— Да ты пойми, — убедительно отвечал он на все её протесты: — надо же обмыть листья. У них есть поры, растение через них дышит, ясно? А если поры закупориваются пылью, как тогда дышать? Ты только представь, что будет, если тебе зажать рот и нос!
Задания по самостоятельной работе в живом уголке и дома Борис выполнял самым тщательным образом. Однажды он пришёл в школу расстроенный.
— У тебя что-нибудь случилось дома?
— Случилось… — мрачно ответил он.
Оказалось, Боре надо было определить, как влияет тепло на прорастание семян овса. Он выпросил у матери три тарелки, наполнил их влажными опилками и положил в каждую по двадцати зёрен овса. Потом одну тарелку поставил в угол в кухне («она у нас холодная, не отапливается»), другую — в комнате, под своим столом, третью — неподалёку от батареи. Недели через полторы можно было сделать вывод, при какой температуре семена прорастают быстрее и дружнее. Но в первый же день соседка опрокинула табуретку на ту тарелку, что стояла в кухне, а отец наступил на ту, что была около батареи. Уцелела только одна — под Бориным столом. Мать наотрез отказалась возместить потери, и новых тарелок взамен разбитых Боря не получил. Я выслушала эту грустную повесть, стараясь не улыбнуться, но ребята откровенно расхохотались. Сначала Борис посмотрел хмуро, потом рассмеялся вместе со всеми.
Назавтра Савенков принёс ему две отличные плошки. «На них как ни наступай, всё целы будут», пояснил он.
Вот как случилось, что Боря до поры до времени перестал собирать марки…
Яблоко раздора
Шура и в самом деле сохранил секрет до конца.
«Марина, дружище, — писал он, — посылаю обещанные Андрею и Кире марки. Думаю, обе как раз подходящие и порадуют ребят. Ты не вскрывай пакетики, вручи в таком солидном, запечатанном виде, ладно?»
Утром, войдя в класс, я отдала Кире и Андрюше конверты:
— Это вам Александр Иосифович прислал. Даже не знаю, какие там сокровища!
Ребята окружили коллекционеров:
— Скорее открывайте! Чего вы!
Оба распечатывали свои пакетики так медленно и осторожно, словно внутри был не кусочек бумаги, а шарик ртути, готовый выскользнуть и разбиться на сотни мельчайших, неуловимых брызг.
Наконец Андрей первым справился со своей задачей. И вот в руках у него большая, совершенно чёрная марка. На угольно-чёрном бархатистом фоне выгравирована цифра «60»; линии строги, чётки.
На щеках Морозова проступает румянец удовольствия. Он любуется маркой, не спеша ответить на вопросы ребят.
— Бразильская! — возвещает вместо него Борис.
Каждый придвинулся поближе, взглянул, похвалил. И сейчас же взгляды обратились к Кире. На ладони у него лежала маленькая коричневая марка без зубцов. Посредине марки — голубой овал, в центре — белый орёл.
В первое мгновенье и ребятам и мне показалось, что Кира обижен: у Андрея такая большая, красивая марка, а эта маленькая, невзрачная… Но вдруг Кира сказал, заикаясь от волнения:
— Марина Николаевна… ребята… вы только посмотрите! Первая русская марка! Да мне бы её никогда в жизни… Она, знаете, какая дорогая? Нет, вы только подумайте… Вы понимаете…
— Ну, ну, — сказала я успокоительно, — всё очень хорошо. И мы очень рады, что у тебя есть теперь такая замечательная марка. А сейчас садись, уже звонок.
Кира пошёл к своей парте.
— Ущипнуть тебя, что ли? — спросил Лукарев, когда Кира уселся на место. — Ты как во сне.
Кира очнулся, посмотрел вокруг, на меня — и бережно спрятал марку между листками тетради.
…В тот день был педагогический совет, и я вышла из школы около девяти вечера. Я шла задумавшись, как вдруг до моего слуха донеслись слова:
— …любую марку из моей коллекции!
Я подняла голову. Впереди шли два мальчика. Один ступал немного неуклюже, сунув руки в карманы, оглядываясь по сторонам; другой шагал размеренно и, помахивая варежкой где-то возле уха собеседника, полуобернувшись к нему, что-то доказывал. Знакомые фигуры! Я прислушалась.
— Зачем мне твои марки, я иностранных не собираю.
— Ну скажи, какую тебе нужно? Я попрошу папу, и он купит…
— Да никакую мне не нужно. И не понимаю даже, для чего ты…
— Кира, Андрюша! — окликнула я. Мальчики приостановились. — Что вы тут делаете так поздно?
— Морозов зашёл за мной, говорит: «Давай пройдёмся». Вот мы и гуляем, — скучным голосом ответил Кира.
— Это хорошо, что гуляете. Погода чудесная. А о чём У вас разговор?
