— Никто, никогда, ни за что не признается, что заснул, если только не находился в постели. Интересно, почему так?
— Ты психолог, Лорна. Вот ты и объясни.
Она, однако, проигнорировала это предложение и, указав на тетрадь, спросила:
— Пришел к каким-нибудь выводам?
Паз не без усилия вернулся в свою полицейскую ипостась.
— Пока нет, но мне не терпится услышать обо всем остальном. Скажи, на данном этапе можно надеяться на полноценный допрос?
— Полноценный допрос психически неустойчивой подозреваемой? Нет, пока все должно идти, как идет. Как только на нее оказывают давление с целью выведать что-то, находящееся за пределами повествования, она становится крайне враждебной. А один раз, стоило мне поднажать, у нее случился припадок.
— А по-моему, она с нами играет. Морочит головы. Ты не обратила внимания на то, что в этой ее исповеди как бы два слоя: признания вульгарной девчонки и мысли образованной женщины, взирающей на все как бы со стороны и не без иронии. А ко всему прочему добавляются религиозные бредни, приправленные цитатами из святого Августина. Это решительно ни на что не похоже, а уж меньше всего на признание.
— Согласна, но ведь ты имеешь дело с не полностью адекватной личностью. Мы все согласились с тем, что у нее серьезное психическое расстройство.
Паз резко встал, прошелся несколько раз по плиткам, потом повернулся к ней.
— Допустим, в этом я с тобой согласен. Допустим, что здесь имеют место шум и ярость, что она сильно травмирована, что у нее раздвоение личности…
— Про раздвоение личности я не говорила.
— Ну, не важно — психический разлад, или как его там. Важно другое: ключ ко всему этому, основная идея, в тетради напрочь отсутствует.
— Собака, что не лаяла в ночи?
— Вот-вот. — Он сопроводил свои слова быстрой ухмылкой. — Мы не видим решительно ничего такого, что могло бы заставить кого-то пойти на незаконное проникновение и вооруженное ограбление, то есть рискнуть серьезным обвинением, чтобы заполучить эту писанину. Вооруженное ограбление чьего-либо дома — нечастое преступление. Взломщики почти никогда не вооружены: они лезут в дом, рассчитывая, что хозяев не будет, а если что, стараются удрать. Воровать пушка не помогает, а отвечать, если попадешься, придется по всей строгости. Так чего ради было так подставляться?
— Ну, в признаниях есть еще и сексуальная составляющая.
— Ты хочешь сказать, там имеется компромат для шантажа? Не думаю. Педофил мертв, и я сомневаюсь, чтобы семья старого Рэя Боба пошла на большие траты, пытаясь по прошествии стольких лет оградить его доброе имя. Правда, там есть сведения о наркобизнесе Фоев, но этого мало. С таким же успехом она могла бы написать, что снабжала героином губернатора штата: все это голословно, доказательств-то никаких. Возможно, это всего лишь бред сумасшедшей — да это и есть бред сумасшедшей. Так зачем было идти на риск?
— Ты думаешь, это связано…
Он закатил глаза.
— Ну, смотри. Жертва, этот самый араб, заявляется сюда, чтобы толкнуть партию нефти, но говорит при этом об огромных залежах, способных изменить ситуацию на мировом нефтяном рынке, а также о намерении нанять охрану, потому что он кого-то боится… Потом из всех, кого он мог бы встретить в Майами, он натыкается именно на нашу Эммилу, имеющую причины посчитаться с ним, и ее находят у него в номере, после того как он получил по башке принадлежащей ей автомобильной запчастью и был сброшен с балкона. Думаешь, это совпадение?
— Ну, всякое бывает… — говорит она без особой уверенности.
— Такого не бывает. Так считает мой босс, и он чертовски прав. Кто-то играет с нами, и…
Неожиданно Паз умолк, с полминуты таращился в никуда, а потом достал из кармана джинсов мобильник.
— Извини, я ненадолго.
Он отошел на небольшое расстояние и повернулся спиной.
— Привет, Тито, это я. Ага. Да, все в порядке. Слушай, парень, мне нужна твоя помощь. Подними все, что у нас есть на Додо Кортеса, обойди все его обычные места, потолкуй с его знакомыми. Нет, это не в связи с пальбой: тут все нормально. Просто мне нужно знать, чем он в последнее время занимался, на кого работал, откуда брал деньги. И особенно меня интересует, нет ли какой связи между ним и Джеком Уилсоном. Нет, к Уилсону не суйся: мы к нему вместе наведаемся, попозже. Просто собери всю информацию, какую сумеешь. Ты понял, зачем мне это нужно, а?
После длительной паузы Джимми продолжил:
— Ладно. Молодец. Позвони мне завтра домой, но не по мобильному, а по городскому. Счастливо, будь осторожен.
Когда Паз вернулся и уселся напротив Лорны, он выглядел более озабоченным, чем раньше.
