А вот лесной хищник не бросился ему навстречу — слишком силен был последний удар не пожелавшего стать добычей врага.
Фейри был страшен в свой ярости: белеющие сквозь разодранную плоть кости, толчками выходившая из него алая и черная кровь, органы (внутренние органы), что шевелились внутри глубоких ран, а также безумная жажда жизни и яростное желание убивать. Гашрук так и не успел прийти в себя — фейри схватил его за хвост и раскрутив начал бить о стволы деревьев.
Первый удар! Треснули ребра и задние лапы, а из пасти вместе с воем хлынула кровь.
Второй удар! Слишком тонкий ствол сломался под разогнавшимся живым снарядом и пеньком-облмком пропахал хрипящей твари бок, срывая кожу и мясо и вырывая из тела обломки сломанных ранее ребер.
Третий удар! Загудел могучий восьмиохватный ствол: в пыль, в труху разлетелись позвонки, а обнаженные легкие лопнули на всю длину и частично остались на коре.
Третий удар стал и последним — не выдержав ярости фейри, оторвался хвост. Хищник был мертв, возможно уже после второго удара, но Дримм озверел и еще очень долго бил, рвал, пинал, грыз зубами мертвое тело и только после того как от твари остался лишь красный утоптанный снег и непонятные клочки, задрал голову к небу, и над притихшим лесом разнесся его победный рык.
— Ух е… твою в ср…у на…ю в пе…чьную б…ь!!! — фейри в голос и с чувством проинформировал мир о проснувшейся боли. Дримм постепенно приходил в себя и почувствовал весь букет болевых ощущений. У него болело все: изодранная в лохматы спина, на которой практически не осталось кожи, да и все остальное под ней словно познакомилось с бороной; лишь немного меньше пострадали грудь и живот, из живота вообще чуть-чуть не вылазили кишки; плечу, правой руке и шее тоже досталось — в сломанной ключице застрял обломанный клык, а плечевая кость ''гуляла'' в широкой ране; другая рука и ноги также болели, видимо за компанию, так как не имели на себе следов когтей и клыков; ну и конечно болела голова, болела от боли всего остального тела.
Половины, да что там половины! Десятой доли полученных им ран хватило бы, чтобы свести в могилу здорового, сильного, терпеливого человека, но Дримм был игроком и фейри — он сумел выжить в первые самые сложные минуты, а потом перестала идти кровь, мышцы, связки, жилы и в конце кожа пошли в рост, и через несколько минут он вновь на ногах готов к бою, лишь змеятся уродливые шрамы по груди, животу, пле…. проще перечислить где их нет. Последний шрам рассосался к вечеру следующего дня, а вот боль и ломота преследовали Дримма почти неделю.
Внезапный бой и смертельная опасность помогли ему прийти в себя и на время прогнали отчаянье и переходящую в безумие хандру, доказав самому фейри что несмотря ни на что он все же хочет жить и готов за эту жизнь бороться. Вообще ему повезло, по настоящему повезло как везло немногим из игроков — ни разу за все время жизни в Серединном мире он не умирал, не воскресал в точке респауна, а значит его подсознание не привыкло к смерти, и потому он продолжал ее бояться (пусть и на уровне инстинкта, а не разума) и каждый раз, каждую схватку, каждый новый бой, каждого врага встречал в полную силу и бился как в последний раз. Ни разу не умиравший Дримм побеждал там, где другие игроки предпочитали сдаться-умереть, а потом, после возрождения, уже зная что их ждет, попробовать с новыми силами: с одной стороны — верный, игровой подход, а вот с другой — у многих рождалась порочная привычка отступать и умереть, там где они могли бы победить, но не победили и не победили именно потому, что не боялись умереть, а значит не сделали все что могли.