Оба молчали. Я не стала настаивать. Мы поговорили о школьных делах; я спросила Киру, скоро ли выпишут из больницы его сестрёнку, болевшую дифтеритом. Кира, всегда рассказывавший о своих домашних, на этот раз отвечал нехотя.
— Ну, гуляйте, а я пойду. У меня ещё целый ворох диктантов. До завтра! — И я ускорила шаг.
Дня через два, провожая меня, по обыкновению, из школы, Савенков сказал:
— Марина Николаевна, Морозов Глазкову прямо проходу не даёт: поменяемся да поменяемся марками! Он хочет ту, которую Александр Иосифович прислал.
— Зачем она ему? Он ведь русских марок не собирает.
— Кира ему то же самое сказал. А он: «Начну собирать». Мы ему говорим: «Глазкову не сразу такая марка досталась, потерпи и ты. Будешь собирать, может и тебе посчастливится. Глазков ведь не просит у тебя бразильскую». А он своё: поменяемся, поменяемся! Глаза такие у него… завидущие, что ли…
Ещё через день-другой Татьяна Ивановна вечером постучала ко мне, и я услышала в её голосе улыбку, когда она торжественно объявила:
— К тебе пришли, принимай гостя!
Я открыла: в коридоре стоял Кира, до крайности смущённый, вертя в руках шапку.
— Гость, да ещё какой редкий! — сказала я. — Входи, входи, Кира. Дома всё в порядке? Соня уже вернулась?
— Соню завтра выписывают, мы с папой за ней поедем… Марина Николаевна, я вот почему… Я к вам не жаловаться, я посоветоваться.
— Слушаю тебя.
Сбиваясь, торопливо, Кира стал рассказывать то, о чём я, в сущности, уже знала: как настойчиво, изо дня в день Андрей предлагает Кире обменять полюбившуюся ему редкую марку.
— Марина Николаевна, зачем я стану её менять? Я о такой, знаете, сколько времени мечтал? Стоял в магазине, смотрел, любовался… Она такая дорогая, мне её никак не купить. Морозов говорит: «Назови любую, мой отец купит». Ну и пускай отец ему покупает. А зачем ему моя?
— Скажи ему решительно, что меняться не станешь, вот и всё.
— Марина Николаевна, — почти с отчаянием сказал Кира, — а он мне говорит: «Жадина! Скупой ты, говорит, — для товарища марку жалеешь. Я, говорит, с тобой водиться не стану, раз ты такой жадный». Я папу спросил, как мне быть, а папа говорит: «Я за тебя думать не могу, приучайся сам принимать решения. Подумай, говорит, обсуди сам с собой и поступай, как по-твоему правильно». Я не жадный, а только я решил не меняться!
Кира выпалил всё это одним духом. Он забыл о своём смущении и смотрел мне прямо в глаза.
— По-моему, ты прав, — сказала я.
— Я не жадный! — настойчиво повторил мальчик.
— Знаю. Мне Боря в прошлом году показывал, сколько марок ты ему подарил.
— Мне Лукарёв всё время говорит, чтоб я не менялся. Он мне сказал: «Вот спроси Марину Николаевну, она тебе тоже так скажет». Это он меня к вам привёл. Он меня внизу ждёт.
— Как ждёт? Почему же он не зашёл?
— Он стесняется. Я сам стеснялся. Он говорит: «Ты иди, у тебя дело, а чего я пойду?»
— Сейчас же сбегай за ним и скажи, что я велела ему подняться. Впрочем, нет… Галя! — позвала я, открывая дверь в коридор. — Оденься и сбегай вниз, там во дворе ждёт мальчик в чёрной ушанке. Это Лукарёв. Вели ему подняться ко мне.
— Лукарёв? Это Федя, да?
— Да, да, беги скорей.
— Бегу!
Галя мигом оделась, сбежала вниз и через минуту ввела в комнату Федю. Я позвала Галю посидеть с нами. Она притащила свою любимую вертолину. Оказалось, что ни Кира, ни Федя этой игры не знают. Галя разъяснила, в чём тут суть:
— Вот волчок, в нём такой квадратик вырезан, а внизу буквы. Вот я кручу, потом волчок остановится… видите, в квадратике видно «У»? Теперь надо взять карточку. На них вопросы разные, видите? «Что добывают в нашей стране?» Уголь. Ведь можно сказать, что у нас уголь добывают?
— Можно, — подтверждает Федя.
— Ну вот. А на этой карточке — «Что нужно охотнику или рыболову?» Значит, надо что-нибудь придумать на эту букву.
— Удочку надо рыболову, понимаю, — говорит Кира.
— Вот-вот. Тут разные есть вопросы — про явления природы, про полезные ископаемые, про характер. И надо на эту букву назвать. Только долго думать нельзя, надо сразу отвечать. Кто скорее всех скажет, тому очко. Давайте сыграем?
— Давай, — нерешительно ответили мальчики: они с нескрываемым уважением выслушали Галины объяснения и, кажется, боялись ударить лицом в грязь.
