Мы с Дианой тоже ни к чему не прикоснулись, хоть в вазе лежали фрукты, и печенье тоже было, и шоколад, и даже пирожные.
- О чем разговаривать? - спросил я, потому что мы сидели-сидели, а делать ничего не делали, и разговору никакого не было.
Она сказала:
- О будущем.
И тут же замахала рукой, будто ляпнула ужасное.
- Нет… Не надо о будущем! Нельзя. Сглазим…
Сглазить боялся и я. Мы, моряки, суеверны. Поэтому мы просто сидели и молчали. Диана глядела на огонек свечи, я глядел на Диану и всё не мог наглядеться.
Было очень тихо - если не считать выстрелов, но к ним я привык и почти не замечал.
Один раз мы только заговорили, и то коротко.
Диана сказала:
- Знаешь, я в церкви их разговор подслушала.
Я не спросил, чей - по тону было понятно.
- Он говорит: «Вам, Агриппина Львовна, надобно перебираться на ту сторону. Завтра город окажется под огнем». Она ему: «Не «вам», а «тебе». И потом, мы ведь договорились. Ты в Севастополе - значит, и я в Севастополе. Я буду завтра о тебе молиться». Он говорит: «За нас за всех надо молиться». Агриппина вздохнула. «На всех меня не хватит. У каждого ведь кто-нибудь есть, кто за него молится. А у кого совсем никого нету, за тех молятся монахи и монахини. Нет, милый, я буду молиться только за тебя. Я буду так молиться, что ты останешься жив. Ты мне веришь?» И Платон Платонович так улыбнулся, руку ей поцеловал. «Как же я могу вам… тебе не верить?» Вот что я подслушала. Красиво, правда?
Я вспомнил, что мне говорил про молитвенное спасение отец Варнава. Хотел спросить у Дианы: «А ты завтра будешь за меня молиться?» - да не решился. Будто выпрашиваю. Она же посмотрела на меня и улыбнулась. Непонятная какая-то была улыбка - довольная. С чего бы?
- Если такая женщина, как Агриппина Львовна, за кого-то очень сильно молится, с ним ничего плохого случиться не может, - все-таки сказал я, не без намека. Пускай Диана сама сообразит, чего мне хочется.
Но она только кивнула:
- Само собой. - Встала. - Давай я тебе грибоедовский вальс сыграю. Тихонько, чтоб им не мешать.
И я понял: нет, не желает она ни про что такое со мной разговаривать.
А и не надо было. Правду Диана давеча приметила: лучше музыки про такие вещи все равно никто не скажет.
Она то играла, то просто сидела, наклонив голову и держа пальцы на клавишах. Иногда вдруг быстро обернется - словно хочет проверить, смотрю я на нее или нет.
Конечно, смотрел. Ни разу глаз не отвел. А думал я в это время вот что. Если это последняя ночь в моей жизни, то спасибо за нее Богу.
За окном еще не засветлело, а лишь слегка поголубело, когда в гостиную вошел Платон Платонович, застегивая китель. Следом вышла и Агриппина Львовна. Она была в том же платье, в каком венчалась. А в лицо ее я не вглядывался, потому что у меня кольнуло в груди: всё, пора?
Если так, то каждое оставшееся мгновение я желал смотреть только на Диану.
- Ну это… прощай, - сказал я, приблизившись.
Она всё с той же довольной улыбкой, которую я давеча не понял, ответила:
- Ничего не «прощай».
- Гера! - Иноземцов сзади взял меня за плечо. - Ты остаешься здесь. Если неприятель в самом деле начнет обстреливать городские кварталы, уводи отсюда Агриппину Львовну и Диану. Перевези их на Северную и не оставляй.
Лишь теперь я всё понял. И почему отец Варнава за меня молиться не обещал, и отчего Диана улыбалась. Тут был заговор! Все стакнулись против меня!
- За что, Платон Платоныч? - вскричал я. - За тогдашнее, да? За Синоп?! Соловейко - и тот меня простил! Я же полноправный матрос теперь! У меня лента на бескозырке! Я на фрегат хочу!
- Нечего тебе там делать, - отрезал он. - Я поделил людей на три смены. Всех, кто не нужен у орудий, отвожу в резерв. Чем в тылу без толку сидеть, лучше о дамах позаботься.
- Как это нечего делать? Я сигнальщик! Кто будет за бомбами следить?
- Завтра сигнальщик не понадобится. Пальба будет такая, что за всеми снарядами не уследишь.
- А вышки тогда зачем?!
Пять вышек над бастионом, которые я видел, когда бежал через поле, мне не примерещились: наши возвели их вместо сбитой, и я уж заранее присмотрел, на которой буду нести службу.
- Чтоб я мог корректировать стрельбу поверх зоны задымления. Одну сшибут - перемещусь на другую.
Капитан говорил со мной, а смотрел на супругу. И видно было: не до меня ему.
Я схватил его за рукав, взмолился:
- Платон Платонович! Зачем обижаете? Грех вам!
