— Если ты в течение двух недель не выяснишь, как это случилось, ты будешь уволен, а компания сможет еще и подать на тебя в суд, — как бы между прочим заметил тогда управляющий. Омово в отчаянии чуть было не подал заявление об увольнении, но сжалившийся над ним кладовщик рассказал ему, что управляющий распорядился срочно отгрузить и отправить товар клиенту, который в тот день уезжал в Бенин. После этого происшествия Омово не мог не почувствовать, что против него существует какой-то заговор. Тогда управляющий отделался короткой фразой: «Я, должно быть, забыл сделать соответствующую пометку. Извини». И только. Сейчас в его строгом начальственном тоне слышалась скрытая ирония:
— Могу ли я полюбопытствовать, каким же образом получилось, что ты сегодня опоздал?
Саймон бешено тарахтел на машинке и своим сосредоточенным видом давал понять, что всецело поглощен работой. Чако лениво жевал завалявшийся орех кола и с показной деловитостью листал толстую синюю папку, держа в руках письмо от клиента. Старший клерк с редкостным тщанием вчитывался в только что поступившую документацию, касающуюся морской транспортировки грузов, а его пальцы при этом отбивали привычный ритм по исчерченному царапинами столу красного дерева. Омово вертел в руках учетные карточки, скользя глазами вверх и вниз по пуговицам на белой рубашке мистера Акву.
— Я поздно проснулся… всегда гонка… автобусы не шли… посмотрите, мне порвали рубашку, вернее оторвали пуговицы…
— Гм, понятно. Пуговицы ты мог оторвать и сам для пущей достоверности. Послушай, Омово, ты самый несерьезный, самый легкомысленный и недисциплинированный из всех сотрудников отдела. Посмотри на всех остальных…
Саймон вытащил из машинки только что отпечатанную страницу и стал усердно ее читать. Чако, лениво перекатывавший во рту свою жвачку, все с той же показной деловитостью вчитывался в какую-то важную бумагу, подшитую в голубой папке, а потом на минуту прервался, чтобы высморкаться; при этом контора наполнилась такими звуками, как будто рядом пилили бревна. Старший клерк перевернул страницу документов, касающихся морской транспортировки, взял шариковую ручку, сделал какую-то пометку на клочке бумаги и обратился к мистеру Акву с вопросом о транспортировке аллопрена, на который мистер Акву тут же дал исчерпывающий ответ. Отдел работал ответственно и деловито, как хорошо отлаженный механизм. Еще за несколько минут до этого здесь звучали шутки и смех, теперь же стояла мертвая тишина — так бывает, когда внезапно распахнешь дверь в помещение, где идет шумное собрание, и тут же ее захлопнешь.
Мистер Акву продолжал:
— Все работают как положено, только ты позволяешь себе опаздывать. Но этого мало — я выхожу и вижу, что ты бездельничаешь. Не пытайся ничего мне объяснять. Учти, я в четвертый раз тебя предупреждаю.
Омово неотрывно смотрел в лобастое лицо управляющего. Глаза управляющего сверкали, рот перекосился, на шершавой щеке отчетливо проступила царапина. Управляющий поправил свой широкий галстук и, уже не глядя на Омово, поспешно ретировался в свой кабинет.
Как только за господином Акву захлопнулась дверь, обстановка в комнате разрядилась, словно сама атмосфера располагала к спокойствию и удобству. Чако снова достал из-под огромной синей папки карточку футбольной лотереи, выудил закатившийся под пишущую машинку орех кола и стал механически его жевать. Саймон вперил глаза в огромный календарь с фотографией полуобнаженной белой женщины, буркнув что-то насчет того, что в комнате слишком холодно. Он достал печенье и принялся его есть, макая в стакан с водой. А старший клерк, склонившись над карманным калькулятором, занялся подсчетами собственных доходов за текущий месяц, с учетом жалованья, сверхурочных и разных пособий, а также предстоящих расходов. Этому занятию он предавался самозабвенно.
Омово вышел из прохладной комнаты, где вовсю кипела работа, и направился в жаркий, душный склад химической продукции, насыщенный густыми, едкими испарениями различных химикатов, хранившихся в мешках, жестяных упаковках и деревянных ящиках. И пока он шел от конторы до склада, у него возникло уже знакомое чувство одиночества, какой-то неясной тоски, смутное ощущение пустоты растекалось подобно густому дыму, поднимающемуся от тлеющего костра, обволакивая душу. Это ощущение не покинуло его и тогда, когда он пришел на склад.
