и мочил шваброй камни пола. По нему Антикайнен и ориентировался, что ночь прошла. Один раз уборщик чрезвычайно удивился, обнаружив в десяти метрах от поворота коридора мокрый кусок ваты. Он поднял его рукой и брезгливо принюхался, потом, догадавшись, отбросил от себя и смачно сплюнул. Он понял, что это человеческая моча, но не понял откуда. Впрочем, заниматься исследованиями уборщик не стал: побранился на неведомого придурка и смел вату в мусорное ведро.
Тойво пережил эти четыре дня на удивление нормально. Он съел все ореховые пастилки, сгрыз весь шоколад, и с наслаждением закусил все это тремя огурцами — по огурцу в день. Организм все это дело переварил, но особых требований, чтобы избавиться от продуктов переваривания, не выказывал. Антикайнен поверил, что все получится, когда по его подсчетам наступил вечер 8 мая.
Поздно вечером, или, даже — уже ночью, он услышал, как в коридор с камерами отпирается решетка. Если это не за Тайми, то его план обречен. Впрочем, мимо поворота им все равно не пройти — скоро можно будет узнать, Пан его поддерживает, или Пропал?
Тойво собрался, как мог, и бесшумно опрокинулся вниз, когда два человека начали двигаться под его нишей. Один был местный, дежурный надсмотрщик — на него коленями на плечи беглец как раз и обрушился. Тот упал, как подкошенный, ошеломленный и оглушенный.
Вторым был ленсман, в чьем хозяйстве угораздило находиться крепости. Главное у ленсмана — это его фуражка. Вот ее-то Антикайнен и сбил, хлестнув по голове правой рукой, что было сил. Потом добавил — уже по лежачему — левым прямым в подбородок. Левая рука отчего-то лучше сохранилась и действовала почти правильно.
Ленсман ушел в глубокий нокаут, а вертухай в крайнем испуге открыл, было рот, но Тойво дважды ударил его в голову. Похоже, восстановление кровоснабжения проходило в экстренном режиме.
Теперь нужен был ключ от его пустующей камеры, который он быстро вычленил из всей связки: за те годы, что открывалась его дверь, Антикайнен старательно запомнил внешний вид ключа, вроде бы такой же, как все, но на самом деле — не вполне такой.
Он втащил в отпертую камеру оба тела и принялся, было, связывать их, отрывая полосы от одеяла. Надрывы на одеяле Тойво сделал заранее, поэтому рвалось легко, как «по маслу». И тут на него накатило откровение: даже самый выносливый человек не может долго обходиться без минимума удобств. А удобство — вон, оно, в уголочке. Манит — невозможно отказаться.
Подвывая и переминаясь с ноги на ногу, он чудовищным усилием воли заставил довязать охранника и ленсмана, запихав им в рот для надежности по кляпу из того же одеяла. Только чудом удалось сбросить с себя нижнее белье, только чудом удалось сохранить уважение к самому себе. Ух, чудом пронесло!
Немедленно начали оживать его пленники и тут же принялись возмущенно шевелить ноздрями. Тойво, понятное дело, не особо разделял их недовольство.
— Каков стол, таков и стул, — сказал он со своего седалища. — Нечего тут жалами крутить.
У ленсмана слезились глаза, а вертухай, тотчас же признав пропавшего зэка, слез не сдержал. Антикайнен, управившись со своим делом, попытался сделать вентиляцию остатками одеяла, но получилось еще хуже. Казалось, еще немного, и ленсмана стошнит.
Но ничего, обошлось, притерпелись, или развеялось.
Тойво теперь, чувствуя необыкновенную легкость во всем теле, заново перевязал своих узников и поправил кляпы. С ленсмана он стащил мундир, штаны и сапоги. В прояснившихся глазах у вертухая читался откровенный страх.
— Ну, ничего с вами не будет, — поспешил сказать Антикайнен. — Полежите, потом вас найдут.
Он вышел в коридор, где по прежнему валялась фуражка ленсмана и холщовый пакет с вольной одеждой для Тайми, который обронил надзиратель. Быстро сориентировавшись, Тойво отыскал камеру Адольфа, отсчитал нужный ключ и, отперев дверь, без церемоний бросил внутрь сверток.
— Одевайся! — сказал он. — Быстро! Карета подана.
Вся маскировка для пропавшего заключенного была в несколько обширной форменной одежде и, самое главное, в фуражке. Этот головной убор имел волшебное свойство: одел — и будто невидимым стал. Шапка-невидимка. Во всяком случае, опознать в фуражке человека невозможно.
Они вышли обратным путем, в кондуите, подсунутом для подписи сонным угрюмым дежурным, Тайми поставил свою подпись, Антикайнен — свою. Точнее, не свою, а какую-то врачебную, нечитаемую. Он также положил на стол ключи от коридора и камер.
— В туалет отлучился господин надзиратель. Просил передать.
— То-то я чую: чем-то попахивает, — безразлично заметил дежурный и убрал ключи в шкаф.
Подумаешь, какие нежные, запах их не устраивает! Знали бы вы чем это пахнет на самом деле! Это свобода!
17. Back in the USSR
Лодка с возвращавшимся на Родину Тайми легко и быстро прошел все необходимые пограничные формальности. Пограничный инспектор на выходе из гавани, дежуривший с вооруженным персоналом на скоростном катере, бегло осмотрел все бумаги — про дело об обмене Адольфа Тайми он был проинформирован начальством — также быстро осмотрел маленький трюм, не придав никакого значения лежащему на узкой банке Антикайнену. Он пересчитал экипаж согласно судовой роли и поставил штамп «оплачено» на подорожной грамоте. Точнее, штамп обозначал что-то другое на иностранном языке, но это уже никого не волновало. Даже того члена экипажа, который прятался от бдительных глаз под банкой с телом Тойво, чтобы соблюсти численный состав.
— Это кто? — спросил старший из двух бойцов сопровождения, кивнув на незадекларированного пассажира.
— Это герой Антикайнен, — криво усмехнулся Адольф. — Прихватили по пути.
— А чего он без чувств? — поинтересовался младший боец.
— А чтобы от радости чего не натворил, — ответил Тайми. — Ну, водка-то у вас имеется? Закуска-то больно хороша, чтобы ее просто так съесть.
Он кивнул на корзину с провизией, почти нетронутую Антикайненом.
— А как же, товарищ Тайми! — обрадовались бойцы и достали из воздуха по бутылке водки. — С освобождением вас!
Переход до ничем не примечательного Лисьего Носа занял всего ничего, даже выпить как следует не успели. После швартовки набежали советские пограничники, а потом убежали обратно. Пускать розовые сопли по случаю возвращению «пламенного революционера» из плена буржуазии они не стали — другие задачи.
Однако подкатившая машина выпустила из себя взволнованных официальных лиц, которые роняли скупые мужские слезы и долго трясли Адольфа за руку. Никого из них Тайми не знал, но торжественность момента оценил.
— Там у меня еще один возвращенец из вражеских застенков имеется, — кивнув назад на катер, сказал он.
Официальные лица переглянулись. Такой поворот не был учтен протоколом.
