Но много ли времени нужно степняку, извечному кочевнику, чтобы сняться с места? Считанные часы. Посему большинство татар, получив приказ, не стали никуда торопиться, а лишь проверили – насколько легко выходит из ножен древняя сабля, достаточно ли стрел в колчане, не рассохлось ли ратовище у копья, да не потрескалась ли дуга тугого лука. А потом снова вернулись к своим тучным стадам.
Заторопился только сотник Алги-мурзы Шаукат – взяв с собой половину воинов, охранявших дворец султанского наместника, он умчался на север с письмом Кароки-мурзы, предназначенном для Девлет-Гирей. Мурза советовал своему татарскому союзнику, что уже должен возвращаться из набега и как раз подходить к Изюмскому броду, до конца июня в ханство не входить – пусть обленившийся Сахыб исполняет султанский приказ сам.
Впрочем, наверное, мчались на север и другие гонцы – потому, что спустя две недели после получения в Бахчи-сарае начальственного фирмана, сообщение о поднимаемом для похода на Северный Кавказ ополчении достигло московского Кремля.
* * *
– Боярыня, – подбежав, торопливо поклонился Ефрем. – Гости к нам нагрянули.
– Кто?
– То не ведаю, – выпрямившись, холоп поправил на боку саблю. – Сказывают, бояре московские.
– Сейчас иду, – кивнула Юля. – Ступай.
Мальчишка, опять поправив саблю, убежал обратно на стену.
Всем шести холопам, выжившим после схватки с лезущими на стену татарами, Варлам подарил по сабле – настоящей, московской, которой человека вместе с доспехом пополам развалить можно, и железо им в Ельце купил – куяки сшить. Саблями мальчишки гордились, расставаться с ними отказывались и днем и ночью – но привыкнуть к висящей сбоку тяжести никак не могли.
Господи, восемнадцать лет – дети ведь еще!
Юля попыталась вспомнить себя в восемнадцать лет. Помнится, на союзных соревнованиях она уже побеждала, мастера спорта получила. И считала себя совсем взрослой. Собиралась в ближайшие годы чемпионкой мира по стрельбе из лука стать, а потом не спеша выбрать из тысяч преданных поклонников самого достойного. Да она в восемнадцать лет уже приобрела известность.
А чем могли похвастаться эти пацаны? Разве что тем, что в свои восемнадцать лет они уже не раз смотрели смерти в лицо, сходились с татарами в рукопашных схватках, ходили в конные атаки. Четырнадцать ребят на стене против тысяч бандитов встали – ни один ни отступил. Вот он, корень характера русского: в готовности костьми за Родину лечь, умереть, но ни на шаг не отступить – а не в пьянстве или желании поспать лишний раз после обеда. Юля вспомнила Тирца и покачала головой – стоит ли обращать внимание на слова безумного идиота? Каждый видит то, чего желает. А свинья, как известно, грязь всегда найдет…
Да, свинья! Она повернулась к смерду:
– Как хряка разделаете, голову и масталыги на кухню Мелитинии отнесите. Мясо мелко порубите и здесь, в котле сварите, по крынкам глиняным разложите и жиром сверху залейте.
– Сделаем, барыня, – поклонился мужик.
– И смотрите мне, пока крынки не остынут, на ледник не ставить! А то растопите раньше времени, а еще половина лета впереди.
– Помилосердствуй, барыня! Как можно…
– Коли крынок в сарае не хватит, у Мелитинии в подполе еще есть. Тряпицей просаленой обернуть сверху не забудьте. И поаккуратнее, смотрите. Прогоркнет, самим зимой такое есть придется.
– Слушаю, барыня…
Убедившись, что смерды поняли ее правильно, Юля развернулась и пошла на стену, гадая, кого бы могло занести к ним в усадьбу среди лета. Муж сейчас дома отсутствовал, а потому ворота на всякий случай запирали даже днем, открывая только для подъезжающих из своих деревень повозок или возвращающегося с пастбища скота.
Юля прошла между двух гордых боярским оружием холопов, взглянула вниз. Там, удерживая за поводья пегого скакуна, в обшитой жемчугом и изумрудами тюбетейкой, уже знакомой байдане и с шестопером на поясе терпеливо ожидал Даниил Федорович Адашев, в сопровождении четырех слуг и десятка коней под навьюченными на них большущими тюками.
– Открывайте, – отпрянула от ворот Юля. – Только не спеша.
Она торопливо сбежала вниз, заскочила в дом, на кухню, налила в корец горячего сбитеня, потом неспешно, с положенной боярыне солидностью вышла на улицу.
Дьяк как раз ступал во двор, и Юля с легким поклоном протянула ему ковш:
– Вот, испей с дороги, гость дорогой.
Отпустив поводья, витязь принял угощение, осушил посудину до дна, стряхнул последние капли на землю и с поклоном вернул:
– Благодарствую, боярыня Юлия. Рад видеть тебя в добром здравии.
