Рюрик метнул хмурый взгляд на жреца и пожал плечами.
- Я не ведаю такого народа, - почти беззвучно ответил он.
- И никто не ведает, - продолжил Бэрин. - Но если ты откажешь ильменским словенам, то в беде окажутся сразу два родственных народа: один -от горделивой, но неравной борьбы с набирающим силы врагом германцами, а другой - от братоубийственных распрей. Рюрик оценил суровую правду Бэрина. но сразу сдаться не мог и не хотел.
- Что ты предлагаешь? - спросил он не столько жреца, сколько самого себя.
- Нужно помочь друг другу, - просто ответил Бэрин. - И даже Камень Одина тебе то же рече, - улыбнувшись, добавил он.
Гости зашевелились, довольные поддержкой друида, но последнее слово оставалось все же за Рюриком.
Бэрин сел на место, тяжело вздохнул и уставился на Рюрика: "Ты же все чуял! Там... ведь там же истоки твоей крови! Ну! Сказать?! Нет! Пусть Гостомысл сам... Ох, бояре, ильменские мешки, ну держитесь!.. А Полюда хорош! Крепкий посол!" - хмуро думал Бэрин и ждал ответа от князя.
Рюрик, тяжело обдумывая ответ, уловил все: напряжение поз и взглядов жреца и Полюды, их обоюдную недоговоренность, какую-то затаенность и... свою неожиданную тягу к Восточной Словении, но тело сковала непонятная нерешительность, и он смолчал.
Эфанда не знала, куда деть влажные от волнения руки. Дагар напряженно ждал княжеского решения.
Рюрик молчал. Ему опять вспомнился этот сон - разоренное гнездо ласточки и грозный знак - подстреленный хворый сокол... Князь рарогов уперся взглядом в столешницу и тяжело молчал.
Гости и хозяева боялись обмолвиться словом.
Ромульд настороженно вглядывался в Рюрика. Он хотел по выражению его лица понять, на что решится сейчас князь. Вряд ли жизнь ставила перед ним задачу труднее.
Эбон благодарен был Бэрину за прекрасную речь и знал, что других слов больше не потребуется.
Олаф с беспокойством вдруг ощутил огромную пустоту, пугающую своей неизвестностью. Он весь сжался. Рюрик нужен ему. Рядом с ним спокойно и уверенно. И тут же почувствовал облегчение. Пока Рюрик здесь - не он, Олаф, вождь племени, а князь. Не будет князя рядом, с ним, Олафом, начнут считаться, его воля будет решать судьбу племени.
Эфанда сжала руку брата, взывая молящим взором к терпению: "Не говорите никто и ничего. Он не сделает плохо, я это знаю".
Гости перехватили скрестившиеся взгляды брата в сестры и снова устремили свое внимание на князя.
Бэрин и Полгода не сводили друг с друга тревожных глаз.
Рюрик наконец поднял голову. Он встал. Вид у него был строгий и решительный.
- Мы прибудем к вам всею дружиной и всем народом племени моего, - глухо проговорил он и глянул: разгоряченным взглядом на Гостомыслова посла.
Домослав облегченно вздохнул.
Вадим сжал руки и убрал их со стола.
А князь рарогов с горечью продолжил, едва взглянув на своего верховного жреца:
- Те, кто живет в середине наших земель, останутся на месте. Германцы к ним вряд ли будут наведываться; пути к ним лежат через дрягвы. Покидая свои жилища, мы предадим их огню, и так будет положен конец нашей жизни в Рарожье. Жаль, что Камень Одина брать с собой нельзя... - Затем Рюрик перевел взгляд на Домослава и спросил: - Я слышал, что многие у вас молятся богу-человеку. Не будут ли они чинить козни нашим жрецам?
Словенские послы переглянулись и разом посмотрели на верховного жреца. Они надеялись прочесть в его взгляде интерес или хотя бы волнение, однако большие серые глаза Бэрина были только грустны.
- Ты прав, - тихо ответил за своих советников Домослав. - Но ведь и у вас есть те, кто верит в Иисуса Христа. Однако большинство наших людей поклоняется тем же богам, что и ваши.
Рюрик облегченно вздохнул, не поняв причины печали верховного жреца, и властно заявил:
- Вот и отлично! Бэрин, ты мне тоже там будешь нужен! - Он широко улыбнулся друиду солнца и, отпуская всех из-за стола, сказал: - Все остальное решим завтра...
Часть вторая
НОВАЯ ЖИЗНЬ
СОВЕТ СТАРЕЙШИН
В эту теплую, ясную осень 6370 года от сотворения мира [6370 год от сотворения мира означает 862 год от Рождества Христова] тесный бревнотканый Новгород бурлил, как никогда.