— Лорна, послушай, тут такое дело. Не хотелось бы тебя пугать, но вот что мне пришло в голову: плохо, что они послали на это дело Додо Кортеса.
— А почему?
— Потому что он никакой не взломщик. Он рэкетир и убийца. А в то утро ты должна была находиться дома. И находилась бы, не позвони я тебе с просьбой помочь.
Лорна тихо ахнула.
— Ты думаешь, он бы угрожал мне? Но я ничего не знаю.
— Ага, но только им это невдомек. Есть информация: она что-то там пишет, а ты ее доктор. Считается, что пациенты выкладывают психотерапевтам всю свою подноготную. Может быть, она открыла тебе секрет.
— Какой, к черту, секрет?! Какой? Господи, это же нелепо! Как в дурацком боевике… какие-то тайны, пушки, стрельба, убийства. Нет уж, спасибо: к моей работе это отношения не имеет. Я умываю руки.
Почти минута прошла в молчании. Потом Паз нейтральным тоном сказал:
— Ладно, ты можешь передать это дело кому-нибудь другому. Я хочу сказать, наверное, мы можем свести этот риск к минимуму, но если ты не готова справиться с ситуацией, так тому и быть. Я оставлю эту тетрадь себе, и мы договоримся о том, как получить следующие. — Он взял тетрадь и добавил: — Если ты точно решишь завязать с делом, дай мне знать, кому оно будет передано, ладно? Рад был повидаться. Счастливо!
С этими словами Паз двинулся к выходу.
* * *
Лорна обнаруживает себя вскочившей на ноги. Как будто со стороны до нее доносится противный, резкий скрип отъехавшего по плиткам металлического стула и собственный голос:
— Нет, погоди, не уходи. Я не это имела в виду.
Он прекрасно знает, что она имела в виду именно это. И своими словами рассчитывал вызвать именно такую реакцию. Неужели решил ею манипулировать? Впрочем, не важно. Джимми слегка склоняет набок голову и внимательно всматривается в нее, хотя на сей раз не пялится на ее роскошный бюст. Ну вот, мелькает в голове, еще один из этих… или все-таки другой? По правде сказать, Лорна не знает, что и думать, потому что его взгляд скользит по ее телу, но это ведь ничего не значит, они ведут серьезный профессиональный разговор, разве не так? Свет, падающий сквозь древесную крону, рисует камуфляжный узор на его загорелом лице и придает блеск странным, слишком светлым для темнокожего мужчины глазам. Он пугает ее, а голос у нее в голове твердит: «Дура, дура, дура, дура, ты сумасшедшая, сумасшедшая дура, брось это безумие, брось…» Этот голос ей хорошо знаком, он принадлежит ее отцу, для которого «безумием» являлось все, выходящее за пределы тусклого рационализма. Но слышен и другой голос: «Не будь дурой, Лорна. Это же глупо». Мертвая мама. «Не сходи с ума, Эмми, в этом нет ничего дурного». На самом ли деле он говорил это? Или она сама себе все понапридумывала? Не зацикливайся, Лорна…
Джимми продолжает смотреть на нее, но теперь на его гладком лбу появляется крохотная морщинка.
— С тобой все в порядке? — спрашивает он.
— Да. Все прекрасно.
Он дерзко ухмыляется.
— Никто никогда не признается, что ему плохо, если только не истекает кровью. Почему так?
Лорне не хватает воздуха, вдобавок подкашиваются ноги. Она тяжело опускается на тот же стул и снова слышит противный скребущий звук.
Лишь прокашлявшись и отпив чаю, она наконец обретает голос.
— Прости, мне правда жаль. Просто на меня столько всего сразу обрушилось. Нападение, убийца в моем доме, стрельба… труп у меня на дорожке.
Она плачет, но, слава богу, не впадает в истерику: просто по ее щекам медленно текут слезы, которые она, чтобы не повредить макияж, осторожно промокает салфеткой.
— Ну наконец-то, — говорит он.
— В каком смысле?
— Да в том, что когда что-то не задается или случаются неприятности, желательно от них отстраниться, это такой терапевтический прием. Тебе ли не знать, существуют ведь целые антистрессовые программы. А то я смотрел на тебя и боялся, что ты вот-вот слетишь с катушек.
— Я и слетела, — бормочет Лорна, чувствуя, что дело тут не только в посттравматическом синдроме.
Нет, это шевеление чего-то глубинного, того, с чем Микки Лопес так и не сумел справиться за два года сеансов. Она мысленно оправдывает Микки, обвиняя во всем себя. Но тут на это накладывается насилие и все, связанное с Эммилу Дидерофф, да еще странный человек в ее патио, привлекающий и отталкивающий одновременно. (Это тело! Эта пушка!) Все это разом разворошило илистое дно подсознания, подняв клубы страха и возбуждения. Но не объяснять же это копу. Лорна делает несколько глубоких вздохов, восстанавливая самоконтроль. Слезы высыхают.
