Доминика была года на два ее старше, и Леська, глядя на нее, всегда испытывала ту смесь восторга и зависти, какую часто переживают угловатые девчонки-подлетки, глядя на взрослых красавиц. Доминика была самой красивой девушкой у них на селе, а быть может, и во всем повете, а главное, поразительно напоминала Леське древнюю праматерь Елену: высокая, стройная, легкая в движениях, с очень нежным цветом лица (Доминика, видно, знала какое-то тайное средство против загара), с тяжелым снопом пепельно-белокурых волос и ясными глазами. Но сама Доминика смотрела на свою юную обожательницу надменно и холодно. А несколько дней назад, когда Леська восхищенно любовалась тонкими чертами ее лица, даже прямо сказала:
— Ой, ради Христа, не гляди ты на меня, отверни свои очи!
Леська тогда чуть не заплакала, хотя и сама про себя знала: не так много найдется людей, способных выдержать ее тяжелый, словно осенний туман, взгляд, и чего уж тут обижаться на Доминику!
Но вот Леська подняла глаза и невольно вздрогнула: прямо напротив нее сидел тот сероглазый хлопец в расшитой алым цветом рубахе. Глаза их встретились, и она увидела, как жарко покраснели его лицо и шея — от корней волос до самого ворота.
Тут к ней повернулась Зося.
— Ты что же не ешь? — спросила она тихо. — А ну, живо бери ложку, не то все простынет! — и пододвинула к ней ближе обливную миску с дымившимися в ней колдунами.
У Леськи от смущения немного дрожали руки. Сердце ее часто и тяжело билось, кровь шумела в висках.
— Зося, — наклонилась она к самому уху молодицы, — а что это там за хлопчик напротив — не знаешь?
Зося едва заметно покачала головой, но Доминика, услышав ее вопрос, удивленно повела плечиком.
— Так то ж Данила Вяль, из Ольшан, нешто не знала?
Нет, Леська не знала. Ольшанами назывался ближайший к Длыми шляхетский застянок, там жила шляхта победнее и поплоше, но кичилась своим «высоким родом» — дай-то Бог любому князю! А Данила ничем не походил на шляхтича, выглядел таким скромным и ласковым и держался совсем как свой. Даже волос не стриг по-шляхетски коротко, и мягкие русые завитки спускались ему на шею, почти касаясь ворота. Вот ведь как оно бывает…
— Ничего-то ты не знаешь, потому как спишь всегда! — громким шепотом припечатала Доминика. — Не первый уж раз он приходит, все у нас его знают.
Леськино сердце от стыда и волнения стучало все громче, кровь жарко приливала к щекам. От смущения она не смела поднять глаз — ведь он наверняка слышал ее вопрос, а если и не слышал, так догадался по ответу Доминики, она говорила достаточно громко.
И все же она взглянула на него краешком глаза. — однако Данила невозмутимо уплетал горячую похлебку с колдунами, заедая краюхой черного хлеба.
«Слава Богу, вроде не слышал», — подумалось Леське. Ну, теперь она хотя бы знает, как его зовут…
Наконец она взяла деревянную ложку и, обжигаясь горячей похлебкой, тоже стала есть.
Глава двенадцатая
Хмель свалил деда Юстина еще за свадебным столом. Старик уже совсем без памяти уснул среди мисок и кружек, сунув кулак под голову. Тэкле с трудом удалось его растолкать.
— Юстик, а Юстик! — тормошила она супруга. — Вставай, вставай, належался!
Юстин что-то невнятно пробормотал, затем с трудом поднял со стола тяжелую голову, осовело повел мутными глазами.
— Тэклюсь!.. Еще бы выпить, а? За молодых-то?
— Да какое выпить, Христос с тобою! — заворчала жена. Молодых уж благословили да спать увели. Не срамись уж перед людьми, пойдем покуда…
Подошел Савка, встряхнул отца за плечи.
— Вставайте, татусь! Экий вы, право, на вид ледащий, а не поднять! Аленка! — крикнул он через всю горницу. — Иди-ка сюда!
Леська, задумчиво сидевшая в углу на лавке, испуганно дрогнула плечами и поднялась.
— Сходи, свитку дедову принеси, — коротко велела Тэкля.
Леська побежала в сени, где гости оставили свои свитки и полушубки; перебирая в темных сенях чужие одежины, отыскала наконец дедову свитку — светло-серую, отороченную по вороту узкой полосой вышивки.
Когда она вернулась, Юстина уже подняли на ноги, и он стоял, покачиваясь, болтая во все стороны лысеющей головой на тонкой сморщенной шее. Тэкля и Савел поддерживали его с обеих сторон — оба сильные, рослые, и возле них дед казался еще более маленьким и хлипким.
— За смертью тебя посылать! Давай скорее! — Савка выхватил свитку у нее из рук и накинул на плечи отцу.
— Спасибо вам, хозяева добрые, за привет, за ласку! — поклонилась Тэкля Рыгору с Авгиньей да вдове Еве Павлихе.
Рыгор, как всегда, был сдержан и немногословен. Выпил он совсем немного и казался почти трезвым — только разве глаза блестели чуть ярче обычного. Не забыл еще Рыгор, какую коварную шутку сыграл с ним хмель этим летом, когда вернулся из солдатчины Ясь. Помнит Рыгор, как едва не вырвались на свободу тайные его думы, что столько лет загонял он на самое дно памяти.
На молодую свою невестку, напуганную и заплаканную, глядел он с явным сочувствием, а разок даже погладил ее по плечу: не бойся, мол, в обиду не дам!
— Держись ближе к свекру, — наставляла Владку мать. — Он мужик хороший, разумный, зря не обидит, да и другим не даст.
Но Рыгора Владка и так не боялась; пугала ее одна лишь сварливая и скупая Авгинья…
Леська хотела помочь Савке с бабушкой вести деда, но те оттеснили ее:
— Ступай, ступай вперед, мы уж сами…
Она первой спустилась на темный двор по деревянным ступенькам, сырым и скользким от мелкого осеннего дождя. На дворе моросило, порывистый ветер гнал в лицо мелкие холодные брызги, раскачивал тонкие ветви давно облетевшей березы. Вздрогнув от сырой прохлады, Леська плотнее закуталась в свой кожушок, рассеянно огляделась по сторонам. Деревня уже давно спала, в черной осенней мгле едва угадывались темные хаты, и лишь кое-где ярко горели оранжевые квадраты окон. Светились окошки и в дальней хате, у Горюнца.
«Не спит, бедный», — подумалось Леське.
Савка и Тэкля меж тем свели деда с крыльца.
— Эй, Аленка, где ты там подевалась? — услышала она Савкин голос. — Будет зевать, дома назеваешься! Идем до дому!
Придя домой, сразу начали стелиться, даже не вздувая огня. А когда все легли и угомонились, Савка со своего места окликнул ее громким шепотом:
— Эй, Аленка! Спишь, что ли?
— Ну, чего тебе? — откликнулась она сонным голосом.
— Шея не болит? — спросил родич.
— Нет, — удивилась Леська. — С чего ты взял?
— Так ты ее, поди, отвертела-то за день, покуда на ольшанича глаза пялила! Думаешь, никто не заметил?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
