— Почему ты уехал оттуда?
— Я ненавидел это место. Половина тамошних христиан евреи или мавры. И некоторые… — Он остановился. — Почему я говорю с тобой о вещах, которые давно умерли и похоронены?
— Я не знаю. Не хочешь — не рассказывай.
Но он продолжил:
— Так случилось, что я ввязался в дела церкви в своем родном городе, и в результате погибла женщина. Церковных деятелей и священников, тех, что вздернули ее на дыбу, знали даже в собственной семье этой женщины, и некоторые их избегали. Даже некоторые из христиан. Ее отец был идальго, довольно важный. Он умер от пьянства через месяц после смерти дочери. Некоторые подумали, что он сам убил себя. — Солдат криво улыбнулся. — Во всяком случае, мне не хотелось бы, чтобы узнали о моей роли в этом деле.
Нерисса отодвинулась от мужчины на диване как могла дальше и натянула простыню до подбородка.
— Ты хочешь сказать, что ты…
— Был инквизитором, мучителем? Конечно нет. Я был невинным ребенком. Они заплатили мне серебром и сладостями. Я только исполнил свой долг: сказал одному чиновнику, где могут собираться евреи.
— И ты не чувствуешь за собой вины? — спросила Нерисса, ужасаясь.
Он снова посмотрел на нее своим мертвым взглядом, потом дружески улыбнулся.
— Почему я должен говорить тебе о своей вине? Ты что, священник? Какое тебе дело, если я ненавижу евреев?
Она внезапно глубоко вздохнула, сама не зная, почему. Он бросил на нее пронзительный взгляд:
— Ты — не из них.
— Нет. Но я знала некоторых.
— Как и я. — Он хрипло рассмеялся. — Самый первый из них был моим отцом. — Он показал на свою спину. — Это он так исполосовал меня, хотя ему в этом помогала и моя мать, пока я не подрос настолько, чтобы дать ей в зубы. Это было уже после того, как он бросил нас обоих и она отправила меня на улицу попрошайничать, поставив мне несколько синяков, чтобы я вызывал жалость. — Он быстро взглянул на нее. — Если бы я собирался и дальше жить в Испании, я не стал бы рассказывать тебе, что мой отец — еврей.
— В Венеции евреи не скрывают своей веры. У них не бывает тайных застолий. Они свободны.
Он жестко рассмеялся.
— Свободны? Я видел евреев в Венеции. С нашивками в форме сердца на рукавах и в красных шапках. Их не берут на государственную службу и в армию. Я их презираю.
— Почему? Ты презираешь их всех, потому что твой отец был одним из них и бил тебя? Твоя мать, догадываюсь, была христианкой и вышвырнула тебя на улицу попрошайничать. — Три месяца подшучиваний с Порцией отточили речь Нериссы. — Из этого следует, что ты должен ненавидеть всех христиан.
— Я их ненавижу.
Нерисса засмеялась.
— И мавров?
— Этих больше всего.
— Почему?
— Потому что они носят свои знаки отличия на своей шкуре. Их чернота видна даже отчетливее, чем сердце на рукаве. Клянусь Янусом[49], я должен бы жалеть их. Ведь мавры не могут скрыть своего дьявола.
— Дьявола? — Глаза ее наполнились слезами, когда она вспомнила причину своей ссоры с Порцией: злое издевательство ее подруги над лицом жениха. — Возможно, все мужчины — дьяволы. Но какой же дьявол может быть в коже?
Почему я должен рассказывать о своих мыслях женщине? — сказал солдат. — Шлюхи, и воры, и тигры — все вы. Говорю, мне нет дела до всех мавров. Но я хочу служить одному в Венеции. Хорошая шутка, не правда ли? У меня есть рекомендация от моего прежнего хозяина в Испании, ну, того, у которого я подметал полы. Рекомендация. Он написал ее лет двадцать назад, до того как я его покинул, хотя, возможно, и написал-то он ее только для того, чтобы я ушел. Я не плохо делал свою работу, но он ненавидел мое пение.
— Ах, так ты поешь?
— Нет. Однажды он сделал красивый меч для одного мавра, который оказался христианином, великим героем, теперь он генерал армий Венеции. В команде мавра служат наемники. Они собрались со всей Европы, чтобы сражаться с турками. А я служил с ним при Лепанто, хотя был всего лишь ребенком. Я расскажу ему об этом, покажу мой шрам и рекомендацию. И пошлю за своей женой-шлюхой. В Венеции я найду свое счастье.
— Надеюсь, ты будешь разговаривать со своим героем-мавром более вежливо, чем со мной, после того как я удовлетворила твое желание.
— Конечно, — сказал испанец. — А теперь дай мне поспать.
Через пять минут он уже глубоко дышал, наслаждаясь коротким солдатским отдыхом. Нерисса смотрела на его красивое лицо и прекрасную фигуру и чувствовала отвращение и к лицу, и к фигуре, и к себе самой. В душе у нее вдруг возникло страстное желание увидеть свою подругу, посмеяться с ней у огня. Ей не хватало прекрасного ума Порции.
