Через год после заключения договоров о «даче в службу» рязанского князя Витовт «в силе велице», в сопровождении, князя Свидригайло и многочисленных литовских и польских князей ходил в поход на Новгород Великий[812], занявший все летние месяцы.
План летней кампании был разработан уже в начале апреля. Именно тогда из Ковно в Мальборк, столицу Ордена, великий князь литовский отправил письмо шуту магистра Пауля Руссдорфа, Хенне (Henne то есть Курица, обычно в русской транслитерации Генне) с приглашением принять участие в походе на Новгород[813]. На «Петрово заговенье» Витовт «мир (с Новгородом. – А. Л.) разверзе», «паки по том пять недель изыде» во главе литовской армии под Новгород, где «Литва» «бысть на шестои недели», в середине июля[814]. В августе, «смирив» новгородцев, Витовт вернулся в Литву с контрибуцией в 11 000 рублей[815].
На обратном пути из новгородского похода Хенне отослал письмо в Мальборк, сообщив, что во время возвращения великого князя литовского «рязанский великий князь вышел навстречу с пятью другими князьями они принесли… присягу в подданстве». Эта встреча Витовта с великим князем рязанским Иваном Федоровичем состоялась на дороге между Минском и Смоленском, в котором великий князь литовский пробыл с 10 по 15 августа и откуда отправился Днепром через Киев в свои владения[816]. В сентябре 1428 г. великий князь литовский находился в Ковно, откуда отправил два письма магистру с благодарностью за поздравления по случаю успешного завершения новгородского похода[817].
Как видим, в 1428 г. в Рязани Витовт появиться никак не мог не только по статусным соображениям, но и физически. Так что оба докончания, и литовско-рязанское, и литовско-пронское, писались летом 1427 г. в походной канцелярии Витовта, подобно литовско-московскому договору, заключенному великим князем литовским и Василием Дмитриевичем Московским в 1407 г. во время встречи тестя с зятем в литовской Вязьме[818]. Кстати, где и при каких обстоятельствах был заключен литовско-тверской договор 3 августа 1427 г., неизвестно, но никаких сведений о визите Витовта к великому князю Борису Александровичу, нет, равно, впрочем, как и о визите тверского внука к литовскому деду.
Ни рязанский, ни пронский князья не приняли участия в новгородском походе 1428 г., хотя договоры, заключенные всего годом ранее, казалось, прямо их к тому обязывали[819]. Очевидно, визит к победителю с выражением лояльности Витовту стал формой реализации закрепленных докончанием «служебных» отношений Рязани и Пронска к Литве. Впрочем, к осаде в 1422 г. орденского замка Голуб великий князь литовский привлек и тверичей, и москвичей[820], как будто бы не связанных в тот момент договорными отношениями с великим князем литовским.
Возвращаясь ко второй встрече, 1428 г., отметим, что если в 1427 г. Витовт подписал договоры с двумя великими князьями, рязанским и пронским, то год спустя в Литве с ним встречался один великий князь, рязанский, в сопровождении неких «пяти князей». Очевидно, на встречу с Витовтом Ивана Федоровича сопровождали князья-родственники, но источники не упоминают братьев великого князя рязанского. Следовательно, речь должна идти о более дальней родне.
С некоторой долей уверенности можно предположить, что это были четыре пронских князя, великий князь Иван Владимирович, двоюродный брат рязанского князя[821] с сыновьями, князьями Федором, Иваном Нелюбом и Андреем Сухоруком Ивановичами[822], двоюродными племянниками Ивана Федоровича. Кто был пятым из «князей», неясно, возможно, неизвестный источникам сын рязанского князя от первого брака[823]. И здесь характерно то, что, несмотря на титулование еще годом ранее и рязанского, и пронского князей «великими», именно рязанский князь выделяется первенствующим среди прочих. В «Похвале Витовту» того же 1428 г. среди великих князей, якобы служивших Литве, пронский князь вообще не упоминается[824].
