— Но ведь он ничего не сделал! — запротестовала Джез, — что он натворил?
Кордвейн вперился в девушку взглядом.
— А вы разве не знаете? Он убил свою племянницу. Восьмилетнюю девочку.
Джез ошеломленно посмотрела на Крейка. Тот поник и опустил голову.
Кордвейн зашел Крейку за спину, схватил за запястья и завел руки назад. Затем он заткнул револьвер за пояс и вытащил пару наручников.
— Ножом для писем. Семнадцать ударов, — как бы невзначай проронил он, — оставил истекать кровью на полу своего демонического капища. Вот такое вот он чудовище.
Крейк не сопротивлялся. Он побледнел, ему стало холодно и тошно.
— Его родной брат нанял нас найти его, — продолжил Кордвейн. — Грустно, не так ли? Ужасно, когда члены семьи начинают враждовать друг с другом. Человек должен всегда доверять своей семье.
Наручники защелкнулись, и глаза Крейка наполнились слезами. Он поднял голову и встретил взгляд Джез. Она смотрела на него пристально, все еще не отойдя от шока. Она искала в его взгляде опровержение. Хотела верить, что он на самом деле не сотворил ничего столь чудовищного.
Но ему было нечего ей сказать. Она не смогла бы осудить его больше, чем он осуждал себя сам.
— Если вы не возражаете, мисс, я бы попросил вас также пройти со мной, — сказал Кордвейн, закрепляя наручники. — Я уверен, вы понимаете. Как только мы установим, что вы не имеете отношения к этому …
Джез метнулась к пистолету, торчащему из-за ремня Кордвейна, но тот был готов к этому. Он схватил её руку и выбил из равновесия, другой рукой толкая Крейка на землю. Со скованными за спиной руками тому не удалось смягчить падение, и боль пронзила его плечо, жестко встретившее каменистую землю.
Джез осыпала Кордвейна ударами и пощечинами, но тот был крупным мужчиной, значительно сильнее и тяжелее её.
— Так я и думал, — заявил он, отталкивая девушку от себя — Тоже замешаны, не так ли?
Удивление появилось на его лице, когда Джез ударила его кулаком в челюсть, но быстро сошло. Мужчина сильно ударил её по лицу тыльной стороной ладони — раз, другой, третий. Затем сильно оттолкнул Джез от себя. Девушка упала, размахивая руками, и сильно ударилась лбом о низкую каменную чашу фонтана.
Жуткий звук удара мгновенно охладил весь боевой пыл. Кордвейн и Крейк уставились на маленькую девушку в красивом черном платье, лежащую без движения на земле.
Она не поднялась.
— Что ты наделал? — воскликнул Крейк, лежа на земле. Затем с трудом встал на колени.
Кордвейн вытащил пистолет и направил на Крейка.
— А ну успокойся.
— Помоги ей!
— Я же сказал, остынь! — мужчина сорвался. Затем подошел к телу Джез, присел рядом и взял её руку, прижав два пальца к запястью. Мгновение спустя, он бросил руку, повернул голову Джез и проверил пульс на шее.
Крейк все понял по выражению лица и почуствовал прилив невероятной, иррациональной ненависти.
— Сукин ты сын! — прорычал он, вставая на ноги. Кордейн тут же наставил свое оружие на него.
— Ты же видел, что случилось, — сказал Кордвейн, — я не хотел ничего такого!
— Ты убил её! А ведь она была совсем ни при чем!
Кордвейн двинулся на Крейка.
— Закрой свой поганый рот! Я говорил, что возьму тебя живым или мертвым, и я не шутил!
— Что ж, тогда тебе лучше взять меня мертвым, ублюдок! Потому как даже Шакелмору не дозволено убивать невинных женщин! А я уж постараюсь, чтобы все узнали, что ты натворил.
— Вам стоит постараться заткнуться, сэр, или я пристрелю вас как собаку!
Но Крейка уже было не остановить. Зрелище лежащей без движения Джез что-то пробудило в нём. Пробудило всю ярость, вину и ужас, что он сокровенно запечатал внутри себя. Пробудило видение о его племяннице лежащей безжизненно, о её белой ночной рубашке, мокрой от красноты, о её маленьком тельце, оскверненном жуткими ранами, об окровавленном ноже для писем в его руке.
Это был день, когда он начал бежать, и он не останавливался с тех самых пор.
— Чего же ты не стреляешь? — закричал Крейк. — Ну же! Избавь меня от своего показного правосудия! Жми на курок!
Кордвейн попятился, подняв оружие. Он не знал, что ему делать с покрасневшим от гнева, брызжущим слюной и проклятиями маньяком, напирающим на него со скованными за спиной руками.
— Сэр! Держитесь от меня подальше!
