в упомянутом собрании.
Руна первая. В дороге Вяйнямёйнена встречает некий лапландец, уже давно затаивший зло на него. Когда Вяйнямёйнен едет верхом по берегу бурного порога, лапландец стреляет в него из лука. Стрела же поражает только коня, который, споткнувшись, падает вместе с Вяйнямёйненом в порог. Течение уносит Вяйнямёйнена в море, где он долго качается на волнах, не в силах выбраться на берег и не видя вокруг ничего, кроме воды до самого горизонта.
Это собрание в настоящее время состоит из шестнадцати рун, в общей сложности более восьми тысяч строк. Его можно было бы напечатать, и даже с большим основанием, чем ранее собранные отрывки, но я все же думаю, что лучше отложить это до следующей весны. Дело в том, что этой зимой я задумал совершить новую поездку в Архангельскую губернию, чтобы записать руны от знаменитых рунопевцев, которых мне называли прошлой осенью, но которых я не застал дома. От них я несомненно получу много дополнений к сборнику, поэтому торопиться с изданием не следует. Вот только не знаю, способен ли один человек объединить отрывки рун в единое целое, или это лучше сделать группе людей, поскольку последующие поколения, возможно, оценят его столь же высоко, как готские народы Эдду, а греки и римляне — если уж не как Гомера, то по крайней мере как Гесиода[78]. Поэтому я и решил предложить свою рукопись на рассмотрение Литературному обществу.
В настоящее время привожу в порядок, в основном переписываю набело, собранные мною новейшие финские руны, думается, скоро закончу и пошлю их в Литературное общество.
Затем думаю подготовить для печати руны-заклинания. Я нашел способ издать их в наиболее сжатом виде. Каждое заклинание состоит из нескольких частей, из которых только одна относится к данному заголовку, другие же являются общими, одинаковыми для всех. Различно, например, описание зарождения зла, которое следует изгнать заклинанием; повторяются же такие части, как мольба, обращенная к различным божествам, слова о бане, о пчеле и прочее. Если не делать такого разграничения, то в каждом заклинании придется повторить места, одинаковые для всех заговоров, будет много повторов, и стихи станут слишком длинными. Ни Топелиус[79], ни другие не обращали на это внимания, поэтому у них одни и те же строки повторяются в каждом заговоре, иногда с незначительными изменениями, ухудшающими заклинание. [...]
В качестве члена Финского литературного общества осмелюсь высказать здесь пожелание, чтобы Общество изыскало возможность отметить наиболее одаренных финских поэтов-самоучек. Может быть, уместно было бы выписать им одну или обе наши финноязычные газеты. Тем самым мы поощрили бы их и одновременно содействовали стремлению Общества, направленного на просвещение народа. Вообще-то нетрудно перечислить имена наиболее одаренных поэтов, но не знаю другого, заслуживающего большего внимания, чем живущий в Рауталампи Корхонен[80]. [...]
Пятое путешествие 1834 г.
Основной целью поездки, предпринятой Лённротом во второй половине апреля, был сбор дополнительного материала для ранее подготовленной им рукописи «Собрание рун о Вяйнямёйнене». Лённрот через Кианта дошел до русской Карелии и тем же путем вернулся обратно, побывав в карельских деревнях Лонкка, Вуоннинен, Ювялахти, Ухтуа, Вуоккиниеми, Чена, Кивиярви и Латваярви. Особое значение этого путешествия заключается в том, что Лённрот встретился с лучшим рунопевцем Беломорской Карелин Архиппой Перттуненом. Основной текст путевых заметок был опубликован в № 56-60 газеты «Helsingfors Morgonblad» за 1835 год. К данному тексту добавлены выдержки из дневника, написанные в 1835 году, а также письма, относящиеся ко времени поездки Лённрота в Репола осенью 1834 года, о которой нет других данных.
ИЗ ДНЕВНИКА (по-фински)
4 января, воскресенье, 1835 г.
Принято считать, что в Кианта, как и в других отдаленных приходах, жить скучно. Кто знает, как было бы, живи я там постоянно, но мне здешняя жизнь показалась интересной. Да и помощник мой не жаловался на скуку. Он был мастером на все руки: делал скрипки и прочие предметы, вырезал разные инициалы для печаток, содержал школу для троих ребят. Дети, почти одногодки, читают, мастерят луки, стреляют из них, катаются и т. д. За их занятиями и забавами приятно наблюдать.
От Кианта я проделал путь в пять-шесть миль в сторону Куусамо, заходил во многие дома на своем пути. Почти в каждом доме есть [духовные] книги, которые хранят обычно в корзине на столе или на лавке. [...]
Ночевал в усадьбе в Кюлмясалми. Мне показали здесь мальчика, который с детства был глухонемым. Ему было лет шестнадцать, на вид он был здоровый и подвижный. Рассказывали, что он хорошо выполняет любую работу, понаблюдав сначала, как это делают другие. Я ничем не могу ему помочь.
Вечером хозяйка дома поведала мне о медвежьем празднике, о том, как проводили его во времена ее молодости. В течение нескольких дней пили пиво и вино. Убив медведя, посылали двух мужчин за тушей, а еще двоих — встречать. Мужчины задавали друг другу соответствующие обряду вопросы и отвечали на них, сначала во дворе, затем в избе и наконец — когда выносили голову медведя на улицу. За один день тут не справиться, неоднократно повторяла женщина, рассказывая об этом. Слова обряда имели стихотворную форму, но она помнила лишь некоторые из этих рун. [...]
16 января, пятница, 1835 г.
От Кюлмясалми я прошел до Тормуа — последнего дома на границе. По всей видимости, здесь жили бедно, судя хотя бы по тому, что на завтрак ели лишь хлеб с примесью сосновой коры. К тому же здесь жестоко свирепствовал тиф. Из тринадцати обитателей дома выжило лишь несколько детей, всех остальных скосило эпидемией. Нынешние хозяева переселились сюда позже. Они сообщили, что болезни переместились теперь в Куусамо, и жильцы дома считали за счастье, что избежали их.
ПУТЕВЫЕ ЗАМЕТКИ
Мне предстояло совершить довольно трудный переход от Тормуа до Лонкка — первой деревни на русской стороне. Путь, правда, не более трех четвертей мили, но дорога почти непроходимая. К вечеру я добрался до места и сразу пошел к Мартти, или, как его называли, Мартиска[81]. Я прослышал, что он отличный рунопевец. И на самом деле он был речист, жаль только, что, рассказывая руны, он часто перескакивал с одной на другую, так что записанное от него годилось лишь для пополнения ранее собранного. Ии одной руны целиком записать от него не удалось. Он усердно пробовал ром из моей бутылки, чтобы освежить память, как он говорил, но от этого мысли его еще больше путались. Несмотря на это он пел
