За черновыми станками токарили Костя и Катя, а Герасим Иванович сидел на стеллаже. Колька, притаившись за колонной, слышал его неторопливую речь:
- Видишь, Малышок, что получается. Еще все лыком шито, а сколько уже за пробную смену «труб» сдали! Наладите работу, и не то будет… Это ты правильно сообразил, что Галкина должна иметь задел обдирок. Ты ее станок до простоев не доводи, чтобы общий показатель не съезжал. Только не позволю я вам после смены сверхурочно дыры латать. Ваше дело молодое - в кино бегать, учиться, как в присяге задумано. Ты работу так организуй, чтобы задел не снижался, тогда и будешь кум королю.
Колька сгорал от мучительного нетерпения. Да когда же кончится этот пустой разговор! Уф! Герасим Иванович ушел, но Зиночка задержалась за колоннами, где стало так уютно, где было так светло и от добавленной сильной лампы, и от веселых лиц ребят.
- Значит, до завтра! - наконец сказала она. - Я попросила машинистку покрасивее перепечатать присягу на чертежной бумаге… Всего хорошего, юные гвардейцы труда!
Теперь девочки стали за черновые станки, Костя и Сева потащили лист со стружкой на транспортер-вибратор, или, как его называли в цехе, дрожалку, а Колька, конспиративно оглядываясь и равнодушно посвистывая, последовал за ними. Транспортер находился у противоположной стены цеха. Лотки тряслись с однообразным дребезжащим звуком.
- Детали, последнее слово техники! - задыхаясь, сказал Колька. - Заказал Ваньке Байдукову, инструментальщику, зажигалку новой конструкции… Берет запас горючего на целый месяц… Два фитиля…
Было в порядке вещей то, что Костя встретил чудесную зажигалку насмешливой улыбкой, но Сева!… Он, сбрасывая стружку на транспортер, точно не слышал экстренного сообщения. Разочарованный, оскорбленный Колька толкнул его плечом:
- Слыхал?
- Новую игрушку нашел, деятель… - отметил Сева спокойно. - А сколько ты еще светящихся компасов купил, голова? - И ушел с Малышком, не обращая внимания на ошеломленного конспиратора.
Колька растерялся… Ведь какой это был человек! В школе, а потом на заводе он непременно чем-нибудь увлекался, первый подхватывал моду и суматошился за десятерых. Начнут ребята собирать диковинные камешки - его карманы тотчас же разбухнут, камни появятся везде: в школьной парте, дома на подоконниках, даже под подушкой. Он камнями хвастается, он камнями обменивается. Пройдет мода на камни, но некоторые ребята продолжают заниматься минералогией, составляют коллекцию, дружат с камнерезами, мечтают поступить в Горный институт. Кольки среди них нет. Его уже захватило новое увлечение: то он наспех клеит авиамодель, которая одним махом должна побить все имеющиеся всесоюзные и мировые рекорды дальности, продолжительности и высоты полета, то ищет какую-то необыкновенную почтовую марку, то с ожесточением гоняет голубей…
Как только он остался один на один с золотой тайгой, он почувствовал себя несчастным. Ему и в голову не пришло, что он может сказать Севе: «Выкладывай начистоту, почему ты так охладел? Если раздумал идти в тайгу, я возьму дело в свои руки». В конце концов, для него было важно не золото, а всяческий шум - тайные совещания, подмигивания, зажигалки с вечным огнем и светящиеся компасы во всех карманах.
СО СТОРОНЫ
На другой день Колька пораньше явился в цех с одной мыслью: выяснить мучительный вопрос об экспедиции.
Опять неудача! За колоннами был весь цех, чуть ли не весь завод. Колька с трудом пробился сквозь толпу ребят, захваченных тем, что происходило. Возле бригадной доски показателей директор о чем-то беседовал с парторгом. Были тут еще Зиночка Соловьева, Нина Павловна, Герасим Иванович, Балакин, начальник первого цеха Тимошенко, токарь Иван Стукачев. Члены бригады стояли каждый у своего станка. Катя Галкина была бледненькая, натянутая. Леночка Туфик поправляла очки. Она то озиралась вокруг, как совушка, то крепко жмурилась. Костя напустил на себя серьезность, а Сева вообще был неузнаваем. Он неизвестно когда успел подстричься, а вокруг шеи навернул голубое шелковое кашне.