– Антип, Тадеуш, Войцех, – махнула рукой подворникам барыня. – Лошадей примите.
– Супруг как твой, боярыня? – вежливо поинтересовался гость. – В здравии ли он?
– Спасибо, здоров, Даниил Федорович, – кивнула Юля. – В Ольховку уехал. Там два смерда луг заливной не поделили. Соседи сказывают, чуть до смертоубийства не дошло.
– Да, это бывает, – кивнул дьяк. – А я ему гостинец обещанный привез. Петерсемены два бочонка. А еще вина бургунского и мальвазии. И тебе, боярыня, не обессудь, тоже подарок привез.
Дьяк развязал уже снятую с коня суму, вынул лежащую сверху душегрейку, встряхнул и накинул Юле на плечи.
– Вот, боярыня. От души подарок, прими, не обижай…
Телогрейка была сшита из толстой коричневой байки, по плечам и спереди оторочена горностаем, а поверху, треугольником вперед, на грудь и назад, ниже лопаток нашит пышный мех чернобурки. Свободное место на груди, между плечами и чернобуркой, украшали алые яхонты: толи рубины, толи шпинель.
– Спасибо, Даниил Федорович, – покачала головой Юля, – ну, удружил. Уж не знаю теперь, чем и отдариваться.
– Братину вина из троих рук принять, большей награды и не надо, – попытался отшутиться гость. – Да одежку сию на тебе увидеть.
Умом Юля понимала, что больших трат боярин на подарок не понес. Она уже привыкла к странному соотношению ценностей этого мира, в котором горностай ценился ниже грубо сработанного стеклянного стакана, мед – ниже желтоватого жесткого сахара; в котором смерд мог иметь пять лошадей и только одну пару штанов, а помещик – разъезжать на туркестанском жеребце с отделанной серебром упряжью и пухнуть с голоду, в котором рубленые дома ставились и сносились с легкостью матерчатых палаток, а обычные засапожные ножи с почтением передавались от отца к сыну, а при износе лезвия – относились к кузнецу, чтобы тот наковал новую режущую кромку.
– Проголодался с дороги, Даниил Федорович? – поинтересовалась Юля. – Сейчас откушать желаешь, али хозяина подождешь?
– А скоро вернуться обещал?
– К обеду, – подняла глаза к небу Юля. – Вроде, полдень уже настает, скоро подъедет. – Она хитро прищурилась, и добавила: – Щучьи головы с чесноком есть холодные, и уха с шафраном. А к приезду Варлама заячьи почки в молоке и с имбирем стушиться должны. Сама намедни в поле косого подстрелила, да Варлам двух кистенем зашиб.
– Да уж конечно подожду, боярыня, – рассмеялся дьяк. – Да и не гоже одному за стол садиться, коли хозяин недалече. Обожду.
Впрочем, Варлам Батов примчался скоро – еще до того, как боярин Адашев успел пересказать хозяйке московские новости. Стремительно влетев во двор, спрыгнул с коня, по-дружески обнял государева дьяка, поцеловал жену:
– Вели накрывать, Юленька, голоден, как волк. Ну смерды, ну крохоборы! Хоть бы кто у помещика спросил. Не поверишь, Даниил Федорович, свару из-за луга учудили, что я и вовсе никому не давал! Пришлось обоим начет назначить. Соседи в голос хохотали: кабы ссоры не вышло, так и косили бы дальше, я и не прознал. Но теперь… Ты какими судьбами у нас, Даниил Федорович?
– По твою душу, боярин Варлам Евдокимович, – дьяк, широко перекрестившись, поклонился Юле. – Ты уж извини, хозяюшка, но в этот раз заберу я твоего мужа. Государь южные волости на татар исполчить повелел.
– Опять на татар? – удивился боярин Батов. – Ушли же они недавно? И вроде как, без добычи вовсе. У меня ни единого смерда не взяли.
– То дело другое, – покачал головой гость. – Весть из Крыма пришла, что по приказу султанскому хан набег на черкесские земли начинает. А поскольку племена тамошние уже полтора десятка лет, как Москве на верность присягнули, указал мне Иван Васильевич рать наскоро собрать и племена тамошние оборонить.
– Ясное дело, – кивнул хозяин усадьбы. – Ну, коли государь на службу призывает, стало быть, пойдем. От долга перед Русью Святой открещиваться не станем.
– И я с тобой, – моментально сообщила Юля. – Одного не отпущу.
– Ну куда тебе, Юленька? – развел руками Варлам. – То ведь не набег скорый, и не свой поход в охотку. Там ведь и в сечу ходить придется, и от лавы татарской строй держать…
– А то я в поход не ходила, – хмыкнула бывшая спортсменка. – Забыл, как мы крестоносцев на Луге долбали?
