К сожалению, рок-движение оказалось не в состоянии поддержать какими-либо организованными действиями даже такого знаменитого своего лидера как Кинчев (если, конечно, не считать поддержкой нападение подростков на В. Кокосова). Реальную помощь АЛИСЕ оказал журналист Евг. Додолев, известный своими публикациями о семействе Брежневых. Его вмешательство предопределило исход процесса: победу АЛИСЫ спустя всего каких-нибудь 8 месяцев после публикации в «Смене».
Александр Башлачев
покончил с собой в Ленинграде 17-го февраля 1988 года. Случилось так, что я был на трех его последних концертах. В большом переполненном зале московского энергетического института он несколько раз порывался уходить: «Хватит…», но его вызывали снова. И все бы хорошо — только потерял новую шапку. Настя стала его утешать: «Плюнь, другую купишь», а он сказал: «Снявши голову, по волосам не плачут». А потом опять улыбался: действительно, ерунда какая, главное — концерт хорошо прошел.
Спустя несколько дней мы поехали в химический «ящик»: сначала я что-то рассказывал про наши группы — тогда к ним проявляли огромный интерес во всех поколениях и слоях общества, как позднее к колдунам, — потом представил «первого поэта нашего архипелага». Знаете, перед Сашиными концертами всегда возникал страх, и не только у меня: а поймут ли? Вдруг какие-нибудь жлобы начнут уходить, ругаясь: слишком, мол, сложно, «Шизгару» давай! Но этого не случилось ни разу, где бы он ни выступал, а он выступал в самых разных аудиториях. После концерта химики в восторге устроили банкет… На фоне общего сухого закона они чувствовали себя великими Гетсби. Саша был довольно равнодушен к СНЗ — СН2—ОН, в хит- параде наших рок-звезд по этому признаку он занял бы одно из последних мест, но здесь его так старательно угощали… И уже совсем поздно, в полупустом метро, он решил спеть «Лихо» — но не так, как обычно, а весело, и как раз на словах «В огороде рыщет бедовая шайка…» перед нами остановился вагон и оттуда вывалился еще более поддатый мужичок в каком-то нелепом полушубке и в шапке с торчащими ушами, в кино такими изображают старых партизан — как будто из песни выскочил. «А вот и батька-топорище» — обрадовался Саша.
А третий и самый последний концерт он отыграл на квартире у Марины Тимашевой. И уехал в Питер.
Не хотелось бы углубляться в причины и мотивы того, что он совершил, дабы не разводить сплетни, тем более что причины эти не общественные, они скрывались в нем самом, и смерть его была много раз им самим пропета:
Рука на плече, печать на крыле, В казарме проблем банный день, промокла тетрадь. Я знаю, зачем иду по земле. Мне будет легко улетать.
Как и те поэты, кто до него уходил рано и добровольно, он был поэт — этим и интересен. Наверное, настоящая медицина могла бы спасти его от депрессии — та медицина, которой у нас нет. Но Саша не считал себя больным — и кто из нас, изучивших на собственном опыте прелести «психушки», решился бы «сдать» туда товарища?
Сразу после похорон в не слишком ясном рассудке я написал в некрологе такие слова: «Он ушел именно тогда, когда, казалось бы, распахнуты все двери: пиши, пой, живи». Именно — казалось бы. Только для меня это был речевой оборот, гармонизирующий предложение. А Саша уже больше года как не писал новых песен. И из старого знаменитого «Времени колокольчиков» выбрасывал слова «рок- н-ролл».
Именно Башлачев прожил это рок-н-ролльное время так честно и последовательно, как никто другой. Удивительно спокойный в отношении всей той внешней суеты, которая окружает творчество, он не был против (резкий протест — тоже свидетельство повышенного внимания), а скорее вне. Выступал не там, где больше заплатят (о ТВ, престижных тусовках, заграничных вояжах и не говорю), а там, где было приятно выступать, где собиралась симпатичная аудитория.
Я с ужасом осознаю, насколько меньше стало таких мест с Сашиным уходом.