Второй день под предводительством именитого новгородского посадника Гостомысла заседал совет старейшин всех союзных финских и северных славянских племен: ильменских словен, кривичей, полочан, дреговичей, дулебов, чуди, веси и мери. Второй день из уст в уста передавали досужие новгородские сказители как слышанное и виденное, так и еще только задуманное, недосказанное да и втрое преувеличенное. И больше всего слухов приходилось на долю варягов-россов, что прибыли недавно из-за далекого моря Варяжского, да на своего посадника Гостомысла.
Гостомысл, шестидесятилетний боярин с проницательным взором умных серых глаз, высоким лбом, закрытым редкими седыми кудрями, крупным, властно очерченным ртом, мясистым, но аккуратным носом, с укладистой поседевшей бородой и раскрасневшимся от досады и жары лицом в который раз пытался утихомирить шумных старейшин:
- Думу! Думу о земле держати надо бы, а не о животах своех! - зло прокричал он, глядя на советников-старейшин страдальческим взглядом.
- Нет! Ты мне, Гостомысле, душу не мути, - прервал посадника старейшина кривичей, приземистый, широкоплечий, со скуластым лицом и зеленоватыми глазами пожилой человек по имени Лешко, и шумно встал со своего места. - Я что буде глаголити своему роду-племени? Теперь оне что же - никто? Теперь всеми делами ведают россы? Варязи - хозяева? - яростно спросил он и, переведя дух, грозно пояснил: - Да кривичи заманят меня в кирбы! [Кирбы (слав.) - топи, болота] Оттуда ни одна русалка не вызволить меня на свет божий! Ты же ведаешь наши места! - Лешко со злобой глянул на гостей-варягов, на Гостомысла и так же шумно, как встал, уселся на свое место.
Советники засмеялись, а Гостомысл, распоясав от жары меховую перегибу [Перегиба (слав.) - вид верхней парадной теплой одежды у славян] и вытерев потный лоб, хмуро ответил:
- Передай своим кривичам, Лешко, что от нападок норманнов, финнов и прочих соседей твои отважные соплеменники пусть сами ся сохраняють. И союзная казна нашего края не будет выделяти вам ни одной гривны для покупки оружия! Управляйтесь сами как можете? Сможете потопите всех пиратов во своих болотах - топите! - Посадник махнул на Лешко рукой и сердито отвернулся от него,
- А лягушки где квакать будут? - смеясь, спросил старейшина дреговичей Мстислав, сидящий крайним на правом конце беседы, занятой советниками.
Лешко круто развернулся вправо, в сторону Мстислава, отчего его сустуга задела соседа слева, старейшину полочан, боярина Золотоношу. Последний возмущенно отпихнул от себя полу сустуги Лешко и пробубнил:
- Я ведь не варязи-россе, чего махаешься? Советники засмеялись: кто громко, кто - сузив глаза, зло, тихо, а кто лишь хихикнул в рукав сустуги, с любопытством оглянувшись при этом на пришельцев.
- Что смех одолевает людей? - искренне возмутился Лешко. - Вам хорошо! Вы ведаете, что такое норманны и финны! Вы бились со скандинавами! Вы плавали ко грекам! Вас били булгары и буртасы! Вы чуете, что надо сказать своим соплеменникам! А мне каково? Наши кривичи как чуть - так вглубь сховаються во болота и - все! Николи оне и не сражашеся! - горько сознался Лешко и растерянно развел руками. - Судите сами, прав я или нет. - Он тяжело вздохнул и сел на место.
- Мы все поняли, Лешко, - терпеливо проговорил Гостомысл, поглядывая то на старейшину кривичей, то на князя варягов. - Мы не возьмем с вашего племени ни гривны, но и вам не дадим ни гривны в случае любой беды. Ваше племя выходит из нашего союза, сие и передай своим родичам, раз их даже напугал приход варягов-россов.
Заявив об этом, Гостомысл перевел взгляд с Лешко на левую беседу, где на расстоянии локтя друг от друга сидели одетые в полное боевое снаряжение Рюрик и его сподвижники.
Рюрик был хмур и молчалив. Он знал, что без борьбы нельзя утвердить себя, и терпеливо ждал конца совета. Он даже желал, чтобы говорили и спорили больше. Пусть все выскажутся, пусть каждый покажет себя и свое племя. Да, Лешко верно говорит, он не куражится; ежели племя без потерь может сохранить себя, то почему бы и не поторговаться. А вот полочанин Золотоноша молчит, хотя племя его и родственное кривичам. Видно, не забыть ему, как варяги чинили разбой на берегах Полоти. "Интересно бы спросить сейчас Бэрина, что он думает обо всей этой говорильне", - подумал Рюрик и глянул на противоположный конец беседы, где сиротливо приютился его жрец.
Бэрин почуял взгляд своего князя, ободряюще слегка кивнул ему, и довольный Рюрик перевел взгляд на посла ильменских словен и вдруг насторожился: "Вон Полюда опять глядит... все так же тревожно, как и у нас тогда, но только сейчас он почему-то глядит на Гостомысла и... на меня. Что его тревожит?.."
