Робер во второй раз дал себя поймать на том, что пренебрегает своими обязанностями. Это его огорчало и унижало. Какая у него слабая воля! Все время посторонние мысли отвлекают его от того, что должно быть для него главным!
— В самом деле? — удивился Роже.— Но вы ведь корабельный гид-переводчик!
— Действительно так,— сухо подтвердил Робер.
— Как же случилось, что вы ничего не знаете о Мадейре?
Робер предпочел оскорбляющим его оправдательным словам молчание, он развел руками.
Роже продолжал чуть насмешливо:
— У вас, наверное, не было возможности заглянуть в справочники? Я давно не вижу по ночам света в вашей каюте.
— Что вы хотите сказать? — опять покраснел Робер.
— То, что говорю, черт возьми!
Робер ничего не ответил в замешательстве. Что-то располагающее было в поведении его собеседника, несмотря на иронию. С дружеской фамильярностью взяв его за руки, Роже сказал в упор:
— Ну, дорогой мой, признайтесь, что вы такой же гид, как я папа римский!
— Я вас не понимаю,— попробовал защищаться Робер.
— Зато я понимаю,— настаивал Роже.— Вы такой же переводчик, как я матрос. Разве я похож, например, на священника? Должен заметить, если вы и оказались гидом, то плохим!
— Но…— запротестовал Робер, пытаясь улыбнуться.
— Конечно, я прав,— энергично продолжал Роже.— Вы делаете свое дело неважно. Не вы направляете, а вас направляют. И всегда у вас лишь общие слова, заимствованные из путеводителя. Если это называется гид…
— Но, наконец…— запротестовал Робер.
Роже снова прервал его, добродушно улыбаясь:
— Не упорствуйте, ваше инкогнито шито белыми нитками. Вы такой же профессор, как моя трость, и такой же гид, как моя сигара. Вы надели маску, дорогой, не так ли?
— Маску? — повторил Робер.
— Ну конечно, прикинулись гидом. Вы надели эту личину, как надевают взятый напрокат костюм.
Робер почувствовал озноб. Ему больше не хотелось в самолюбивом упорстве отвергать дружбу, предлагаемую с таким доверием.
— Вы правы,— произнес он.
— Черт возьми! — удовлетворенно сказал Роже, увлекая за собой Моргана.— Я давно об этом догадался. Хорошо воспитанный человек узнает другого и под слоем угольной пыли. Но теперь, я надеюсь, вы продолжите ваши признания. Как вы попали в такое положение?
Робер вздохнул.
— Причиной была любовь?
— Нет,— ответил Робер.— Бедность.
Роже остановился и сжал руку своего соотечественника. Этот жест тронул Робера. А де Сорг продолжал:
— Бедность!… Дорогой мой, расскажите все. Ведь делиться своими неприятностями — такое облегчение, и вы не найдете слушателя, который посочувствует вам более, чем я. Ваши родители живы?
— Умерли.
— И мать и отец?
— И мать и отец. Мать, когда мне было пятнадцать лет, отец полгода назад. Все это время я вел жизнь богатого, даже очень богатого человека, и только после смерти отца…
— Я понимаю,— сказал Роже с глубокой симпатией.— Ваш отец был светский человек, один из тех прожигателей жизни…
— О, я нисколько его не обвиняю,— быстро перебил собеседника Робер.— Он был ко мне добр. Его душа и кошелек всегда были для меня открыты. Что касается остального, то он имел право жить как ему хотелось. Тем не менее в один прекрасный день я оказался без гроша в кармане. Все, что осталось в наследство, через две недели после смерти отца перешло к кредиторам. У меня не осталось почти ничего. Следовало подумать о том, как зарабатывать себе на хлеб. Не имея привычки преодолевать трудности жизни, я, надо признаться, растерялся. Вместо того чтобы противостоять беде, остаться в Париже, воспользоваться связями, я почувствовал какой-то глупый стыд из-за своей бедности и решил исчезнуть. Переменил имя и уехал в Лондон, там очень скоро потратил последние сбережения. К счастью, удалось найти место преподавателя, и я начал даже вынашивать разные планы, например, хотел попытать счастья в какой-нибудь французской колонии. И вдруг снова потерял работу и оказался в отчаянном положении. Тогда я решил воспользоваться первым же подвернувшимся случаем. Этому случаю суждено было материализоваться в образе мистера Томпсона. Вот в немногих словах вся моя история.
— Она не очень веселая,— сказал Роже.— Но вы сказали, что изменили имя…
— Да.
— А ваше настоящее имя? Если уж вы столько мне рассказали…
Робер горько улыбнулся.
— Боже мой! Но я прошу вас хранить тайну, иначе я стану на корабле притчей во языцех. Признаюсь, что решился на это из самолюбия. Я не хотел, чтобы потешались над моим настоящим именем. И, как в детстве, сделал анаграмму.
— И следовательно, Морган — это?…
— Морган — это Грамон. Прибавьте сюда бесполезную теперь частицу «де» и титул маркиза — и вот вам моя полная личность.
Роже с горечью воскликнул:
— Черт возьми! Я ведь был уверен, что знаю вас! Вы должны вспомнить, что в детстве мы встречались. Я имел честь быть принятым у вашей матери. Я думаю даже, что мы дальние родственники.
— Именно так,— подтвердил Робер.— Я вас вспомнил, как только услышал ваше имя.
— И после этого вы упорствовали в своем инкогнито! — упрекнул Роже.
— Зачем было его нарушать? — сказал Робер.— Ведь только ваша настойчивость заставила меня раскрыть имя.
Некоторое время оба соотечественника молчали.
— А ваша должность переводчика?…— внезапно спросил Роже.
— Что? — не понял Робер.
— Хотите ли вы с ней расстаться? Я с радостью готов вам помочь.
— А как я с вами расплачусь? Нет-нет! Я очень тронут вашим предложением, но не могу его принять. Если я низвел себя до такого состояния, если покинул страну и друзей, то прежде всего чтобы не быть никому обязанным. В этом я буду упорствовать и теперь.
— Может быть, вы и правы,— ответил Роже задумчиво.
Два француза долгое время ходили по палубе, взявшись за руки. В свою очередь, Роже немало рассказал новому другу о себе.
Разойдясь по своим каютам, случайные спутники почувствовали, что взаимные признания сблизили их. На борту корабля было теперь, по крайней мере, два друга.
Робер думал о том, что его одиночество наконец кончилось. И сознание того, что, оставаясь для всех гидом-переводчиком в глазах одного человека он тот, кто есть на самом деле, стало для него моральной опорой.
С этими приятными мыслями Морган зажег лампу и погрузился в изучение Мадейры и ее столицы Фуншала. Необидные насмешки Роже напомнили ему о необходимости наверстать упущенное. На другой день гид чувствовал себя уверенно и был готов отвечать на любые вопросы.