Последнее лето
Неутомимый Пит Колупаев перебрался из Подольска в Москву, и не куда-нибудь, а в Парк культуры Горького, где решил ознаменовать открытие теплого летнего сезона грандиозным съездом малоизвестных периферийных команд в Зеленом театре. Билеты катастрофически не расходились. В счастью для энтузиастов фестиваль запретили, не дождавшись, пока он позорно рухнет сам собой. Те группы, которые успели добраться до Москвы, выступали бесплатно среди достаточно равнодушной толпы, гуляющей в парке Горького, и все причастные к мероприятию могли по-прежнему чувствовать себя героями. А будущие герои вышли на арену первой общесоюзной политической кампании — по выборам (хотя это было по сути назначением) делегатов XIX партконференции. В условиях обострения борьбы разных группировок и кланов номенклатурные связи ослабевали.
И когда НМЦ, арендовавший для концертов рок-лаборатории Малую арену Лужников, оказался не в состоянии обеспечить реализацию билетов, Москонцерт перепродал аренду на эти дни Свете Скрипниченко. Братьев по классу продал. А классовый враг Света моментально выписала в Москву абсолютно «невъездные» АЛИСУ и ТЕЛЕВИЗОР.
На Пушкинской площади у «Известий» происходил одни из первых, робкий и жалкий политический митинг. В Лужниках тем временем тысячи крепких парней мощным ревом приветствовали каждую чеканную формулировку новой прокурорской речи Михаила Борзыкина — «Надо спешить!», где он расставил по местам всех, кого боялась назвать своими именами пресса и митинговые ораторы: от гопников и «Памяти» до «седовласого Кузьмича», пребывавшего той весной не на пороге пенсии, а на вершине власти.
Спи, Сталин. Эта машина всех нас раздавит. Нет никаких гарантий. Зверь все еще жив. Нам надо спешить, спешить, спешить!
Если бы Миша показал, куда надо спешить — тысячи пошли бы, не раздумывая. Так и случилось в Ленинграде, когда накануне VI фестиваля у рок-клуба отняли арендованное помещение Зимнего стадиона — Борзыкин собрал толпу и повел ее на Смольный. Революционеры прошли пол-дороги, когда появились представители власти: «Все в порядке! Помещение ваше!» Героями этого фестиваля стали, как ни странно, гости: ЧАЙ-Ф, КАЛИНОВ МОСТ и харьковская группа ГПД, возглавляемая тем самым Александром Чернецким, которого год назад отловил на вокзале в Риге Яхимович. Только новые его песни были совсем отчаянные. Так же как последняя программа ДДТ.
Я вчера похоронил корешка, А он, подлец, да помирать не захотел. Корешок растет живехонек в земле. А я где?
Вечный смутьян Задерий прочел со сцены письмо к партконференции, подготовленное идеологами из «Урлайта» и РИО. Его приняли как на казачьем кругу. «Любо ли, атаманы молодцы?» — «Любо!» На всякий случай заметим, что документ был и серьезнее, и радикальнее подготовленных к конференции речей: он начинался с благодарности Горбачеву за все, что тот сделал, и предлагал, среди прочего, рыночную экономику, отмену сухого закона, полное и немедленное уничтожение «стратегического ядерного оружия, поскольку оно представляет собой средство не самообороны, а самоубийства» и роспуск комсомола, «окончательно исчерпавшего доверие молодежи». Поскольку при отправке этого письма на конверте поставили мой обратный адрес, через некоторое время после окончания конференции я получил бумажку из райкома партии. Меня вежливо поблагодарили за предложения, которые «будут учтены». Что ж — так оно в конечном итоге и получилось.
Только пока Задерий читал манифест, Зимний стадион штурмовали желающие попасть на АЛИСУ без билета. Обидевшись на тех, кто их не пускал, «новые рокеры» забрасывали вход в зал камнями, нанося увечья ни в чем не повинным людям. Это были те самые гопники, от которых мы защищали свой храм. Только вошли они совсем в другие двери.
