дикая волна боли. Он взвыл, сжался в комок, но боль не уходила. Внутри всё будто бы огнём жгло. Каждый вздох буквально разрывал его снова и снова. В глазах потускнело, всё стало мутным. Из последних сил, Валера попытался зажать эти раны на животе. Руки его неосознанно что-то схватили, но что это он не мог понять. То ли это была его куртка, то ли ошметки плоти, оставшееся после этого удара.
Мимо него пронеслись несколько человек и скрылись вдали.
– Туда! – закричал кто-то, – они побежали туда!
– Господин! Тут молодой парень!
– Брось его! Им займутся позже! Ловите остальных! Чтобы никто из этих выродков не ушёл, ясно!?
Валера поднял глаза. Увидел, как уносятся прочь белые одеяния. Кажется, улица опустела, а вместе с этим накатила тьма.
– Я догоню вас! – раздался вдруг в этой темноте старческий голос. Парень разлепил веки. Перед ним был седой инквизитор в своем мундире.
– Ух, – пробормотал он, – ну и досталось тебе!
– Господин! Надо спешить! – позвал его кто-то.
– А, – отмахнулся седой, – всё равно мы с тобой никого не поймаем! Давай лучше отнесем этого в лечебницу! Тут недалеко!
Валеру подхватили на руки. Очередной приступ боли буквально вывернул его наизнанку. Парень коротко просипел. На глаза опять накатилась тёмная пелена. И он потерял сознание.
Глава восьмая. Ангел.
Его звали Харол. Он был хирургом при пятом благотворительном госпитале Святой церкви уже много лет. Всякого повидал, много с чем сталкивался. Поэтому это ранение не вызвало у него никаких затруднений. Пошарив в ране раскаленными щипцами, он вытянул кусок свинца наружу. Шипела плоть, пахло горелой плотью. Пуля была странной – вся расплющилась, местами блестела, будто бы позолоченная. Видимо, что-то из новых творений Затворника. Хирург отбросил её в сторону и обернулся назад.
– Иглу! – выкрикнул он, – быстро!
Подбежала помощница в грязно-сером фартуке, который был весь покрыт пятнами крови. Почти все они были разные – тут ещё даже не засохшее, а вот недельной давности. У них особо не было времени и желания, чтобы часто стирать рабочую одежду.
Взяв иглу с нитью из её рук, Харол принялся сшивать рану. Действовал резко и решительно – тут медлить нельзя. Чем быстрее они зашьют края и прижгут рану, тем меньше миазмов попадет внутрь. Пациент стонал, что-то бормотал в диком бреду. Зелье, что ему дали уже отпускало. Но ничего. Руки и ноги всё равно связаны. Не дернется. Да и «успокоитель» – здоровая деревянная дубина стояла тут же у операционного стола.
Сделав последний стежок, хирург завязал узел. Сестра принесла кипящего масла в ковшике. Харол схватил его и плеснул на рану. Зашипело. Пахнуло палёным мясом. Раненый дёрнулся и резко затих. Отключился.
Что ж. Ему же лучше. Это всё-таки бесплатный госпиталь. Так что Харол сделал всё что мог. Это где-то там, в богатом центре города, есть лечебницы, где высокомерные доктора используют свои мудрёные методы. Режут по-особому, сшивают специальными нитями и прикладывают припарки, используя особые смеси, с яичным белком или ещё какой дрянью. А здесь, здесь просто спасали жизни, как умели.
– Всё. Закончил, – сказал Харол и утёр лоб. Но отдыха ему было не видать. Двери в лечебницу распахнулись. Двое втащили третьего. Один молодой парень, из послушников. Другой усатый старик в униформе младшего дознавателя. Явно из тех, кто никогда не вырастет из своей должности.
– Господин хирург! – выдохнул с порога седой, – тут паренька ранили, посмотрите, а?!
Они донесли раненого к соседнему столу и осторожно уложили на спину. Молодой сразу пошёл к выходу, брезгливо вытирая окровавленные руки об свои штаны. А вот дознаватель встал рядом, нервно поглаживая усы. Харол усмехнулся. Он часто сталкивался с инквизицией и уже знал, что они не тратят время на спасение всяких простолюдинов. Ну, те из них, что делают бурную карьеру. А вот такие, заботливые и добродушные, часто застревают на одном месте. Вот и этот – вечно младший дознаватель, явно решил остаться и путаться под ногами.
– Вы своё дело сделали. Мы займемся им, – бросил ему хирург недовольным тоном. Чтобы тот ушёл сразу, без споров.
– Хорошо, – седой понял его с полуслова, глянул на паренька, – пусть Бог поможет ему!
А затем младший дознаватель зашагал к выходу, вслед за своим помощником. Только этот не поленился прикрыть за собой дверь. Хлопнула створка и наступила тишина. Лишь больные кашляли и стонали где-то в глубине лечебницы.
– Бог поможет, – скривился Харол, – только почему всю работу делаю я?!
Он схватил со стола ножницы и принялся разрезать рубашку на раненом. Парень был молодой, на вид здоровый. Крови много – вся одежда ей пропиталась. Но раз он ещё жив, значит, крупные артерии не задеты. Иначе бы умер прямо там, на улице.
Несчастный что-то бормотал себе под нос, стонал, шевелил руками. Надо бы привязать его. Харол откинул окровавленные тряпки и уставился на четыре рваных раны прямо на животе. Вилы. Сразу понял, что никакой работы для него тут нет.
Даже эти новаторы в центре Дора вряд ли занимались подобными операциями. А уж простые хирурги никогда не лезли в брюшину. Потому что после такого пациенты всегда умирали. Проще было не трогать больного, ведь в таком случае была призрачная надежда, что он выживет. О таких случаях Харол слышал и чем-то кроме чудесного исцеления назвать их не мог.
– Что ж, – устало выдохнул хирург, подозвал сестру, – здесь я ничего не могу сделать. Но и добить его мне не дает врачебный долг. Всё что мы можем сделать, это поить его обезболивающей настойкой раз в несколько часов, чтобы унять боль и снизить подвижность.
Он накрыл парня простыней, на которой тут же выступили кровавые следы. А затем откатил стол в небольшой закуток, огороженный ширмой. Должно быть, здесь несчастный и проведёт остаток своих дней, мучаясь от жуткой боли, когда его внутренности начнут гнить.
– Жаль, что тот седой не добил тебя, – пробормотал Харол, глядя на красные пятна, – надеюсь, Бог действительно поможет тебе….
Дверь снова хлопнула. Кажется, для хирурга опять появилась работа…
Очнувшись, Валера увидел перед собой свод кирпичного потолка. Он выплыл из туманного мрака, проявился, будто бы включили свет, и сразу же принялся кружиться. Парень уставился на качающиеся грязные кирпичи, покрытые копотью.
Его сильно мутило, перед глазами всё плыло. Он даже не сразу понял, что это всё качается лишь у него в голове. Что никуда его не несут,
