёсла гораздо усерднее, чем вчера.
Перед носом снова возник Вася с тряпкой в руках. Он профессионально оглядел пленника и ухмыльнулся.
– Не напрягайся. Тебе вредно.
И быстро завязал Ивану глаза.
Когда-то давным-давно, у родного дяди Ивана был попугай. Этот попугай (Иван уже не помнил, как его звали и какого он был вида), так вот – этот попугай был жутким матерщинником. Кто уж его так научил – было неизвестно, но факт есть факт, стоило кому-нибудь прийти в гости, так эта сволочь начинала сразу громко и очень пошло выражаться. Дядька краснел, а потом накидывал на клетку плотную тряпку и попугай мгновенно умолкал. Маленький Ванечка всегда этому удивлялся и, приподнимая край платка, заглядывал внутрь. Попугай действительно почти всегда сразу засыпал! Дядя объяснял это тем, что попугаю просто становится скучно и он, чтобы не терять зазря времени, просто засыпает.
Сейчас таким попугаем был сам Маляренко. Тугая повязка на лице давила на подбитый глаз и разбитый нос, заставляя их болеть в два раза сильнее, макушку пекло солнце, а жёсткие доски фальшборта впивались в спину. Шевелиться тоже было больно. Рука и бок при каждом движении тела давали о себе знать и Ваня, решив, что всё равно ни хрена интересного не видать и не слыхать, просто-напросто заснул.
