— День добрый! Могу ли я услышать пана Мезенцева? В офисе? Очень срочно! Нет, нет, с девочкой пока всё неясно. Простите, пани… Записываю телефон офиса…
— Господина Мезенцева, пожалуйста. Спасибо. Мезенцев? Это с тобой Николай Яжембский говорит. Отец Владека-Баобаба. Сообразил? Держи себя в руках и слушай. Ребята отправились отбивать Марину или менять её на кого-то. Сегодня, сейчас. Оба моих балбеса — там, и старший, и младший. Там ещё замешаны космические монстры, мутанты, звёздные войны, ограбленные банки и прочая брехня. То есть помесь детских фантазий с вполне реальными вещами. Да, они откуда-то знают, где она. Им сообщили и велели в милицию не стучать и взрослым не говорить. Я узнал от учителя. Да, место учителю известно. Погоди! Не кипешись[79]! Кому твои стволы помогут! Надо всё делать аккуратно, иначе Маринка может пострадать и ещё пара каких-то непонятно чьих детей. Да и наши тоже. У них там у самих стволы, и они намерены из них стрелять. С кого они пример-то берут — понял? То-то же! Ты на колёсах[80], так я понял? Сейчас разработаем план действий…
— Здравствуйте! Никиту можно? Ушёл в библиотеку? В воскресенье? Открыта? А когда вернётся? Не сказал? Спасибо, извините за беспокойство.
— Будьте любезны, Льва к телефону. Кто спрашивает? Учитель истории. Пошёл в музыкальную школу? Давно? Спасибо. Нет, ничего передавать не надо.
— Квартира Орловых? Стасика, конечно, нет? Гуляет? В хоккей? Ну, ясное дело, воскресенье… Мне бы тогда отца. Дежурит в банке? А достать его можно? Очень нужно, серьёзное дело. Прошу, пани. Записываю номер мобильника… А как его по имени-отчеству? Премного благодарен…
— Виталий Олегович! Николай Яжембский беспокоит. Перезвонить мне можете? Хорошо, тогда говорю кратко, по существу. Сегодня, в четыре часа следующая по счёту разборка. Ваш Стас, разумеется, участвует. Вы сейф сегодня проверяли? Всё убрали оттуда? Хорошо, уже легче. Объясняю диспозицию…
— День добрый. Витю позовите, пожалуйста. Гуляет? Что, и он — в хоккей? На лыжах? Ну надо же! А что же — один? Я? Я — Николай Яжембский. А вы? Виктор Сергеевич? Очень приятно. Поскольку ваш Витя у нас один из основных, то вам, наверное, будет интересно узнать, где он сейчас на лыжах катается…
— Максим Палыч! Значит, так. Едем на двух машинах. Больше нельзя — не подобраться. Место, я по карте посмотрел, — открытое, могут психануть, дров наломать. На одной — Мезенцев с парой ребят и я. На другой — папаня Стаса Орлова с другом из банка, отец Витька Савельева и… Ты-то едешь, Максим? Или дома подождёшь? Отлично, одевайся-собирайся, минут через десять мы у тебя будем… Нет оружия? Какое вам оружие?! Вы же учитель, историк, постыдились бы! Там же с обеих сторон — дети! Совсем с катушек посъезжали! Едва уговорил Мезенцева пулемёт не брать… Ладно, жди, сейчас подъедем…
— Ксюша! Здравствуй, Ксюша, это Максим. Ты только не волнуйся, Ксюша, но я сейчас уезжаю отбирать Марину Мезенцеву у каких-то непонятных негодяев. Весь седьмой «А» уже там. В милицию — нельзя. Ксюша, я тебе потом всё объясню. Да, я — учитель, педагог, и именно поэтому я должен быть там, где мои дети. Да, это ужасно опасно, потому что, кроме всего прочего, там есть ещё мутанты, которые открывают пальцем замки, и инопланетяне, которые прилетели на космическом корабле.
