Есть в бригаде командир, есть политрук - словом, все как у военных, и бригада называется фронтовой, потому что все трудятся самоотверженно, чтобы с честью выполнить священную клятву уральцев.
- Они молодцы! - вырвалось у Леночки, но тут же с горькой обидой она добавила: - Сразу видно, что это комсомольцы, а у нас все… поперечные!…
- А я не верю, что вы не можете понять, какое это важное дело, - перебила ее Зиночка. - Разве вы не патриоты? Неужели придется ставить сюда других ребят, которые поймут, что бригада лучше сработает на «Бушах»? А чем эти ребята отличаются от вас? Вы тоже ненавидите фашистов, любите Родину и хотите победы. У тебя, Леночка, два брата на фронте, и оба уже были ранены. У тебя, Малышок, погиб единственный брат. Неизвестно, жив ли отец Катюши. У Севы тоже так… Вы думаете, что если я всегда такая веселая, так у меня на душе легко? У меня… я всех родных потеряла… и в личной жизни у меня ничего, ничего нет… - Ее голос сорвался, и она поскорее закончила: - Впрочем, при чем тут я… Я лишь хочу, чтобы вы поняли… Может быть, какой-нибудь фашист ходит живой только потому, что вы перессорились, как дети, сработали меньше, чем могли… - Она схватила руку Кости, потом так же порывисто пожала руки Леночке и Севе. - Давайте дружно, ребята!… Малышок, почему ты молчишь? Ведь это ты двинул дело с «Бушами»!
Слова получились оборванные, горячие, когда Костя заговорил; навряд ли он запомнил коротенькую речь.
- Фронтовую бригаду нужно сделать! - сказал он. - Кто не согласен, то поди прочь!… В цехе хороших ребят полно… Я их на «Бушах» учить стану… Не мудрость! А поперечных нынче не надобно… Обойдемся!…
- Я, конечно, за фронтовую бригаду! - вскочила Леночка, стала протирать очки и крепко зажмурилась, что означало у нее полную решимость.
- Ты, Севолод, что молчишь? - крикнул Костя. - Кто с кем заодно?
- Чего ты наскакиваешь! - с обидой ответил Сева. - Только ты сознательный? По-моему, другие тоже есть…
Как только Зиночка, к своей радости, убедилась, что вопрос о бригаде решается положительно, она круто перевела его на деловые рельсы. Решили, что сразу после комсомольского воскресника состоится организационное собрание в доме Галкиных с участием Зиночки.
Беспокойным, тревожным был день.
Голова Кости думала о тысяче вещей и решала разные вопросы.
- Тебе, Ленушка, придется круто робить, - сказал он. - Герасим Иванович сегодня Катюшин станок переналадит. На отделочную операцию тебя поставим, пока Катерина не выйдет…
После гудка, когда Костя и Сева вышли за ворота завода, к ним присоединился Колька Глухих и начал болтать глупости:
- Малышок, правду мне Сева сказал, что у вас организуется гвардейская бригада? Смешно, честное слово! В тылу - и вдруг гвардейская! Фу-ты ну-ты!
- Дураку, ясное дело, всё смех… - ответил глубоко оскорбленный Костя.
- Положим, неизвестно, кто дурнее! - отбрыкнулся Колька. - Организуют в тылу какую-то гвардейскую бригаду да еще берут в нее Булкина! Ха, ха, и еще раз ха!
- А тебе что за дело? - высокомерно осведомился Сева. - Завидно, что тебя в фронтовую бригаду не возьмут! А за Булкина не бойся - он не хуже других.
- Нет, я, конечно, не думаю, что ты хуже, - пошел на попятную Колька. - Только, если ты примешь присягу, как же будет насчет тайги? Хотя, конечно, ты уже готов отказаться от тайги. Гайка слаба!
- У кого гайка слаба? - угрожающе спросил Сева и остановился.
- У кого? У меня здесь зеркала нет, чтобы тебе его показать, - сострил Колька.
Этот разговор произошел на том самом месте, где несколько месяцев назад Сева столкнул Костю с тропинки. Раз! - и Колька полетел в глубокий снег.
- Привык ты толкаться! Нынче твой черед! - крикнул Костя.
И Сева последовал за Колькой.
Пока они барахтались в сугробе, Костя насмехался над ними, а потом протянул руку - помочь. Колька стащил его в сугроб, они пошумели, насыпали друг другу снегу за ворот и побежали домой.