- Вот так шум, деятели! - сказал Колька. - Тут и женят, тут и замуж выдают?
Но молодые рабочие, столпившиеся между колоннами, не поддержали его шутку.
Как раз в эту минуту Зиночка спросила у Кости, точно сама не видела:
- Товарищ Малышев, все члены бригады на месте?
- На месте… - ответил «товарищ» Малышев.
- Юные патриоты молодежного цеха, следуя примеру рабочих второго цеха, решили по-новому, по-фронтовому, организовать свой труд, чтобы скорее выполнить клятву уральцев, - волнуясь, громко заговорила Зиночка. - Они организуют фронтовую бригаду и принимают присягу… Оглашаю текст присяги.
- Снимите головные уборы! - сказал директор и первый снял шапку.
Головы обнажились. У Кольки между лопатками посыпались холодные мурашки. Чего бы он ни дал, чтобы занять место Севы или Кости! Все ребята подались немного вперед, чтобы лучше слышать^.а Колька выскочил так далеко, что Герасим Иванович бросил на него строгий взгляд.
- «Мы, юные патриоты любимой Родины, принимаем торжественную присягу в том, что…» - читала Зиночка, внятно выговаривая каждое слово.
Члены бригады повторяли за нею, а все, кто слушал, повторяли эти большие слова про себя.
Когда Зиночка прочитала, что члены бригады не оставят рабочее место до тех пор, пока не выполнят любое задание, как гвардейцы не покидают поля боя до полной победы, ребята зашептались:
- Здорово! Как гвардейцы!
А когда Зиночка прочитала, что члены бригады обязуются вырабатывать ежедневно не меньше ста семидесяти пяти процентов общебригадной нормы, ребята так и качнулись. Шутка ли - сто семьдесят пять процентов! И не уходи, пока не сделаешь! Услышав это героическое решение, каждый спросил себя: «А я так смогу?»
Почему же Колька ничего не понял? Он подмигнул и громко сказал:
- Булкин-Прогулкин - и вдруг сто семьдесят пять!… Булка, ты серьезно?
Он выскочил с этой глупостью как раз тогда, когда Зиночка сделала паузу, передышку, прежде чем перейти к обязательствам по культуре и дисциплине. Его слова повисли в воздухе. Сева притворился, что не слышал их, но даже его лазоревое кашне покраснело…
Колька встретился с сердитым взглядом парторга, хотел нырнуть в толпу зрителей, но ребята между колоннами сбились плотно, и ему не удалось спрятаться.
- Прошу слова! - сказал директор, когда члены бригады расписались под присягой. - Прежде всего поздравляю наших юных патриотов с тем, что они нашли в себе мужество последовать примеру взрослых и принять серьезные обязательства… да, серьезные обязательства. Придется работать упорнее, больше… Фронтовая молодежная бригада будет достойна своего боевого имени. Никто не сомневается в том, что они преодолеют трудности.
Кто-то в задних рядах крикнул:
- Теперь не дрейфь, а то просмеем!
- Не сдрейфим! - воинственно ответила Катя. - Доска показателей скажет, как мы дрейфим!
Теперь взял слово парторг Сергей Степанович. На заводе полюбили этого спокойного, внимательного человека. Все знали, что он фронтовик, что он награжден боевым орденом, и поэтому все зааплодировали.
- Нет, не сдадут своих позиций юные гвардейцы трудового фронта! - сказал он. - Бригадники покажут дорогу тем рабочим молодежного цеха, которые пожелают внести в свой патриотический труд больше организованности, производственной культуры и дружбы. Тут один молодой рабочий, которого вы, может быть, знаете…
Поднялся смех:
- Знаем - лодырь, каких свет не видал!
- Марками почтовыми торгует!
- Глухих, о тебе говорят!
- Этот Глухих бросил обидное - прямо скажу, глупое - слово по поводу члена бригады Всеволода Булкина. На месте Булкина я ответил бы так: «Не бойся, товарищ! Никто меня не тащил в фронтовую бригаду. Я вступил в нее добровольно, подчиняясь патриотическим велениям своего сердца. Советую тебе последовать моему примеру и крепко взяться за работу, чтобы твой отец-фронтовик мог гордиться своим сыном». Правильно ли я ответил, товарищ Булкин?
