санитары профессионально вытащили его на улицу и ловко запихали в бежевую машину с красной полосой посредине.
– Ффу… пронесло… – облегченно вздохнул Тропотун, провожая глазами спецмашину.
– Кажется… – отозвался Оршанский и покачал головой, – ну дела!..
Скандал
А к главному входу уже подкатила сверкающая черная «Волга», из которой высадились заведующий отделом легкой промышленности горисполкома и незнакомый Станиславу Сергеичу человек. Из подъехавшей тут же серой институтской «Волги» показался Степан Васильевич Воевода, широким жестом радушного хозяина он указал на мощные двери НИИБЫТиМа. Обозрев же на широком крыльце своего заместителя по науке и конструированию вкупе с главным инженером, немало удивился, однако виду не подал и стал подниматься по лестнице. Церемония представления состоялась на крыльце, а затем процессия солидно втянулась в вестибюль.
Мимо Станислава Сергеича, как в замедленной съемке, прошествовали вальяжный, львиноголовый Воевода, ква-дратненький, среднего роста москвич в модных очках с позолоченными дужками – чем-то он напомнил Тропотуну шимпанзе, – за ним, приотстав на полшага, горисполкомовец, сутулый, длинный, с наклоненной головой, на которой был тщательно взбит полуседой кок – ну ни дать ни взять какаду! Пронаблюдав сей зверинец, Станислав Сергеич с трудом удержался от смеха и, пропустив вперед Оршанского, замкнул процессию.
В вестибюле Воевода остановился и предложил, главным образом адресуясь к москвичу:
– Предлагаю, товарищи, пройти ко мне… Передохнем, нарзанчика из холодильника достанем – а уж потом образцы смотреть!
– Правильно, Степан Васильевич, – согласился легкопро-мышленник из горисполкома. – Жарко!
– Лучше бы вначале образцы… – заявил полувопросительно москвич, явно стремившийся поскорее обделать делишки в провинции и рвануть назад в столицу. – А потом уж можно и нарзанчика…
Воевода отыскал своего заместителя глазами.
– Желанье ваше нам закон… – почти пропел Станислав Сергеич. – Попрошу в конференц-зал!
Оказавшись перед образцами мебели для молодежного международного лагеря, москвич был приятно удивлен. Он с оживленным видом переходил от одной функциональной группы к другой: «Веранда», «Жилая комната», «У камина»… Словно хвост, ходил следом за ним работник горисполкома, ревниво наблюдавший реакцию гостя. А тот увлеченно осматривал оригинальные круглые кресла, мягкие низкие диваны, изящные ажурные стулья, присаживался, откидывался на спинку, вытягивал ноги и даже жмурился от удовольствия. При этом лицо легкопромышленника все более прокисало.
В приемной их встретила Софья Ивановна, улыбающаяся улыбкой ледяной девы. Не успели разместиться за обширным директорским столом, как образцовая секретарша уже появилась с подносом, на котором нежно позвякивали тонкостенные высокие стаканы и глуховато вторили им запотевшие бутылки с минеральной водой.
Пока, покряхтывая от удовольствия, пили холодную, с серебристыми пузырьками минералку, утирали вспотевшие лбы и негромко переговаривались, подтянулись остальные члены художественного совета. Даже в кондиционируемом помещении с задернутыми шторами светлого искусственного шелка ощущалась палящая жара установившегося сибирского антициклона. Острым хирургическим взглядом Тропотун ощупывал лица присутствующих – Оршанский, Филаткин, Шнайдер, Пустовойтов… А Плотников-то не придет! Подумал он вдруг и внутренне хихикнул. Взгляд его задержался на физиономии горисполкомовца. Попугай… Как есть попугай!..
Большой художественный совет с представителем заказчика напоминал армейский штаб при обсуждении плана генерального сражения. Монументально восседал во главе стола Воевода. На противоположном от него конце – Тропотун. По левую руку директора – москвич и через пару стульев от него лсгкопромышленник. Оршанский, Шнайдер, Пустовойтов и Филаткин расположились по правую директорскую руку.
