Метнувшись в соседнюю комнатку, Егор убедился, что она пуста. Его лоб мгновенно покрыла холодная испарина: «Кажись, попал».
Он медленно вышел к Почечую и девкам:
– Мимо меня она не проходила. Значит, окно.
Служанки стали подскуливать в два голоса.
И тут оно само собой распахнулось, и появилась растрепанная голова Василисы.
– Да тут я, чего переполошились? – громко прошептала девушка и влезла в спальню.
Дядька протянул руки на звук голоса воспитанницы:
– Доченька моя, где ты была? – Почечуй внезапно напрягся, услышав шорох за окном. – И с кем?
В комнату рывком впрыгнул Иван. Отряхнулся, сказал:
– Да со мной она была. Не вопите только. Всю стражу перебудите.
Слепец аж затрясся в негодовании.
– Ты была с этим юношей? Отвечай своему старому пестуну. Ты с ним была?
Последнее слово дядька выделил столь заметно, что всем стало ясно, в каком смысле оно употреблено. А наглый Старшой слегка усмехнулся: ему показалась потешной фраза «старый пестун».
Почечуй повторил вопрос:
– Отвечай, негодница! Была?
– Не серчай. Была. – Княжна покраснела и спрятала глаза за распущенными волосами.
Плечи слепца опали, из глаз полились горючие слезы:
– Бесстыдница! Сколько лет тебя воскормлял, блюл, неразумную, ан упустил… Горе мне! Блудена ты распутная! Змея подколодная. Деточка ты моя… Все зря, все зря!
– Дядюшка, прости! – Василиса заревела вместе с ним. – Не виноватая я!
Дядька-пестун замер, лицо его исказил гнев.
– Почто девку обидел? – грозно спросил Почечуй, безошибочно подступив к Ивану.
– Ни хрена себе, обидел! – сказал Иван. – Она потом еще два раза сама на меня запрыгивала.
– Правда, Василиска? – обратился к княжне воспитатель.
Девушка потупилась:
– Так ведь бог троицу любит, дядюшка…
– Горюшко мне, горемычному! – снова раскис старый воспитатель. – Не виноватая она…
Почечуй бормотал, обзывая княжну и тут же роняя слова неподдельной отцовской любви к ней. Василиса обняла дядьку, и они, плача, сели на постель. Девки-служанки ревели за компанию.
Близнецы переглянулись и вышли за дверь.
– Психдиспансер, палата номер шесть, – прокомментировал Старшой, подмигивая брату. – Но Василиса старика уболтает.
– Ну, ты времени даром не теряешь, – с оттенком зависти протянул Егор.
– Ладно, не дуйся. Будет и на твоей улице праздник. Потом кой-чего расскажу, а сейчас пойду, хоть пару часов сна перехвачу.
Воронежский донжуан отправился на боковую, а Емельянов-младший продолжил несение нелегкой вахты. В почивальне продолжались всхлипы, причитания и обвинения. Потом служанок сморило, затихли и воспитатель с девушкой. Но они не спали. Безутешный Почечуй никак не унимался, будто потеря невинности хуже смерти.
– Не плачь, дядька. Прости дуреху молодую, – шептала, всхлипывая, Василиса. – Мне жар-птица сказала: все будет хорошо.
– Кто?! – Слепец застыл, не веря своим ушам.
– Жар-птица, – повторила девушка. – Это большая тайна, поэтому никому не передавай, ладно?..
Глава шестая
В коей раскрываются кое-какие тайны, но от этого не становится легче
Вот чего. У вашей малютки потерялся дар речи через сильный испуг… Нуте, я ее сейчас обратно испугаю. Может, она, сволочь такая, снова у меня заговорит. Человеческий организм достоин всякого удивления.
М. М. Зощенко
Карета была крутая, с подобием рессор, поэтому сперва Ивана всего лишь укачало, зато не растрясло. Тормошить и кидать начало после того, как экипаж покинул пределы Легендограда.
Федорин бодрился, посмеиваясь над зеленолицым Старшим. Радогаст даже слегка перекусил. То ли привычка к каретам выработалась, то ли вестибулярный аппарат был хорошим. А уж когда сыскарь безмятежно задремал, парень люто ему позавидовал.
Садистская гонка продолжалась часа три, затем экипаж постепенно остановился, и Емельянов-старший поспешил выползти на свет божий. Ватные ноги еле ворочались, голова шла кругом, но свежий лесной воздух стремительно приводил дембеля в норму.
Вокруг качались высоченные сосны, по небу невероятно быстро бежали низкие облака.
Из кареты выскочил сияющий Федорин:
– Отлично доехали. Дальше, Ваня, пешком. – Он зашагал в лес, обернулся, крикнул вознице: – Жди тут!
Старшой поплелся за начальником. Шли молча, сыскарь отрывался все дальше от Ивана. Потом оглянулся, поторопил:
– Шевели поршнями!