Тогда он наклонился, обнял за шею и совсем тихо шепнул:
- Дурак ты! Это тебе не Синоп, победы ждать не приходится. Всех нас, кто с утра встанет на переднюю линию, поубивает. Вторую смену тоже. Слава Богу, если из третьей смены хоть кто уцелеет…
- Коли вы так уверены, - сказал я, и злые слезы выступили у меня на глазах, - зачем же было на Агриппине Львовне жениться, на вдовью долю ее обрекать? Воля ваша, а только неправду вы мне говорите! Избавиться хочете!
Вот до чего я обиделся - капитана во лжи обвинил.
Но он не оскорбился. Шепчет:
- Ты видал, как бедно она живет? Еще и воспитанница у нее. А я капитан второго ранга и командир корабля. После меня пенсия останется.
Мне никогда не приходило в голову, что госпожа Ипсиланти бедная. Прислуги у ней не было, это верно, и разносолов на стол никогда не подавали, однако ж одевалась она чисто, на мой взгляд даже красиво. Правда, платье нарядное у нее было только одно, в нём и венчалась.
- Пойми! - шепнул еще Платон Платонович. - Я тебе доверяю единственное, что у меня есть и что после
меня останется. Будь с Агриппиной всё время. Не оставляй ее, когда…
Он не договорил. Распрямился и сказал уже громче:
- Это мой приказ. И просьба…
Он уходил вверх по Сиреневой улице твердой военной походкой: правой рукой отмахивал, левой придерживал саблю.
Мы смотрели вслед с крыльца. Рука Агриппины лежала на моем плече, а Диана крепко стискивала мои пальцы.
Так ни разу и не обернувшись, Иноземцов скрылся за поворотом.
- Господь сохранит мне его, я знаю, - твердо молвила Агриппина.
Я выскользнул из ее полуобъятья, выдернул свою руку из Дианиной.
Сказал:
- Ты все-таки за меня помолись.
И побежал в ту же сторону.
- Гера, немедленно вернись! Капитан приказал!
- Гера-а-а! А как же я?! - неслось сзади.
Я, конечно, не вернулся. Но на углу оборотился. Я же не Платон Платонович, воля у меня не каменная.
На крыльце, показавшемся мне ужасно далеким, стояли две маленькие фигуры.
В тот миг я думал, что больше никогда их не увижу.
Прямое попадание
До самого бастиона я следовал за капитаном, держа изрядное расстояние. На «Беллоне»-то можно было не опасаться, что я попадусь ему на глаза. Там народу много, есть где спрятаться, и не до меня будет Иноземцову.
Хоть едва рассвело, на «фрегате» никто не спал.
Прислуга хлопотала у орудий, офицеры стояли кому где предписано. Внутри расположения было почти пусто, только дежурили у вкопанных в землю бочек пожарные команды. Бастион поразил меня непривычным малолюдством, но потом я вспомнил, что говорил Платон Платонович про три смены.
Всех, кто не был нужен возле пушек, включая пехотное прикрытие, должно быть, отвели в ближний овраг. То-то я их по дороге не приметил. Зато видел Шрамма. Он сидел на складном стульчике перед бараком перевязочного пункта, пил кофе из большой фаянсовой кружки, да покрикивал на санитаров. Они все были из гарнизонных арестантов - с полуобритыми головами, в серых халатах. Кто-то раскладывал в длинный ряд носилки, кто-то таскал в барак ведра с песком.
- Пыстрей пегай, пыстрей! - подгонял их лекарь. - На пол зыпать куще! Кровь скользкая, мошно упасть!
Я вспомнил, как он орудовал пилой во время Синопа.
Бр-р-р!
«Боженька, милый, если нельзя мне от бомбы-пули уберечься, убей меня лучше сразу, наповал». Я перекрестился, отвернулся - и поскорей мимо.
На бастионе-то было хорошо. Чистота, порядок, все заняты делом - как на настоящей «Беллоне».
Капитан Иноземцов стоял у амбразуры. Покуривал сигару, прикладывался к биноклю. По небу ползли низкие тучи, начинал моросить дождик, но тумана нынче не было, и вражеские позиции уже хорошо просматривались.
Пригнувшись, я перебежал к мортире, расположенной на правом фланге третьей батареи. Во-первых, от нее было дальше всего до Платона Платоновича, а во-вторых, фейерверкером, то есть командиром расчета, там состоял Соловейко, и я надеялся, что он меня не выдаст.
Так оно и вышло.
- Чего приперся? Вали отседова в овраг, тут без тебя дураков много, - не шибко любезно встретил меня рыжий, но голос был веселый, можно даже сказать, приветливый.
- У меня глаз сам знаешь какой. И орудие наводить я умею.
- Глазом своим можешь… - Соловейко объяснил, куда именно я могу заглянуть моим зорким глазом. - Наводить седни незачем. Приказ всем мортирам палить в одно и то же место. Лейтенант сам прицел ставил. Милое дело: знай, сыпь порох, пуляй в небо, да следи, чтоб планка не сбилась. Я вот ухи пенькой заткну и спать лягу. Пущай «сухари» без меня заряжают.