Впрочем что толку об этом рассуждать — все произошло как произошло, и пришедший в себя победитель отправился дальше, имея первостепенной целью найти хоть чего-нибудь пожрать, потом прикрыть наготу, ну и само собой разумеется выяснить, что с ним произошло и куда он попал. Вообще отсутствие магии, связи с питомцами и интерфейсом породили в голове у Дримма ворох предположений, вплоть до того что он уже перенесся на Землю прошлого, а отсутствие воспоминаний как все произошло — неожиданный побочный эффект. Но нападение гашрука, прекрасно знакомого ему существа, позволило отбросить этот вариант, да и знакомые растения Серединного мира вокруг и незнакомые, но точно не земные, окончательно убедили фейри, что он по прежнему в вирте.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Между тем голод, постоянный спутник естественного процесса заживления, беспокоил его все сильней, и Дримм все ускорял и ускорял свой шаг, переходя на легкий бег и мечтая поймать хотя бы тощего зайца, пичугу, даже полевую мышь и сожрать со шкурой и костями. Добычи не было — сцепившиеся фейри и гашрук распугали всю живность вокруг, и голодный победитель начал в прямом смысле жевать кору, срывая полоски с деревьев на ходу и толкая их в рот.
Огромный орешник стал настоящим подарком судьбы, а крупные с кулак прошлогодние орехи показались Дримму изысканным лакомством и лучше всякого мяса утоляли голод.
Размолоть в кулаке не такую уж и прочную скорлупу, выгрести не аппетитную на вид, но вкусную мякоть, сунуть ее в исходящий слюной рот и пока жуешь, сорвать новый орех — все повторить и так раз за разом. Дримм настолько увлекся процессом что забыл об всем вокруг и, когда мохнатая башка попыталась ткнуться ему в руку и слизнуть с ладони мякоть очередного расколотого ореха, фейри ее машинально оттолкнул, рыкнул в испуганно закатившиеся глаза и чуть ли не дал пенделя жалобно и обиженно ревевшему существу, на всех парах удиравшему от него сквозь сминаемый орешник. Через мгновение Дримм все же осознал: тварь была даже побольше недавно заваленного гашрука, но главное, там куда удирал плачущий мохнатый толстожопый стог, паслось еще два таких же и еще одно вообще необъятное существо, раз так в пять крупней обиженного фейри медвежонка — Дримм наконец разглядел кому он едва не навешал пенделей.
Мохнатый комок ткнулся в мамку и на своем медвежьем языке попросил ее себя пожалеть и защитить от неласкового двуногого. Медведица лизнула лобастую башку и двинулась по уже протоптанной отпрыском дороге, в конце которой ее ждал обидчик ее сыночка, сам сыночек и два других медвежонка заинтересованно покосолапили ей вслед. Медведица не была в ярости как могло бы быть — в конце концов отпрыск не так уж и пострадал, не имел ни одной раны, а конфликты за орехи с другими медведями и другими существами случались с редким постоянством. Но и спустить обиду медведица тоже не могла, тем более, как она успела понять по незнакомому запаху, чужаку, еще одному претенденту на орехи. Прогнать! Напугать обидчика сына и навсегда отвадить его от кустов! Вот что хотела рачительная мамаша, тем более имелся повод — хнычущий за спиной годовалый щенок, да и чужак был не так уж и велик, будет зарываться — порвет, и медвежата немножко раньше чем должны узнают вкус мяса.
Именно такие мысли гуляли в огромной голове, а грозное ворчание и нарочито вальяжное пугающее своей неотвратимостью движение сквозь кусты призваны были дать понять серьезность намерений многотонной туши, а так же возможность обидчику задать стрекача — медведица не собиралась преследовать чужака, а лишь презрительно поворчала бы ему вослед. Но многократно отработанный на лосях, оленях и кабанах порядок действий сразу же дал осечку — чужак не собирался убегать, а встретил медведицу рычанием и взглядом голодных глаз. Впервые в жизни на могучего зверя смотрели как на добычу, и медведице не понравился этот взгляд — она обнажила клыки и рыкнула по-настоящему. Получила в ответ не менее грозный рык и напряглась, оценивая перспективы схватки: незнакомое ей существо было не велико, но от него пахло кровью, не его кровью, а кровью недавно убитого врага и не простого врага, а страшного в ярости и подлости гашрука, многочисленные шрамы на бесшерстном теле намекали на множество выигранных схваток, а отсутствие страха и ярость в глазах на то, что чужак рассчитывает победить. Если бы медведица была одна, возможно она и решилась бы на схватку, как когда-то в молодости (2 года тому назад) вышла против стаи огромных волков, но сейчас у нее за спиной драгоценные дети, и она не имела права умирать.