Воевода обвел стол уверенным взглядом и произнес начальственным баритоном:
– Все на месте. Приступим?.. Постойте, а Плотников?
– Заболел. – Ответил Тропотун. – Свинкой.
– Свинкой? – удивился Воевода. – Это же детская болезнь!
– И у взрослых случается, – возразил Станислав Сергеич, – причем в тяжелой форме.
– Бывает – бывает, – прогудел Филаткин, – у меня теща в шестьдесят три года…
– Понятно! – перебил директор. – Начинаем… Кто-нибудь хочет высказаться? – и он посмотрел на москвича.
Тот медлил, собираясь взять слово в конце. И тогда устремился в бой легкопромышленник.
– Разрешите мне? – поднимаясь потребовал он.
– Прошу…
– НИИБЫТиМ – институт солидный и всеми уважаемый, – начал тот и бессознательно провел указательным пальцем по темной лакированной столешнице, отчего вышел неприятный визгливый звук. Отдернув палец, легкопромышленник по-птичьи переложил голову с левого плеча на правое и агрессивно продолжал: – Да, всеми уважаемый! Потому-то мы не сомневались, что с поставленной перед ним задачей он справится. Задачей, не побоюсь сказать, государственного масштаба, а если взглянуть шире – с политической подоплекой… – он сделал многозначительную паузу, чтобы все как следует прониклись. – Что же я увидел сегодня?.. – лицо его вспыхнуло нарочитым негодованием, а голос взлетел на октаву выше. – Эти мебельные изыски вызывают у нормального человека отвращение! Как можно было опуститься до низкопробного эстетства, – и он обвел присутствующих горящим взором Савонаролы. – Вкусы молодого поколения должны формировать здоровые идеи. От ваших же модерновых штучек за версту разит буржуазным разложением. И потому, как честный человек, я должен громогласно заявить: с поставленной задачей вы не справились! Нет, не справились! – он тряхнул своим коком и сел, внутренне торжествуя победу: демагогическая карта, которой он воспользовался, была практически беспроигрышной.
Не ждавшие этакого поворота члены художественного совета сидели в молчаливом оцепенении. На лице Воеводы застыло брезгливое выражение. Тропотун же, напротив, слегка улыбался, однако улыбочка его была пренеприятной. Наконец напряженность поля молчания достигла труднопереносимой величины, и тогда директор издал свое знаменитое, львоподобное «ммдааа!..» – что несколько разрядило обстановку.
– Кто еще? – спросил директор. – Может вы, Станислав Сергеич?
В тоне, каким был произнесен вопрос, Тропотун уловил иронический подтекст. Степан Васильевич словно сказал своему заместителю: «Что, дружок, влип? Ставил ва-банк – а дело-то швах! Мне-то плевать, скоро на пенсию. Ну а ты давай, изворачивайся…»
И Станислав Сергеич принял этот скрытый вызов. Выпрямившись во весь рост, он бросил презрительный взгляд на легкопромышленника и заговорил суверенным напором:
– Как небезызвестно присутствующим, легкая промышленность нашего региона уже много лет находится на должной высоте, выполняя и перевыполняя планы по производству и реализации продукции массового спроса…
Горисполкомовец что-то проворчал и заворочался на стуле – планы срывались с удивительным постоянством.
– И потому, – продолжал откровенно издеваться Тропотун, – мне чрезвычайно приятно видеть среди нас человека, возглавляющего столь хорошо поставленное дело. – Он поклонился в сторону застывшего на своем стуле завотделом горисполкома. – Однако некоторые замечания предыдущего оратора показались мне излишне расплывчатыми. Такие категории, как «буржуазное разложение» можно, конечно, подводить под наши диваны и стулья – но стоит ли? Политическая платформа и дизайн – это ведь демагогические игры тридцатых годов. Так не пора ли от них освободиться? Тем более, что откровенная, далекая от настоящего глубокого художественного анализа вкусовщина не приносит ничего, кроме вреда. Если же отдел легкой промышленности горисполкома настолько не доверяет нашему профессионализму, почему тогда еще на стадии разработки эскизов они не выработали с нами какую-то единую