— Кончай с этим, убийца! Кончай! С меня довольно!
И вдруг, что-то быстро мелькнуло в ночи, и раздался страшный глухой звук. Глаза Кордвейна закатились, он обмяк и сложился пополам, валясь на землю.
Прямо за ним, держа в руке камень, вынутый из стены, стояла Джез.
Крейк молча замер.
Джез отбросила камень в сторону и взяла ключи с тела агента Шакелмора. Затем она подошла к Крейку, развернула его и разомкнула наручники. Когда они спали, он, наконец, нашёл слова.
— Я думал, ты умерла.
— Он тоже так думал, — ответила девушка.
— Но он … Но ты ведь была мертва.
— Очевидно же, что нет. Помоги мне.
Она начала тащить тело Кордвейна к деревьям. Помешкав, Крейк присоединился к ней. Когда они перебрасывали тело через стену, голова закатилась, и Крейк заметил его глаза. Они были открыты, и белки были залиты кровью.
Крейк отвернулся и его стошнило. Джез подождала, пока он закончит, и велела взять тело за ноги.
Он не привык к такому бескомпромиссному холодному тону в её голосе. Он сделал, как было велено, и вместе они отнесли его подальше от тропинки и чужих глаз.
— Джез, Я …, - начал он.
— Я сделала это не ради тебя, а ради себя самой, — прервала она. — Меня не возьмет ни один чертов Шакелмор. Не сейчас, когда половина мира все еще жаждет нашей смерти.
В её голосе чувствовались нотки раздражения.
— Кроме того, ты так и не рассказал мне, что ты узнал там, в поместье. Капитан уж точно захочет об этом услышать.
Это была не та же Джез, что сопровождала его на этой вечеринке. Перемена была неожиданной и тревожной. Все что случалось прежде, каждая шутка и каждое доброе слово, не имели никакого значения перед лицом преступления, что он совершил. Крейку хотелось, что бы ему было что сказать, как объясниться, но он знал, что она не станет ничего слушать. Не сейчас.
— Будет лучше, если мы никогда не станем говорить о том, что случилось здесь сегодня, — сказала Джез, все еще отряхивая платье. Затем она остановилась и пристально посмотрела Крейку в глаза.
— Никогда.
Крейк кивнул.
— Что ж, — сказала она, приведя себя в порядок, насколько это было возможно, — давай убираться отсюда.
Она зашагала по тропинке, ведущей к посадочной площадке. Крейк бросил один последний взгляд на деревья, где лежало тело Кордвейна, и последовал за ней.
Двадцать один
Фрей созывает собрание — Надежда — Воспоминания капитана из Самарлана — Штык
— Вы хотите взять на себя Делириум Триггер? — вскрикнул Харкинс. Пинн подавился и прыснул пищей через стол, испачкав лицо Крейка кусочками тушеного мяса. Малвери радостно застучал Пинна по спине, гораздо сильнее, чем было необходимо, пока его кашель не пошел на убыль.
— Спасибо, — зарычал он на ухмыляющегося врача.
— Другой день, другая спасенная жизнь, — ответил Малвери, возвращаясь на свое место у плиты, где он работал над десертом, состоящим в основном из сахара. Крейк промокнул бороду носовым платком.
— Итак? — продолжила Джез. — Как вы планируете это сделать?
Фрей опрашивал команду, собравшуюся за столом в столовой «Кетти Джей», и снова задумался, делал ли он всё правильно. Его план, казалось, вдохновленный, когда он пришел с ним несколько часов назад, но теперь он столкнулся с реальностью своего положения, и он стал казаться гораздо менее определенным. Было прекрасно видеть, взвод экспертов, решающих возложенные на них задачи с клинической точностью, но это вряд ли была хорошо смазанная машина, с которой он имел дело здесь.
Разговор Харкинса, сводился к невнятному упоминанию о крушении Делириум Триггер. Малвери, добавлял ром в десерт и делал пару больших глотков, он это делал как обычно. Пинн, слишком глуп, даже чтобы глотать пищу правильно.
Джез и Крейк были надежными, насколько он мог судить, но они едва смогли встретиться взглядом друг с другом на протяжении трапезы. Что-то случилось между ними на Зимнем Балу — возможно, Крейк сделал нежелательное движение? — И теперь для него был очевиден гнев Джез, как и стыд Крейка.
Оставался Сило, как всегда непонятный, тихо засовывающий ложкой тушеное мясо себе в рот. Сило, который был постоянным компаньоном Фрея уже семь лет, и о котором он ничего не знал. Фрей никогда не спрашивал его о прошлом, потому что это его не касалось. Сило никогда не спрашивал ни о чем. Он просто был здесь. Мыслил ли он вообще так, как мыслят нормальные люди?
