Назначенный на завтра отъезд, предстоял ни куда-нибудь - в Израиль. Муж
Борькиной сестры Алексей уже почти год жил в Хайфе. Теперь за ним снимались остальные.
Хозяин комнаты-пенала наконец оторвал голову от рук, скрутил пробку с бутылки и набулькал по полстакана.
— Давай, сначала выпьем, потом откроем все и порежем.
— Давай.
После второй пошло легче. Борька больше не пялился в угол пустым взором.
Трудно складывавшийся по началу разговор, возобновился. Одному стало легче говорить, другому - слушать.
— Понимаешь, они с утра до ночи доказывают друг другу, что им там будет очень хорошо, - грассировал Борька. - " Вот тетя Бетти приехала и стала собираться на ПМЖ. Вот тетя Бетти…" Если бы ты знал, как они боятся! Если бы ты знал!
Передать не могу, как мне их жаль. Думаешь, я бы поехал? Но их-то как бросишь?
— Остаться, совсем никак? - только для поддержания разговора спросил Вадим.
Он прекрасно сознавал, что если бы не Борька, многочисленная семья уже бы вымерла от элементарного отсутствия необходимых лекарств. По жизненной необходимости, единственный по сути работающий в семье человек, так нагружался, что - сам признался - отупел. Он через день по суткам дежурил в детской реанимации роддома, откуда утром топал в скользкую, частную клинику и давал там наркозы до вечера. Но вполне прилично по сравнению с остальными зарабатывая, он все равно не мог прокормить семью. Он перестал встречаться с друзьями, перестал вообще где-либо бывать кроме работы и дома. А дома все время требовалось его активное присутствие. Вот и сейчас, только выпили по третьей, на пороге комнаты бесшумно появилась Сусанна Аркадьевна:
— Извините, мальчики, что я вам мешаю, но, Боренька, тете Соне пора делать укол.
На фоне темно бордового халата едва просматривалось маленькое узкое личико в вечной сеточке мелких морщинок. Пожизненно воспаленные веки, будто обведены красным карандашом. Сусанна Аркадьевна ушла так же тихо как появилась.
— Я - сейчас.
Борька встал, пошатнулся и чуть не рухнул обратно на диван. Вадим не верил своим глазам. Этот парень мог выпить в пять раз больше, и никто бы не заподозрил истинной дозы. Похоже, Борис Исаакович действительно дошел до ручки.
— Давай, я сделаю, - предложил Вадим.
— Не волнусь. Ща сосредоточусь. Расслабился. Во, уже порядок, - и вышел из комнаты шаркающей походкой старика.
Вадим вдруг примерил ситуацию на себя. Показалось - стоишь над черным, но теплым и вполне комфортным омутом. Камень на шее просто таки обязывает нырнуть, но будешь цепляться за край до последнего.
Борька вернулся не таким мрачным:
— Представляешь, тетя Соня иврит со словарем учит.
— Ни фига себе! У нее же, если не ошибаюсь, только один глаз и тот с большими плюсами.
— Сидит с лупой и выписывает русскими буквами слова из разговорника.
— Вас там кто-нибудь встречает, или самим придется добираться до Хайфы?
— Не в том дело. Встретят, конечно. Алексей… Дело не в том. Я сейчас подумал, смотри: вот я большой и красивый мужик лью тебе слезы в жилетку, а она - словарик для меня пишет. Понимаешь? Я так не умею. Не могу! Они всяко жили. В последнее время не плохо совсем. Но в один момент все рухнуло. Ни сытой старости, ни уважения. Беспросветность. Тут как-то просыпаюсь - плохо стал спать - но лежу молча, только пошевелись, набегут с причитаниями. Я лежу слушаю, как мать с тетками решают, что делать, если начнутся погромы. Страх, Вадик. Их же страх гонит.
Борька замолчал, неадекватно, но придирчиво осмотрел стол и предложил:
— Давай выпьем за связь времен. За преемственность. То есть, я, наверное, так тоже научусь. А пока мне просто охота по-русски напиться. По-русски. Понимаешь?
Моя Родина здесь. И язык у меня русский.
Борька выдохся. Некоторое время посидели молча. Вадиму тяжко было прощаться. Не в том дело, что уезжал последний друг детства, Борька всегда нес в себе положительный заряд. С его отъездом закрывалась щелка, через которую на
Вадима веяло сложносочиненным ветерком интеллекта, силы и жизнелюбия. А кроме того, Вадим болезненно осознавал, что Борька из его детства никогда бы не стал так выворачиваться. Значит, действительно прощаются.
— Вполне возможно, там твои опасения покажутся смешными. Приедешь, устроишься…
— Я как-то попал в Испанию. Группа врачей - по обмену. Возили по госпиталям, ну и т.д. В культурную программу входило конное шоу. Настоящий старинный замок, ристалище, по периметру трибуны. В каждом секторе своя национальная делегация. За нами сидели американцы, французы какие-то… Напротив - группа туристов из Тель-Авива. Представление мне понравилось: обычный конный цирк, но с атрибутами. После окончания предполагался еще бар. Я приотстал. Когда вошел в зал, увидел, как те туристы из Израиля бегут к нашим. Так всей кучей и бежали. За руки трясут. Говорят все разом. Мне потом одна девочка весь вечер рассказывала, как они там хорошо устроились. Как у них все замечательно. Наговориться не могла.
Вадим смотрел на пустые полки. На нижней, в углу остался круглый светлый отпечаток. Здесь много лет стоял еще школьный кубок "За достижения в спорте".
Собственные неприятности вдруг показались мелкими и какими-то надуманными. Он, после возвращения ведь еще и не начинал как следует вживаться. Лень обуяла.
— А ты не собираешься… В смысле - отъехать? - с некоторой надеждой спросил
Борис.
— Куда? На историческую родину, то есть в Рязанскую губернию? Меня, видишь ли, по национальному признаку только туда могут пустить.
Вадим преднамеренно ломал мотив разговора. Хватит, поплакали скупыми мужскими слезами.
— Тогда, давай еще выпьем, - предложил Борька, - Тебе завтра не на работу?
Мне тоже. Вот и прекрасно. Представляешь, вещи собрали, билеты, документы… Пол года возьни… И буквально вчера выясняется, что билеты надо менять.
— Почему?
— Суббота. Не понимаешь? В субботу нельзя выезжать. Абсурд!
Борька перевел мутноватый, слегка навыкате взгляд со своего стакана на
Вадимов. - Не понял, я пропустил или, наоборот, обогнал?
Вадим уже и сам с трудом ориентировался, но Борькино предположение показалось возмутительно абсурдным.
— Слушь, Боб, мы ведь только что про хорошее говорили, а ты влез со своим стаканом и все испортил.
— Ты говорил, что собираешься жениться, - совершенно голословно заявил
Гольштейн.
— Врешь. Не мог я такого говорить. Не дождутся! Так я не понял, вы завтра уезжаете?
— Конечно.
— Помощь нужна?
— Естественно.
— Завтра утром буду.
— Будь. Слушай, что-то мы отвлеклись…
Вадим пьяно соображал: Борька решил капитально запить отъезд. И черт его знает, может быть, за всей этой суетой и чехардой, за тяготами переезда и прощания откроется действительно какая-то другая жизнь? Хорошая, целенаправленная, заполненная не только борьбой за выживание. Борька будет потом вспоминать все здешнее, как затянувшийся кошмар.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
