Николь окончательно прониклась симпатией: решительно, Ольга вела себя мило, она вовсе не походила на созданный ею надменный, если не сказать ледяной образ.
В действительности она была очаровательной, забавной и очень естественной, и сидевшие за столом рядом с ней чувствовали себя комфортно, благодаря ее шуткам и рассказам.
Когда, возжаждав движения, все ринулись в атаку на танцпол, она предложила мистеру Гуверу потанцевать. Его жена, несомненно, напустила бы на себя недовольный вид, но Антон пояснил, что он и его компаньонка являются преподавателями танцев, и поспешил пригласить миссис Гувер.
После двух или трех музыкальных фрагментов Ольга вернулась за столик и, не переводя дыхания, на этот раз пригласила Мориса Люджера. Антону не удалось оказать любезность супруге Люджера, поскольку та, прикончив целую гору лангустов, практически сразу задремала. Казалось, ей снились сны, весьма благоприятные для пищеварения; по чистой случайности они сопровождались звучной отрыжкой, к счастью заглушаемой музыкой.
Морис Люджер, который отнюдь не отличался высоким ростом, рядом с Ольгой казался настоящим гномом, но изрядная разница в росте не делала их пару смешной, поскольку шестидесятилетний миллионер, никогда не бравший уроков хореографии, несомненно, обладал природным талантом к танцам, хотя вряд ли ему удалось бы пройтись в танце со своей женой, приковыванной к креслу.
Несмотря на то что Ольга была профессиональной танцовщицей, он умудрялся без труда следовать за ней, с легкостью выполняя трудные вариации танца ча-ча-ча. Русская блондинка была удивлена неожиданными талантами партнера, и на ее высоких скулах засиял румянец едва скрываемого удовольствия. Люджер был удивительно гибким партнером, к тому же его очаровательная преподавательница, вдохновленная открывшимися возможностями, позволила себе несколько виртуозных па, к которым Морис каждый раз ловко приспосабливался.
– Пойдем танцевать, – сказала Николь своему супругу под впечатлением их танцевальных достижений.
Но Роджер отказался следовать за ней, поэтому ча-ча-ча и танго они пропустили, однако когда оркестр заиграл «Последний вальс», он наконец согласился.
В течение долгих минут он кружил свою жену в танце, и молодой женщине почудилось, что между ними вновь мелькнула тень того волшебства, которое, как ей казалось, исчезло навсегда. Тогда, скользя в медленном вальсе, она позабыла обо всем: о недавней смерти месье Б., о подозрительных делах о наследстве, о том, что на борту «Корабля Любви», возможно, скрываются убийцы, которые не колеблясь избавятся от нее, поскольку она может раскрыть механизм их страшного бизнеса. Больше не было никого, кроме них с Роджером и музыки, соединявшей их. Волшебное впечатление усилилось, когда оркестр заиграл «Слишком молоды, чтобы любить», что звучало несколько иронично, учитывая преклонный возраст большинства гостей.
Но Николь не видела вокруг себя поседевших шевелюр и лысин, нахмуренных лиц, увядшей красоты, морщин, плохо скрытых пОд слоем румян, она вообще не видела никого, кроме Роджера.
Может, после всех ссор и неурядиц у их брака все же сохранился какой-то шанс и, несмотря на все проблемы – финансовые, любовные, профессиональные, – их паре суждено выжить?
От внезапно нахлынувших чувств у Николь к концу медленного танца закружилась голова, ей нестерпимо захотелось поскорее покинуть банкетный зал.
– Укроемся в спальне? – прошептала она на ухо Роджеру, как делала когда-то давно, доводя его до дрожи.
– Я уже полчаса не осмеливаюсь предложить тебе это.
Глава 39
На следующий день, без четверти пять, когда Николь входила в казино, где они договорились встретиться с мужем, она наткнулась на Мориса Люджера, который сидел в одиночестве в одном из многочисленных баров. Он выглядел таким убитым, что невозможно было не подойти к нему. Наверняка он только что проиграл значительную сумму в блек-джек или в рулетку: ведь даже для миллионера проигрыш неприятен. По крайней мере, так подумала Николь, которая мало-помалу открывала для себя, что и у богатых есть свои проблемы, и зачастую это проблемы, связанные с деньгами.
– Я вам не помешаю?
– Э… нет, – ответил он.
Она присела, заказала чинзано-бьянко со льдом и посмотрела на Мориса Люджера с улыбкой, полной любезности. Она заметила, что глаза его покраснели, словно он плакал. Неужто можно до такой степени расстроиться из-за простого денежного проигрыша?