История политических взаимоотношений родственных княжеских домов, собственно рязанского и пронского, берущих начало от единого корня еще в первой половине XIII в.[825], далеко выходит за рамки настоящей публикации и частично рассматривалась в гл. 1 настоящей публикации. В интересующий нас период соперничество рязанских и пронских князей выглядело односторонне и сводилось к попыткам последних овладеть столом в Переяславле Рязанском (мы не знаем ни одной противоположной попытки, рязанских князей, овладеть Пронском). Политическая же составляющая рязанско-пронского соперничества выглядела как попытка пронских князей повысить свой статус с княжеского до великокняжеского. Понятно, что в своих претензиях пронские князья, так или иначе, должны были опираться на поддержку более могущественных соседей.
Первым великим князем среди рязанских Рюриковичей титулуется Олег Иванович, первым же великим князем пронским – его двоюродный брат, Владимир Ярославич – Дмитриевич[826], причем, что важно, в документе литовско-московских сношений, перемирной грамоте великого князя Ольгерда с великим князем московским Дмитрием Ивановичем 1372 г.[827]. Тогда же, между 1371 и 1372 гг., пронский князь занял, судя по всему, по воле Москвы, на короткое время Переяславь-Рязанский и именно с этим пребыванием на великокняжесколм столе В. Д. Назаров связывает обретение Владимиром Ярославичем – Дмитриевичем Пронским и, забегая вперед, отметим, его наследником на пронском столе, Иваном Владимировичем, титула великого князя[828].
Для нас особенно важно, что в титуловании «великими» пронские князья находили с самого начала полную поддержку в Литве. Договоры Витовта с рязанским и пронским суверенами 1427 г., в которых оба титулуются «великими князьями», выглядят как соглашения Литвы с равными между собой партнерами, каковыми, очевидно, во всяком случае, какое-то время Рязань и Пронск считались и в Москве, и в Литве. Но, похоже, равенство «великих князей» перестало быть реальным едва ли не через год после заключения договоров.
О ситуации 1428 г., когда с Витовтом встречался один великий князь, рязанский, а пронский, похоже, числился среди просто «князей», писалось выше. В 1430 г на съезде в Вильно по случаю ожидавшейся коронации Витовта присутствовали все русские «великие князья», включая Ивана Федоровича Рязанского, но не было великого князя пронского Ивана Владимировича[829].
Исчезновение из рязанско-литовских отношений пронских конкурентов рязанского князя надо связывать с серьезными переменами в восточной политике Литвы, произошедшими после кончины в 1430 г. Витовта[830], в своих целях, надо думать, поощрявшего существование двух великих князей-соперников.
Около 1430 г. Иван Владимирович Пронский скончался[831], оставив княжение старшему сыну, Федору Ивановичу с братьями. В 1434 г. в договоре Ивана Федоровича Рязанского с дядей, великим князем московским Юрием Дмитриевичем, последний обязуется «блюсти… а не обидети» вотчины рязанского «сестрича», «княженья Рязанского Переяславля и Пронска и всех волостеи… что потягло к Переяславлю и Пронску», причем рязанский и пронские князья были связаны к этому времени неким соглашением («любовь»), очевидно, позволявшим рязанскому князю считать пронский удел этого времени своей «вотчиной»[832].
Характерно одно уточнение обстоятельств заключения этого гипотетического рязанско-пронского соглашения, зафиксированное в тексте московско-рязанского докончания 1434 г.: Иван Федорович «со князем есми с проньским и съ его братьею любовь взял». Под первым явно имеется в виду Иван Владимирович, заметим, не «великий князь», а просто «князь», но у пронского суверена не было братьев, а были три сына, унаследовавшие «стол» после смерти отца. Возможно, этот пункт московско-рязанского договора надо понимать так, что первоначально «любовь» была «взята» с Иваном Владимировичем еще при его жизни т. е. до 1430 г.[833] и, вторично, в 1434 г. или около этой даты с тремя его сыновьями, «братьею» в статусном отношении рязанского князя Ивана Федоровича. Если все обстояло именно так, то существовали два рязанско – пронских, по определению неравноправных договора, в которых рязанский князь уже выступал не ровней пронскому, а формальным опекуном, если не распорядителем пронского удела, признававшимся таковым и Москвой. Именно наличием еще при жизни Ивана Владимировича рязанско – пронского договора объясняется, скорее всего, существование упоминаемого между 1423 и 1427 гг. совместного суда рязанских и пронских бояр по поземельным спорам[834].