Дембель недоумевал: «Откуда тут движки внутреннего сгорания?!» Он не знал, что поршнями в старину называли кожаную обувь на завязках. Очевидно, армейские ботинки напомнили Радогасту именно поршни.
Тем временем Старшой справился с общей слабостью и затопал веселей. Нагнав Федорина, Иван спросил:
– Как ты только дорогу находишь?
– Бывал тут. Яга не раз под подозрения попадала. У нас в городе с ворожеями строго, магия под суровым запретом. Это волхвы постарались. Продавили в ценате решение… Так что, кроме колдовского сыска, никому ворожить нельзя. Разве что в особо оговоренных рамках.
– А баба Яга против, – сказал Иван.
Радогаст отмахнулся:
– Нарушила пару раз закон, вынужден был произвести следственные и даже в каком-то смысле карательные действия.
– Подожди! Ты же не колдун.
– И?
– А она – ведьма, так?
– Ну, скорей, еще больше, нежели просто ведьма.
– А если бы она тебя… ну… атаковала?
Федорин мгновенно осунулся, буркнул:
– На меня женские чары не действуют.
Старший сержант почувствовал, что затронута некая деликатная тема и заткнулся. Путники шли под уклон и вскоре выбрались на песчаную проплешину, в центре которой стояла старая бревенчатая изба с соломенной крышей. В стене, к которой приблизились сыскарь с дембелем, не было окна. Иван отправился за угол.
– Бесполезно, – предупредил Радогаст.
Парень глянул за угол. Тоже ни двери, ни окон.
Федорин усмехнулся:
– Можешь обойти вокруг.
Старшой так и сделал. Все четыре стены были глухими.
– Учись, пока наставник живой, – сказал сыскарь и обратился к дому: – Избушка-избушка, повернись к лесу задом, а ко мне передом!
Дом зашатался и вдруг стал подниматься, и изумленный Емельянов узрел мощные куриные ноги. Они принялись топтаться, разворачивая избушку. Скрип и треск оглушали. Иван ждал, что жилище Яги развалится, но оно сдюжило.
Теперь появились и окна, и дверь.
Закончив маневр, избушка вновь «села», спрятав ноги.
Дверь распахнулась. На улицу утиной походкой выбралась мерзкая на лицо старуха. Старшого поразило количество и глубина бабкиных морщин, обилие бородавок и бельмо на правом глазу. Большая бородавка на косом носу смотрелась особенно отвратительно. Из-под платка торчали редкие седые волосенки. Двигалась хозяйка медленно, словно у нее в руках была полная крынка молока, которое нельзя пролить.
– Здравствуй, Яга, – поприветствовал Федорин.
– Поздорову, пес цепной. – Старуха ощерилась, показывая единственный зуб, и тут же поморщилась. – Проклятый топор!
– Слышали мы, досталось тебе, – продолжил сыскарь, ничуть не обидевшись на обзывание.
– Еще как, – плаксиво промолвила бабка. – Вон, глянь-ка!
Она повернулась боком, и гости увидали колун, торчащий из горба.
«Глубоко вошел, – отметил обалдевший Иван. – С такими ранами не живут».
Федорина эта картина нисколько не удивила.
– На память топорик, что ль, оставила? – спросил он.
– Тьфу на тебя! – Старуха мгновенно пожалела, что сделала резкое движение. – Я же его достать не могу, дубина!
Сыщик сделал быстрый шаг, схватился за обух и выдернул топор из спины Яги. Бабка коротко, но пронзительно завопила и стала оседать наземь. Окончательно опупевший дембель отмер и умудрился поймать падающую старушенцию. Хотя она отключилась, вес был почти смешным. А Иван знал, как тяжело бывает удержать бессознательного человека.
– Тащи в избу, – скомандовал Радогаст, любовно глядя на колун. – П-первое вещественное доказательство. Теперь мы точно изловим гада.
«Радости полные штаны, – мысленно оценил Старшой. – А если бабка врежет дуба?»
Обстановочка в доме была истинно спартанская: печь, лавка, сундук, стол. Какая-то утварь в углу. В другом – большая ступа с воткнутой в нее метлой. Парень уложил Ягу на лавку. Крови, как ни странно, не было. Дембель поделился наблюдением с сыскарем.
– Чудак человек, – прокомментировал тот. – Она же нежить.
Ивану чертовски захотелось помыть руки. Аж зуд начался.
Старуха приоткрыла глаз, потом второй и простонала, будто актриса провинциального театра:
– Бездушный упырь!
– Чья бы корова м-мычала, – парировал Радогаст. – Сейчас ты нам подробно расскажешь, где и при каких обстоятельствах получила топором по горбу.
– Отстань, я при смерти! – возопила Яга.
– Ты всю жизнь при смерти. Говори!
– Сатрап. Намедни подалась грибочков собрать. Мухоморчиков, да…