Нет, Ксюша, я вовсе над тобой не смеюсь. Это — наши дети, и их мир таков, каким мы его сделали. Потом, когда подрастут, они переделают его для своих детей. Ты знала, что Лиза Ветлугина — снайпер? И я не знал. А что Владик-Баобаб — лидер класса? Даже не предполагала — так я и думал. Я и сам не догадывался. Нет, Ксюша, я абсолютно трезв, и всё это не бред, а вполне нормальная реальность. Мир не вписывается в твои педагогические циркуляры, Ксюша, — вот в чём всё дело. Через десять минут за мной приедут, и я постараюсь, чтобы всё кончилось хорошо. На всякий случай знай, Ксюша, что я всегда, с седьмого класса, любил только тебя. До седьмого класса я ещё колебался между тобой и Иркой Ланда, но после седьмого — уже нет. А когда ты ушла с Виталькой после танцев, я вылез на чердак и бросился с крыши твоего дома, чтобы, возвращаясь, ты нашла мой размазанный по асфальту труп. Но броситься у меня не получилось, потому что там был такой поребрик[81], я споткнулся об него, зацепился ремнём за крюк и висел на нём, пока дворник дядя Гриша не снял меня с помощью рычага от насоса… И вообще-то я давно хотел тебе сказать, Ксюша, что я собираюсь эмигрировать… Нет, я не еврей, и эмигрировать я хочу в Бразилию или в Аргентину. Не только потому, что там все ходят в белых штанах, но потому, что я всегда хотел изучать древние южноамериканские цивилизации. И, наверное, уже пора. Так что, Ксюша, всё будет хорошо, и мы с тобой обязательно поженимся, не в этой, так в следующей жизни. Я же был в Индии, Ксюша, и жил там, пока ты здесь делала карьеру, и там я понял, что человеческая душа бессмертна и всегда стремится к совершенству, и если человек чего-нибудь не доделал в этой жизни, то он вполне может доделать это в следующей… До свидания, Ксюша, мне внизу сигналят… Помни о том, что я тебе сказал…
Старая такса Роза с трудом дотерпела до утра и уже в семь часов, когда было ещё совсем темно и холодно, начала, жалобно подскуливая, скрестись в двери обеих комнат. Родители делали вид, что спят и ничего не слышат. Бабушка ворочалась и охала.
— Пошла вон! — заорал Никита Розе.
Настроение у него было совсем нехорошее, потому что под утро ему опять приснился знакомый кошмар, сложившийся из двух обстоятельств, каждое из которых само по себе было вполне положительным. Первое — с самого раннего детства любимой книгой Никиты (он прочитал её, наверное, раз двадцать) была повесть Сельмы Лагерлёф «Путешествие Нильса с дикими гусями». Второе обстоятельство заключалось в том, что минувшим летом родители с ознакомительными целями свозили Никиту в столицу нашей Родины Москву. Москва Никите в целом понравилась, но из всего вместе почему-то получился полноценный и многоразовый ночной кошмар — время от времени мальчику снилось, что за ним гонятся ожившие скульптуры Зураба Церетели[82].
Роза замолчала на пять минут, потом заплакала ещё жалобнее и заскреблась ещё сильнее.
— Чтоб ты сдохла! — пробурчал Никита в тёплую подушку.
— Никитушка, нельзя же так, — тут же включилась спавшая на кровати бабушка. — Тоже тварь Божья. Старенькая она, писать хочет. Вчера-то с ней рано отец гулял, вот у неё и поспело. Выведи её быстренько и сразу назад. Ещё поспать успеешь…
— Как же вы мне все надоели! — в сердцах сказал Никита, высунул из-под одеяла ноги, которые тут же покрылись гусиной кожей, и, мерно стуча зубами от холода, начал одеваться. Роза, услышав его, носом открыла дверь и теперь юркой колбасой сновала вокруг. Розины бока, касавшиеся голых Никитиных ног, были скользкие и холодные.
Во дворе, как и следовало ожидать, никого не было, только чёрная кошка сидела на нижнем пролёте лестницы и отрешённо созерцала подвальную дверь. Возможно, туда спряталась мышь. На пробегавшую мимо неё Розу кошка не обратила никакого внимания. У Розы, впрочем, тоже были другие, не кошачьи интересы.
Роза быстро сделала все свои дела, и Никита уже собрался идти домой, когда невысокая фигурка отделилась от двери соседнего подъезда и шагнула прямо к нему.
— Ты Никита? — спросила фигурка, лица которой не было видно из-за большой кроличьей шапки.
— Да, — сразу ответил Никита. Мальчик в кроличьей шапке не выглядел опасным. — А ты кто?
— А я — Костик, — ответила фигурка и тут же спохватилась. — То есть я хотел сказать, передай своим, что всё переносится на два часа. И чтоб не опаздывали. Иначе девчонку не увидите.
— Но как же… — растерялся Никита. — Мы же не успеем…
— Успеете, — усмехнулся Костик. — Захотите — успеете. А не успеете — ваша воля…
В просторной комнате с высокими потолками стояло сразу четыре больших стола. За столами сидели четверо мужчин. Двое из них были блондинами, один — брюнет и ещё один почти лысый. Глаза у двоих были серые, ещё у одного — карие и у последнего — зелёные в крапинку. В дополнение к портретам в комнате присутствовало два носа картошкой, один с горбинкой и один — почти греческий, без переносицы. Но, несмотря на перечисленные различия, все четверо мужчин в комнате были чем-то очень похожи между собой. Возможно, такое впечатление создавалось оттого, что у всех у них был одинаковый взгляд.
— Скажите, коллеги, кто знает, вчера у нас магнитных бурь не было? — спросил старший из присутствующих, он же обладатель зелёных глаз, лысины и одного из носов-картошек.