Это — дьявол. Она сказала бы об этом Порции, которая, без сомнения, уже расправилась с господином из Арагона и в этот момент искала Нериссу, чтобы поведать ей, как она это сделала. Порция согласится с ней, что, хотя родители этого солдата и монстры, — если он рассказал о них правду, — этот факт все равно не оправдывает его собственное злодейство. Конечно, в домах Малипьеро Нерисса встречала женщин, с которыми плохо обошлись. Их насиловали родные дяди, избивали дюжины мужчин, и все-таки они оставались жизнерадостными и добрыми, не теряли надежды на лучшее будущее. Этот же — заслужил те несчастья, которые выпали на его долю!
Разве на самом деле не христианский долг обокрасть его? Так думала Нерисса, заворачиваясь в простыню и незаметно снимая кошелек с его поясного ремня. Затем она на цыпочках отступила к двери маленькой каморки, в которой они лежали, и уже положила руку на замок, но потом обернулась, чтобы еще раз взглянуть на него. Он спал, и грудь его спокойно поднималась и опускалась.
Нерисса прокралась к постели, опустилась на колени и осторожно сняла кольцо с его пальца.
Глава 22
— Чего-чего, а слез от Порции она не ожидала.
— Ты сказала, будто у меня нет сердца! — рыдала та. — Ну, теперь ты видишь, что оно у меня есть, потому что ты его разбила.
Она казалась почти красивой, со вспыхнувшим лицом цвета розы, прекрасными светлыми волосами, которые разметались по плечам, как золотая канитель на белом шелке ее ночной рубашки. Но после двух часов всхлипываний глаза ее покраснели и опухли.
— Как ты могла так поступить? — снова и снова обращалась она к Нериссе. — Как ты могла? Я думала, ты добрая, а ты — жестокая. Ты хотела ранить меня и наказать. Разве не так?
И Нерисса, сама плача при виде такого огорчения подруги, смогла только произнести: да, может быть, немножко, но совсем не так, совсем не так сильно. Это был всего лишь мужчина, ведь она сама всего лишь обыкновенная женщина, Порция знала это, когда приглашала ее в «Бельмонт». В чем же дело?
— Ты…
Служанка-мавританка открыла дверь в комнату, неся свежее постельное белье для Порции. Увидев, в каком состоянии хозяйка, она остановилась на пороге.
— Оставь нас! — закричала Порция. Нерисса с сочувствием посмотрела на женщину, но кивнула. Та быстро поклонилась и ушла, закрыв за собой дверь.
Порция повернулась к Нериссе:
— Ты смеялась надо мной с женихами, ты, со своей красотой и изяществом. «Странная синьора Порция, она ходит как мужчина и говорит как они». Разве я этого не слышала? «Она любит спорить и слишком умна. Ни один мужчина не взял бы ее в жены, если бы не ее деньги!» Как будто я хотела мужа! Ты думала, что я этого не слышала?
Нерисса в изумлении уставилась на нее, качая головой.
— Госпожа, может, ты когда-то и слышала эти слова…
— И не раз, от тех жеманных мамзелей из соседних поместий, которые так долго прикидывались безмозглыми, что в конце концов и стали такими!
— Но Порция! — Нерисса встала на колени рядом с ней на покрытый ковром пол. — Разве ты когда-нибудь слышала, чтобы я говорила такие вещи? Я твоя подруга!
— А я хорошо плачу тебе за то, чтобы ты была моей подругой! — вскипела Порция, выпрямляясь в своем дубовом кресле. — Ты неблагодарная.
Женщины молча скрестили взгляды. Щеки Порции побледнели: она поняла, что сказала непростительную вещь, и ожидала вежливого, холодного, оскорбительного, как пощечина, ответа.
Но Нерисса только мягко сказала:
— Ты думаешь, тебе нужно было платить мне за это? — Положив голову на колени Порции, она улыбнулась ей и состроила гримасу. Порция снова начала плакать, в то же время смеясь.
Нерисса соскользнула на ковер.
— Порция, я считаю тебя самой чудесной личностью, какую я когда-либо встречала. Необыкновенной! Ты стащила одежду церковного служки!
— В соответствии с законом семейству Бель Менте было пожаловано право на эту вещь! — фыркнула Порция, поднимая палец.
— Ты шпионила за епископами! Ты… ты… боже мой, твой разговор — это как «Источник молодости» Понсе де Леона[50]. Он как музыка, хотя я и не всегда понимаю, что ты хочешь сказать. Я пожертвовала хорошей жизнью в Венеции, чтобы приехать к тебе, не зная, что меня тут ждет. Ты знаешь, что я молилась и заранее прочитала на итальянском Библию кардинала? Павел писал евреям, что вера — залог исполнения того, на что надеешься. Я закрыла Библию и отправилась сюда в надежде, что твоя дружба будет настоящей и надолго. Я буду платить тебе серебром, чтобы быть рядом с тобой, — прибавила она, смеясь. — Вот! — Она бросила кошелек испанского солдата в подол Порции. — Я взяла его у мужчины, когда он лежал голый и спал…
