папка, надеюсь, ты будешь жив-здоров.
Взволнованно забегала взад-вперед по коридору, пока меня не остановили сильные руки красивого-здоровенного. Мишка заключил в свои надежные крепкие объятия, прижал к себе и ласково поцеловал в голову.
– Танюш, успокойся, все будет хорошо, не переживай ты так, твой отец в надежных руках.
Все же Мишка замечательный, вот только его дежурные слова поддержки вызвали что-то, очень похожее на раздражение.
– Когда настанет это вечно ускользающее «хорошо»? – задала я философский вопрос и, спасаясь от необъяснимого раздражения, пытаясь притушить бушующее внутри беспокойство, сильнее обняла бравого военного.
– Завтра… завтра всегда лучше, чем сейчас.
Криво улыбнулась шутке бравого военного.
– Далеко не факт, Миш. Но завтра хорошо тем, что в нем есть надежда, и вместе с тем оно очень страшит неизвестностью.
А вот прошлое… Прошлое ужасно жестоко своей невозможностью что-то изменить. «Нет, Таня, ты поступила правильно, предавший раз предаст снова, горбатого только могила исправит», – упрямо твердила отличница. «Любить надо достойных мужчин», – поддакивала ей феминистка. «Какие вы упертые, – тяжко вздохнула развратница, – а вот я, не засунь нас Таня на антресоли своих мыслей, тогда в Питере дала бы Шувалову шанс. Ну и просто дала бы». «За любовь нужно бороться», – патетично воскликнула мечтательница. «Бороться я всегда за, только с кем бороться? С сестрой и маленькой племянницей?» – напомнила разошедшимся девочкам феминистка. Развратница с мечтательницей сразу приуныли, уж очень это походило на борьбу без правил. Я отличница и всегда поступаю безукоризненно. Отстранилась от красивого и здоровенного, совесть опять противно ныла. Говоришь, что всегда правильно поступаешь? Но разве правильно в утешающих объятьях одного мужчины думать о невозможности борьбы за другого мужчину?
– Миш, уже поздно, поезжай домой, ты, наверное, устал, зачем нам здесь вдвоем торчать, от этого ничего не изменится.
– Танюш, как я могу тебя оставить, не говори глупостей.
– Я взрослая девочка, вполне могу справиться одна.
– Взрослым девочкам тоже нужна поддержка.
Я должна быть ему признательна, должна… так какого черта внутри меня опять возникло раздражение?!
Пластиковая больничная дверь открылась, показался Евгений Анатольевич, один из лучших кардиологов России, который благодаря стараниям Шувалова взялся за лечение моего отца.
– Девушка, что ж вы такая бледненькая, возьмите себя в руки, нельзя так волноваться, не то мне и вашим сердечком придётся заняться.
Займитесь, доктор, займитесь, вырежьте оттуда любовь к одному вашему хорошему знакомому – Шувалову Александру Ивановичу.
– Не переживайте, никакого инфаркта у вашего папы нет.
Уф… чуточку стало легче дышать.
– Доктор… но я-я не понимаю, что произошло?! Почему возникли эти сильные боли?! Помнится, после операции вы нам говорили, что отец скоро будет как молоденький мальчик скакать! А тут опять приступ, да такой серьезный.
– Говорил, девушка, говорил… А также говорил вашему отцу, чтобы он поменьше волновался, берег себя.
– Иногда волнений не удается избежать, доктор.
Впрочем, маме не мешало бы хорошенько подумать, как поделикатнее сообщить отцу неприятные вести. Я понимаю, возникла стрессовая ситуация, но зачем было говорить папе про этот злосчастный толчок или удар, что там у них произошло? Знает ведь, что отец всегда очень болезненно реагирует, когда обижают его девочек, к тому же он терпеть не может Шувалова.
– То-то и оно, – благодушно продолжал доктор, – а как известно, все болезни от нервов. Возникший болезненный синдром объясняется очень просто. Вот давайте представим, что вы руку сильно порезали, только-только швы сняли, а вам вдруг надумалось дрова порубить, ну или спортом интенсивным заняться. Конечно, рана ваша станет болеть, или даже снова может разойтись и начать кровоточить. У Николая Алексеевича то же самое… только рана не снаружи, а внутри находится. У него там все едва-едва затянулось, начало привыкать к тем клапанам, которые мы понавтыкали, а папка ваш вдруг начал сильно волноваться и выдавать усиленные нагрузки для сердца. Одно дело, когда оно бьется 60 ударов в минуту, и другое, когда пульс поднимается до 120 и выше. Конечно, тут болезненный синдром появится.
– Значит, у папы все нормально?!
– Абсолютно нормально, сейчас мы его прокапаем, уберем аритмию, дадим успокоительные, и все опять продолжит затягиваться и срастаться.
– Слава богу, доктор, слава богу, – из глаз побежали слезы облегчения.
– И вы уж постарайтесь, девушка, Танюша, кажется, поменьше волновать отца, поберегите его сердечко.
– Спасибо вам, доктор… как доходчиво все объяснили. А я уже себя успела накрутить, грешным делом подумала, может, вы чего не учли во время операции.
– Мы стараемся предусмотреть все возможные нюансы, хотя иногда, конечно, вылезает что-то непредвиденное, человеческий организм не машина, на одни и те же хирургические действия может отреагировать совершенно по-разному. Но у отца вашего все хорошо заживает, не беспокойтесь. Скажу сейчас, чтобы вам тоже успокоительного принесли, вон какая бледненькая, глаза испуганные.
Какой хороший доктор, даже захотелось его расцеловать.
– Спасибо огромное, Евгений Анатольевич, извините нас, что побеспокоили вас так поздно.
– Ничего страшного, работа у меня такая. У Николая Алексеевича все в пределах послеоперационной нормы, не переживайте, перегородка, которую мы между желудочками поставили, уже почти затянулась, совсем скоро ваш папка заживет в полную силу… и на десятый этаж сможет без одышки подниматься. Александру Ивановичу передайте, чтобы тоже поменьше переживал. Он совсем как его отец… золотой души человек, не может пройти мимо чужой беды.
«Я вам всегда говорила, что Алекс самый настоящий принц», – согласилась с доктором мечтательница. «Что за скрытая реклама Шувалова? – фыркнула феминистка, – вы еще ангельские крылышки на него наденьте, а Танюшке заодно рога нацепите, настоящие принцы не спят сегодня с черненькой, а завтра со светленькой».
– Евгений Анатольевич, можно мне увидеть папу?
– Конечно, почему нет. Но только ненадолго, а потом берите под руку своего молодого человека да разбегаемся по домам, спать и набираться сил. Отца я вашего пару деньков в клинике подержу, на всякий случай понаблюдаем за его сердечком.
Евгений Анатольевич – настоящий доктор, врачует не только тело, но и душу, умеет подобрать нужные слова, чтобы успокоить, приободрить, зарядить энергией, причем не только пациента, но и переживающих за него родных.
Один из лучших кардиологов страны дружески похлопал меня по плечу и вышел.
– Приятный доктор, – сказал Мишка.
Вздрогнула, красивый-здоровенный все так же зачем-то находился рядом.
– Да, очень хороший. Миш, слава богу, с отцом все хорошо, надо маме позвонить, успокоить ее.
Выудила из сумки мобильный телефон, тыкнула пальцем в
