Наверное, не слишком правильная мотивация для настоящего дознавателя. Но, следовало это признать — зато надежная…
Сквозь улицы Таннендорфа Курт проехал медленно, подавляя желание снова сорваться вскачь, сберегая силы коня, которые потребуются, чтобы добраться до места и возвратиться по возможности без передышек. Оставив его, оседланного, в конюшне, быстро прошел в трактир и остановился, глядя растерянно на все так же сидящего за столом бывшего студента.
— Бруно? — проронил Курт удивленно, оглядывая его хмурое лицо. — Почему здесь?
Тот поднялся, подступив ближе, и недовольно отозвался:
— Я тебе сейчас скажу, почему я здесь. Тебя я жду здесь. Когда ты ушел, я ушел тоже — домой; и меня, между прочим, по пути туда чуть не разделали на фарш.
— За что?
— Да за тебя! — зло повысил голос он. — Мне теперь проходу не дают. «Ты у нас, Бруно, в инквизиторы заделался?» — вот что мне говорят. И от меня — от меня! — спрашивают ответа за то, что делаешь ты! вернее — за то, чего ты не делаешь! Это и есть покровительство твоей великой Конгрегации? В гробу я видал такое покровительство!
— У тебя был выбор, — не сдержавшись, Курт тоже заговорил громче, — и сейчас, если желаешь, вали на все четыре стороны! Беги! Беги дальше и бегай всю оставшуюся жизнь, в конце тебя будет дожидаться хорошая, крепкая и гладкая веревка; если это тебе больше по нраву — валяй.
— Выбор у меня был? — переспросил тот сумрачно. — Между работой на Инквизицию и обвинением в покушении на инквизитора? Это — выбор?
— Да больно ты мне нужен, тебя обвинять, — устало отмахнулся Курт, разворачиваясь к лестнице. — Я предложил тебе возможность возвратиться в жизнь, но если это тебе не по душе — твое дело. Иди, куда душа пожелает. Может, тебя никогда и не изловят — тоже славно. Будешь жить спокойно. Останешься студентом-недоучкой, будешь ковыряться в грязи и дерьме; лет через десять станешь настоящим деревенским мужиком, сыщешь себе еще одну крепкую бабенку и начнешь плодить чумазеньких поросят, которые продолжат твое дерьмовое завтра…
Когда Бруно схватил его за плечо, развернув лицом к себе, он сориентировался не сразу, лишь в последнее мгновение успев отвернуть лицо в сторону, и кулак бывшего студента врезался не в переносицу, а в челюсть. Второй удар Курт сдержал движением, в буквальном смысле вбитым долгими тренировками — левым предплечьем, выкручивая руку противника в сторону и назад и, не красуясь больше академическими приемами, попросту ударил коленом, толчком ладони в темя опрокинув согнувшегося пополам Бруно на пол.
— Паскуда… — прохрипел тот, скорчившись на пыльных досках. — Крысеныш уличный… Это бесчестно!
— Зато эффективно, — возразил он, переводя дыхание, облизнулся, ощущая соленый привкус. Проведя тыльной стороной ладони по верхней губе, Курт посмотрел на руку, испачканную в рубиновое, и усмехнулся: — У тебя входит в нехорошую привычку кидаться с кулаками на следователей Конгрегации при исполнении.
— А что остается делать, если вашего брата не при исполнении не бывает… — злобно процедил тот, садясь на полу все еще в полусогнутой позе, и глубоко вдохнул сквозь зубы.
— Что, Бруно? Правду слушать не любишь? — улыбнулся Курт дружелюбно и посерьезнел. — Словом, вот что. У меня нет времени читать тебе сейчас наставления, да и не моя это работа. Просто скажу еще раз: там, за дверью, эта толпа — твое будущее, если ты не примешься за ум. Хочешь этого — я тебя не держу.
— А чем ты мне предлагаешь отбиваться от моего будущего? — Бруно поднялся, упираясь в перила лестницы ладонью, снова вдохнул, морщась. — Может, я и не возражал бы, я уже говорил, что лучше вы, чем бегать, но теперь я не могу спокойно пройти по улице. Мне едва не в лицо плюют, понимаешь это? Честно скажу: я боюсь возвращаться в свой дом, потому что всего одно бревнышко под дверь, одна искра — и нет меня. Мне, между прочим, этим уже пригрозили.
— Кто?
— Да какая разница? — отмахнулся он. — Ты ведь сам понимаешь — они это сделают.
Курт помолчал, глядя в сторону; в чем-то он был прав. Пообещав Бруно светлое будущее, он невольно подставил его, рискуя оставить без будущего вовсе…
— Сейчас мне надо уехать, — сказал он, на мгновение бросив взгляд за окно, на солнце. — Единственное, что я могу для тебя сделать, это упросить капитана Мейфарта укрыть тебя в замке. Думаю, он мне не откажет.
