Равенство, о котором несколько минут назад велась бесплодная дискуссия, восстановилось в секунду, и случилось даже так, что все трое оказались в дверях одновременно. Публика у кафе накоплялась с быстротой, придававшей катастрофический характер всякому промедлению, и Маку пришлось, сколько позволяли силы, прижать к себе своих коллег, чтобы освободить дверь.
Проход, как всегда в таких случаях, образовался внезапно, и вследствие этой внезапности многие не успели рассчитать своих усилий, к тому же те, что были подальше от дверей, обрадовались и, само собою, поднажали, чтобы дело пошло еще веселее.
Дело и вправду очень выиграло от этого. Во всяком случае, спустя две минуты никакой пробки уже не было, а несколько посетителей, которые уползали в сторону от прохода, могли бы, стоило им только пожелать, немедленно получить помощь.
В числе этих посетителей были Кир и Хим. Мак, хотя никто его не просил, вызвался подсобить товарищам, а когда те отказались наотрез от поддержки, бросился тут же, рядом, на пол. Хим сказал, что это его, Мака, личное дело — ложиться или не ложиться.
— Нет, — возразил Кир, — совсем не личное, потому что трое — это не просто совокупность трех индивидуумов, а качественно новое состояние.
Развивая свою мысль, Кир вспомнил о группах и популяциях, но от второго понятия, как слишком емкого, вскоре отказался и удовлетворился категориями группы и коллектива.
Мак, пока Кир рассуждал, глядел на него во все глаза и было совершенно очевидно, что он целиком на его стороне, и, если понадобится, заявит об этом публично.
— Ладно, — согласился Хим, — я готов подчиниться мнению большинства, но сохраняю за собою право личного мнения.
Надобно заметить, что при всей видимой противоречивости никакого противоречия здесь, в действительности, не было: Хим признал лишь свою обязанность практически подчиниться воле Кира и Мака, потому что их вдвое больше, но это нисколько не ущемляло его права иметь, для внутреннего употребления, особое, личное мнение. Такого рода противоречия встречались в жизни сплошь да рядом и, в отличие от непримиримых, они именовались не непримиримыми.
Мак, который вначале расположился строго по оси между своими коллегами, теперь придвинулся к Киру, положил ему на плечо руку и улыбнулся. Кир тоже улыбнулся и похлопал Мака по плечу. «Мгы, мгы», — пробормотал Мак и положил другую руку Киру на темя — движение, смысл которого известен всякому, кто хоть раз в жизни похвалил ребенка. Кир, изображая крайнее удовольствие, замурлыкал, а Хим признался, что давно уже не знал такого покоя, как сегодня.
Подлинное блаженство сродни сновидению. Во всяком случае так же, как и сновидение, оно проявляется с наибольшей полнотой при закрытых глазах, когда образы материального мира утрачивают свою исключительную власть над человеком.
Оба физика зажмурили глаза, уложив головы на скрещенные руки. Мак — никакого разговора об этом не было и все получилось само собою, естественным порядком, — продолжал бодрствовать, охраняя блаженство своих товарищей. Несмотря на это, минуты три спустя Кир вздрогнул, будто почувствовал тяжесть постороннего предмета. Мак улыбнулся, опять забормотал свое «мгы, мгы», Кир успокоился, однако не надолго: в этот раз ощущение было вполне определенное — кто-то копошился у него в волосах, причем не бестолково, а вроде бы искал и очень настойчиво. Киру даже показалось, что над самым ухом клацнули зубами и голосом Мака произнесли «мгы».
— Брысь! — закричал Кир. — Брысь!
Хим открыл глаза, увидел руку Мака, которую тот поспешно отдернул, и спросил, в чем дело. Никто не отвечал, тогда он обратился непосредственно к Маку:
— Ты ему сделал больно? Перестань строить рожи, тебя же по-человечески спрашивают: ты ему сделал больно?
— При чем тут больно, — возмутился вдруг Кир, как будто в самом этом вопросе о причиненной ему боли содержалось нечто оскорбительное. — Дурацкие шутки: он искал у меня в голове!
— Ну! — удивился Хим. — И нашел?
— Что нашел! — еще больше возмутился Кир. — Зубами над ухом клацал!
— Нашел, значит, — очень спокойно сказал Хим.
— Что нашел, что нашел! — окончательно вышел из себя Кир.
Мак сидел совершенно потерянный, вроде бы гнев Кира мог закончиться для него невесть чем; Хим, напротив, очень спокойно излагал, что так, зря, Мак клацать не станет, а Кир пусть возьмет себя в руки, потому что шуметь и кричать можно на людей, а на факты крики никакого влияния иметь не могут.
Кир, понятно, и сам знал, что на факты крики не влияют, но вся нелепость в том и состояла, что фактов, о которых шла речь, не было. Очевидно, вместо того, чтобы давать оценку этим фактам, которых на самом-то деле не было, следовало просто-напросто отмести их. Однако то обстоятельство, что Хим и Мак, с его шутовским ужасом на физиономии, упорно навязывали ему обсуждение якобы вполне реальных, со своими причинами и следствиями, событий, решительно сводило на нет самообладание Кира.
Мак, сохраняя свой наигранный испуг, потихоньку подвигался влево, ближе к Химу, и, когда расстояние достаточно сократилось, запустил пальцы в Химову шевелюру и стал перебирать волосы, пристально вглядываясь, как если бы он всерьез полагал там что-то обнаружить. Кир усмотрел в этом уже откровенную, безо всякого прикрытия, издевку и предупредил, что, коль скоро они не прекратят атот дурацкий балаган, то он за себя не ручается.
Это была уже не пустая угроза, хотя не совсем понятно, что именно мог предпринять Кир в случае, если бы Хим и Мак пропустили мимо ушей его предупреждение.
— Ладно, — сказал Хим, — убери руку, Мак: Киру нравятся только те шутки, которые он сам придумывает. Не будем расстраивать его.
— Неправда, — запротестовал Кир, — мне нравится всякая шутка, а чья она — это безразлично. Но это должна быть шутка, а не…
Хим рассмеялся. На непристойность Кира, которая была от слабости, вряд ли имело смысл отвечать иначе, нежели смехом, тем более, что смех — всегда от превосходства и сознания собственной силы. Мак чуть-чуть оскалил зубы и, несмотря на просьбу Хима, снова взялся перебирать его волосы.
— Не надо, — повторил свою просьбу Хим.
Мак остановился, но, оказалось, эта остановка вовсе не связана со словами Хима: нащупав в его волосах твердую крупицу — видимо, песчинку или кристаллик соли, — Мак осторожно, чтобы не причинить беспокойства хозяину, извлек ее, положил на зуб и клацнул.
— Черт возьми, — взорвался Хим, — это уже слишком! Работает какого-то орангутанга и думает, что он самый хитроумный.
Теперь, когда определилось, что Мак колпачил обоих, а не одного его, Кир схватился за бока, якобы умеряя боль в ребрах от душившего его смеха. Вполне вероятно, что это движение Кира — не месть, а законная по существу компенсация за недавнюю над ним насмешку — вызвало бы у Хима новый взрыв ярости, если бы Кир тут же не сообразил, что нынче они с Химом — одна сторона.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