МИР
Катя через Антонину Антоновну приказала Косте явиться в гостиную и осыпала его упреками:
- Почему ты скрыл от меня о станке и бригаде? Леночка мне сейчас рассказала. Только она спешила домой - я ничего не поняла.
- И я вчерась хотел рассказать, да ты пряничков не взяла…
- Вчерась-карась! - передразнила Катя. - А зачем ты пряники через бабушку передал? Если бы ты сам принес… Мне и так надоело поправляться, а тут еще они меня все сразу забыли!
- Не забыли мы… Будешь в бригаде на отделочной операции работать, нам же лучше.
- Буду! Во фронтовой бригаде я так буду работать!… - горячо проговорила Катя. - Знаешь что, Костя, ты сиди там, где сидишь, и совсем не смотри на меня… А я тебе расскажу, что я думала, когда вы обо мне так бессовестно забыли, а я лежала и все плакала. Только ты никому не будешь болтать? Хорошо?
Сидя на медвежьей шкуре, Костя слушал Катю, а она говорила, говорила, прижав руку к своему сердцу, которое запуталось в жизни:
- Я такая несчастная, Малышок! Уверяю тебя! Я хочу, чтобы все было хорошо, а получается плохо. Когда я… одно письмо получила, я хотела сделать, как папа просил. А потом увидела Нину Павловну… и вдруг сделала не так. Пускай она хорошая, добрая, но я все сержусь на нее. Теперь не так сержусь, как раньше, но все равно… Я поперечная, правда? (Костя подумал: «Правда», но промолчал.) Я решила: пускай я Нине Павловне не скажу, а вместо этого буду работать изо всех сил для победы. Я Нине Павловне не сказала о моем папе. Только у меня все время было вот здесь, на сердце, так тяжело, что я заболела. А если я не смогу для фронта самоотверженно работать, значит, папа совсем погиб… Ты думаешь, почему я такая поперечная? Потому что у меня все как-то плохо… - Она немного поплакала в подушку и сердито сказала: - Ну, что же ты молчишь? Молчит, как чурка!
Получив разрешение говорить, Костя посоветовал:
- Ты с Ниной Павловной помирись. Она человек хороший и тебя уважает… А в бригаде мы сразу полторы нормы сделаем. Хочешь, покажу математику?
- Надо сейчас же со всеми помириться! - загорелась Катя. - Скажи Севе, пускай идет сюда.
Оторванный от чая со свистом и неожиданно очутившийся в гостиной, Сева оцепенел.
- Здравствуй, Сева! Как ты поживаешь? - сказала Катя, протянув ему руку. - Садись, пожалуйста, на кресло. Ты, пожалуйста, не сердись на меня за Шагистого. Это было в последний раз… Сейчас придет Леночка, мы должны посовещаться о бригаде… - Она крикнула: - Бабушка, бабушка, мы будем пить чай здесь, как до войны!
Старушка поверила себе лишь тогда, когда на круглом столе была постелена скатерть и самовар занял свое почетное место.
Смущение Севы прошло не скоро, а счастливая Леночка протирала очки, чтобы лучше видеть. Когда Севе налили чаю, он отхлебнул и по привычке свистнул, хотя Антонина Антоновна, расщедрившись, сделала сладкий чай.
- А Герасим Иванович будет нам электрокар давать - заготовки возить, - сообщил Костя, которому казалось неприличным молчать.
- А я все волнуюсь! - призналась Леночка. - Надо в цехе ничего не говорить, пока не получится…
- Зачем ты волнуешься! - воскликнула Катя. - Когда я придумала на пару работать, ты тоже почему-то боялась. - Она достала тетрадку, карандаш и, прикусив язык, старательно написала на первой страничке: «План бригады». - Вот! Давайте запишем все, что нужно. Кто возьмет слово?
- Надо, чтобы резцов был запас, - начал Сева.
- Да, да! Это правильно, Сева! Вот я уже записала.
- И как это хорошо, уж как это хорошо, молодые люди, когда все мирно, тихо! - сказала Антонина Антоновна.
Конечно, замечание Антонины Антоновны не было внесено в план, хотя, если здраво судить, в каждом деле нужно начинать именно с дружбы. Уже перестал шуметь самовар; уже забралась на свою теплую лежаночку в кухне Антонина Антоновна; уже Сева пил пятую чашку со свистом и Леночка тоже пыталась пить так, но у нее, кроме шипения, бульканья и смеха, ничего не получалось; уже гудок Большого завода принес поздний час, а у членов будущей бригады все находилось что сказать. Наконец Леночка ойкнула, что так засиделась, а Сева из вежливости пошел закрыть за нею дверь.