Работа шла своим чередом. Теперь ему предстояло принимать посетителей, желающих купить химическую продукцию. Покупателей было так много, что распределять товар приходилось исходя из запасов, имеющихся на складе в каждый конкретный день. По этой причине нередко возникали обиды, перебранки, попытки обойти очередь, пройти с заднего хода, дать взятку. В обязанности Омово входило получить от клиента документ о выделенной ему партии материалов и оформленный на его имя заказ, а потом проследить за его выдачей. Это предполагало бесконечное хождение на склад для предъявления соответствующей документации, беготню с копиями квитанций в финансовое управление, где суммы, перечисленные клиентами, проверялись и соответствующим образом оприходовались. К половине второго он уже обливался потом и валился с ног.
Омово в который уж раз возвращался со склада в контору, где его ждал очередной клиент, когда к нему в коридоре подошел мистер Бабакоко. Он схватил Омово за руку и вкрадчивым голосом сказал:
— Послушай, Омово…
— Что вам угодно?
— Зачем ты так со мной говоришь?
Мистер Бабакоко происходил из йоруба и имел контракт с водной корпорацией на поставки жидкого хлора. На нем, как всегда, была великолепная агбада, а на шее бусы с амулетами. На темной коже его довольно симпатичного лица отчетливо выделялись более светлые племенные знаки, похожие на следы от ударов маленького хлыста. Глаза подобны двум маленьким шаровым молниям. Он источал запах благовоний и порока. Был резок, хитер и расчетлив. Омово никогда прежде не приходилось непосредственно иметь с ним дело; это был солидный и весьма влиятельный клиент, имевший немало друзей в компании.
Мистер Бабакоко часто оформлял поставки непосредственно через управляющего, который, как правило, поручал его заботам Саймона или еще кого-нибудь из своих любимцев. Сегодня оформлением его документов, как и документов других клиентов, должен был заниматься Омово. По-видимому, это не устраивало мистера Бабакоко, он желал, чтобы к нему отнеслись с особым вниманием и обслужили мгновенно, Омово же, судя по всему, не собирался делать для него исключение.
— Послушай, что я тебе скажу. Послушай. Этот мир, в котором мы живем, он существует для того, чтобы мы могли получить, что нам надо. Ты молод, я знаю, что тебе нужно. Поэтому ты оформи мой заказ вне очереди, и не будем терять время. Все твои друзья, даже сам управляющий, все всегда пропускают меня вне очереди. Они получают, что им нужно, а я получаю, что нужно мне: ты — мне, я — тебе. Скажи, что тебе нужно, и быстро оформи мой заказ; очередь там очень длинная, а мне сегодня предстоит побывать еще в пяти компаниях, и я не могу торчать здесь целый день…
Омово пристально вглядывался в черное лицо со светлыми полосами. Племенные знаки, в свою очередь, взирали на него, безмолвные и неподвижные. Маленькие глазки, подобные крошечным шаровым молниям, приводили Омово в замешательство. Мистер Бабакоко оправил на себе агбаду, правая рука нырнула в складку, где находился карман. Все это происходило в коридоре, неподалеку от мужского туалета, где с безразличным видом сновали люди. Омово решительно взглянул в «шаровые молнии» мистера Бабакоко, сохраняя при этом спокойный и ироничный вид.
— Вы совершаете ошибку, — заявил Омово и зашагал к своей конторе. Мистер Бабакоко семенил рядом, осторожно показывая ему зажатые в руке банкноты, но когда понял, что молодой человек не обращает на деньги ни малейшего внимания, укоризненно покачал головой и смущенно улыбнулся.
— Ох уж эта молодежь! Ровным счетом ничего не смыслит в жизни. Ты что, действительно не понимаешь что к чему? Глупый парень! Мне тебя жаль!
Мистер Бабакоко обогнал Омово и, подстегиваемый гневом, ринулся по коридору, агбада развевалась на ходу, обволакивая его могучую фигуру.
Омово шел медленно и вдруг вспомнил, как однажды мужчины из его компаунда упомянули в разговоре о пауках в банке; вспомнил свою конфискованную картину, центральное место в которой занимала сточная канава загадочного цвета, напоминающего сопли, и он почувствовал, как его душа легко и сладостно замирает. Но спустя некоторое время, которое он провел у окна, глядя во двор, покрытый серым цементом и расчерченный светлыми линиями, на выкрашенные желтой краской постройки, на массу различных механизмов, на снующих взад-вперед рабочих в замасленных комбинезонах — все стало ясно и понятно, и на смену краткому мигу восторга пришла тяжелая мучительная усталость. Все его тело взмокло от пота, и худое лицо, и бритая голова. Омово ощущал усталость, страшную усталость, но надо было идти, и он медленно двинулся по направлению к конторе, где — он знал это наверняка — и натянутость в отношениях, и эти всегдашние призраки теперь обретут еще большую четкость и воплотятся в решительных действиях.