– Похоже, вы чувствуете себя не в своей тарелке.
Люджер в нерешительности посмотрел на женщину, и, возможно, из-за того, что хотел довериться кому-то, или, быть может, потому, что нуждался в ее помощи, у него вдруг вырвалось:
– Я допустил ошибку, ужасную ошибку. И теперь я не знаю, как ее исправить.
– Я вас слушаю.
– В общем, вчера вечером в зале, примерно в десять часов, моя жена проснулась, и поскольку чувствовала себя не очень хорошо, то попросила меня отвезти ее в каюту. Когда я поднялся, эта женщина, Ольга, тихонько сказала мне на ухо: «Я надеюсь, что вы вернетесь, потому что мне безумно понравилось танцевать с вами». Я уложил жену, дал ей таблетку, стимулирующую пищеварение, помог лечь, и она сразу уснула. Я действительно не хотел возвращаться в зал, но так как было еще рано, то решил пойти прогуляться по мостику. Но когда я вышел из каюты, она поджидала меня.
Люджер выдержал паузу, словно колебался, стоит ли продолжать рассказ. Наконец заговорил снова:
– И вот, не знаю, я потерял голову, знаете, с моей женой уже несколько лет нелегко, она… как бы это сказать, больна и…
– Я понимаю, понимаю, но что произошло с Ольгой?
– Ну, мы немного прошлись по верхней палубе, потом она пригласила меня выпить по последнему стаканчику в ее каюте. Я думал, что она замужем за Антоном, но нет, они просто коллеги и обучают людей разным танцам.
– Я знаю.
– А потом, в ее каюте, случилось то, что должно было произойти. – После затянувшегося молчания Морис Люджер, кусая губы, признался: – Но дело не только в этом… Случилось нечто серьезное, намного более серьезное.
Он вдруг замолчал, так как к ним подошел бармен, чтобы спросить, не хотят ли они еще чего-нибудь.
В один голос они отказались. И Морис Люджер продолжил свое полное горечи повествование:
– Этим утром в каюте раздался звонок. Звонил директор по связям с общественностью.
– Директор?
– Да, Антонио Тарини, тот господин, что вчера любезно предложил мне помощь, когда я пытался спустить кресло к бассейну.
– Да, да, – сказала Николь, и по ее телу пробежал холодок.
– Это грязь, хуже, чем грязь!
– Что вы хотите этим сказать?
– Он попросил меня немедленно прийти в его кабинет. Я спросил зачем. Он ответил: «Это касается того, что произошло вчера между вами и вы знаете кем еще». Естественно, я пошел. Тогда он показал мне нечто ошеломляющее. Они сняли на пленку все, что происходило между мной и этой проституткой, абсолютно все! Это ужасно, там снята она, голая, на коленях передо мной.
– Сколько они хотят?
– Вы их знаете? – удивленно спросил Морис Люджер.
Николь помедлила с ответом, но одно признание влекло за собой другое, и она, понизив голос, пояснила:
– Я здесь не случайно, я журналистка и уже несколько месяцев веду расследование, связанное с подозрительными делами о наследстве. И я предположила, что замешанные в это люди орудуют на «Корабле Любви». Они, вероятно, попросили вас переписать завещание в пользу организации под названием Сенон-фонд?
– Да, – с горечью признался он, – именно, но им нужен отнюдь не пустяк, они требуют выписать чек на двадцать пять миллионов.
– Двадцать пять миллионов?
– Всего-навсего. Такая сумма! Заметьте, деньги у меня есть, но я вовсе не намерен отдавать их жуликам, только потому, что накануне вечером немного выпил и совершил небольшую ошибку – не столь уж непростительную. Если я не дам им денег, они угрожают показать пленку моей жене. Мне конец. Для нее верность в браке важнее всего на свете, и потом, с тех пор как она заболела, она стала чрезвычайно подозрительной, хотя я не давал ей никаких поводов. Она постоянно донимает меня расспросами и утверждает, что, если я когда-нибудь ей изменю, она немедленно потребует развода и отсудит половину моего состояния. Мне конец, моя жизнь разрушена. К тому же нет никакой гарантии, что если я кину им эти чертовы двадцать пять миллионов, то они на этом успокоятся.
И, словно осознав, перед какой неразрешимой дилеммой он очутился, Люджер с ужасом добавил:
– Нет, я вам говорю, мне конец. Так или иначе, все кончено.
– Мне кажется, я могла бы вам помочь, – тихо сказала Николь.
Он с сомнением повел бровями:
– Не понимаю, каким образом.
– Покажите мне, где находится кабинет Антонио Тарини.