— Что?! В замке?! Да к черту замок! Меня ж там порешат вместе с бароном и твоим капитаном за милую душу! И никакие стены их не остановят!
— А вот теперь выбора у тебя нет.
— Есть. Куда ты — туда и я. Все-таки, больше шансов спрятаться за твоей висюлькой, чем за каменными стенами. Пока тебя еще тут боятся, мне безопаснее с тобой.
— Господи… — тоскливо вздохнул Курт, с усилием потирая висок, ощущая, что голова начинает пухнуть от множества мыслей и забот. — Пойми, мне надо быстро уехать и быстро вернуться, а жеребец у меня один. Если мы начнем изображать собою герб тамплиеров, я вернусь ко второму пришествию…
— У твоего капитана есть конь, я знаю. Тебе — он даст… — Бруно распрямился полностью, глядя на него требовательно. — Все, твое инквизиторство, обещал покровительство — давай, покровительствуй, или я тебя перед смертью прокляну, и по ночам тебе будет являться моя неупокоенная душа. А тебе по статусу не положено иметь нечистую совесть.
— Тебе даже не интересно, куда я направляюсь?
— Плевать, куда. Хоть к черту на рога; один я тут не останусь. Что нужно, чтобы получить защиту Конгрегации? Кабальную грамоту подписать? На Святом Писании присягнуть? Кровью расписаться?
— Подождать меня одну минуту, — сдался Курт, поднимаясь по лестнице. — Мне надо забрать вещи; неизвестно, сможем ли мы еще сюда вернуться спокойно. Имей это в виду.
— А мне собирать нечего, — откликнулся Бруно с нервным смешком. — Всех моих богатств — мое дерьмовое завтра и собственная шкура. Так что, учти, кормить меня в пути придется тоже тебе.
— Ну, так и ты учти — есть в этом пути, как и спать, возможно, не придется вовсе, если это будет нас задерживать.
Что Бруно пробормотал ему вслед, он не услышал, но вполне мог предположить.
Глава 8
По расчетам Курта, если гнать коней неизменным галопом, до места они вполне могли поспеть добраться часов за шесть, к ночи; возвращаться с той же скоростью будет уже нельзя, в темени и на утомленных лошадях, но при любом раскладе к следующему полудню они должны быть снова в Таннендорфе.
Провизия была приобретена у Карла — все то, что не нуждалось в мисках и блюдах и могло быть съедено прямо в седлах; пока шли сборы, Бруно ворчал, расписывая народную любовь к Конгрегации в общем и теперь уже к нему самому в частности, и умолк, лишь когда они тронулись, наконец, в путь, ибо бешеный галоп, ветер в ушах и приличное расстояние между их лошадьми никоим образом разговорам не способствовал. Да и в седле, как выяснил с недовольством Курт, бывший студент держался неважно, посему пришлось вскоре придержать бег, давая перевести дух не столько коню, сколько самому Бруно.
Спустя часов около трех очередной задержкой Курт воспользовался, дабы немного перекусить, вспомнив вдруг по неприятной рези в желудке, что так сегодня и не поел; Бруно, кое-как успокоенный приличным расстоянием между ним и Таннендорфом, прекратил брюзжать, вместо этого начав интересоваться целью их путешествия. Курт описал дело вкратце, и тот пораженно качнул головой.
— Нет, что-то в вашей Конгрегации переменилось, это точно. Не могу себе вообразить, чтоб лет тридцать назад инквизитор сорвался самолично в соседнее графство, чтобы проверить показания обвиняемого.
— Капитан Мейфарт — не обвиняемый, — поправил он; Бруно ухмыльнулся:
— Так ведь суть в том, что лет тридцать назад он им был бы. Разве нет?
— В общем, да. Скорее всего.
— Наверное, ты знаешь, — продолжал тот, выправившись в седле и снова начав сползать на сторону, — вам ведь должны были рассказывать такие вещи — для назидания… Так вот, прочел я в одной старой брошюрке, как одну женщину, няню при младенце, взяли по обвинению; инквизитор оказался такой усердный, что получил от нее признание в убийстве этого младенца. А после выяснилось, что ребеночек-то жив-здоров, просто его мать куда-то там уехала, а грудного, естественно, взяла с собой. И знаешь, в чем сомнительный юмор этой ситуации? В том, что няньку все одно повесили — за лжесвидетельство.[40] Слышал?
— Да. Слышал.
— Значит, это не байка?
— К сожалению, — все так же коротко откликнулся Курт, косясь на скользящее к горизонту солнце; Бруно хмыкнул.
— Н-да. Веселенькие у вас, я смотрю, ребята служат. С огоньком…
Он скривился. Этой шутке было больше лет, чем ему самому, и она успела уже опостылеть, вызывая теперь не улыбку, а раздражение.
