Как же люто он ненавидел их, бесполезных в делах военных и мешающих в дни мира! Вечно брюзжат и всегда у них наготове какой-нибудь древний обычай или достойное подражания деяние предков. Иногда Гунайху казалось, что собравшись где-нибудь в укромном месте они сами выдумывают и обычаи и деяния предков. Но теперь все будет по-другому. Теперь он, Гунайх, один будет решать судьбу клана. И пусть кто-нибудь осмелится возразить! Но почему же так долго не возвращается Гауранга?
— Духи наших предков создали эту землю для клана взамен утерянной, — сказал Гунайх. — Они послали проводника — хромого Данда…
При звуках этого имени старцы оживились, думая, что гроза миновала. По древним обычаям чужак не имел права жить внутри городища, и хижина Данда стояла в отдалении, но редким был день, когда там не толпились бы воины или старики, женщины и детвора, люди пришедшие за лечебными травами, советом или просто так.
— Хромой привел нас сюда, — сказал один из старцев, которого Данда вылечил от болей в пояснице. — Он учит детей, лечит раны воинов…
— Это так, — оборвал его Гунайх. — Устами Данда говорят с нами духи предков. И они сказали: здесь наш новый дом, Здесь! Все это слышали на берегу, куда пристали наши корабли, и где на плечо хромого опустилась белая птица. Это так, все видели, все это знают. Но я знаю еще кое-что…
Гунайх обвел старцев взглядом, от которого мурашки пробежали у них по спинам, отхлебнул из кубка и продолжал:
— Я не умею говорить долго и красиво, как мой брат Балиа, я воин. — Он выдержал паузу и, услышав, наконец, за дверью стремительные шаги, сказал: — Послушаем моего сына Гауранга.
В тот же миг дверь распахнулась.
— Он там! Он опять там! — с порога закричал Гауранга. Глаза его лихорадочно блестели, волосы были растрепаны, а одежда мокра от росы. — Он опять там и опять уговаривает Данда бежать! Предать нас всех и бежать!
— Успокойся, — приказал вождь и усадил мальчика на скамью подле себя. — Не подобает будущему воину и вождю вести себя на совете клана подсобно женщине в грозу. Говори по порядку.
Только сейчас Гауранга заметил сидящих вокруг стола старцев. Он густо покраснел, вопросительно глянул на отца, а когда тот подбадривающе похлопал его по плечу, прерывающимся от волнения голосом стал рассказывать.
Гауранга говорил о том, что Гунайх и старцы знали сами: Балиа дошел со своими людьми до Дальних гор и нигде не встретил человеческого жилья. Неприступные горы и море — отличная защита от врагов.
— Он говорил, — мальчик запнулся и после долгой паузы продолжал, — он говорил, что только… глупец, разум которого помутился от страха и неудач, может заставлять людей возводить стены, копать рвы и ямы, когда нет никакой опасности…
— А Данда? — спросил вождь. — Он что говорил?
— Что в дальних горах есть проход, и там, за горами, пустыня…
— Так я и знал! — воскликнул Гунайх. — Проход в горах! У любой крепости есть слабое место. Дальше!
— Балиа говорил, что многие недовольны вождем. Люди устали и хотят жить спокойно…
— Жить спокойно! А разве я этого не хочу?! — Пальцы Гунайха, вцепившиеся в толстую столешницу, побелели.
— Он говорил, что клан нужно разделить. Пусть те, кто хочет строить крепость, останутся здесь, а другие возьмут один или два корабля и поплывут вдоль берега, чтобы найти новое место и жить там, как им хочется. Он сказал, что в совете есть те, кто думает так же…
— Неправда! Мальчишка лжет! — взвизгнул неповоротливый тучный Вимудхах. — Кто докажет, что он все это слышал, а не придумал только что?
— А разве нужны еще доказательства? — медленно проговорил Гунайх.
Вимудхах поперхнулся, заерзал на месте, обернулся по сторонам, ища поддержки, но мудрые старцы, глядя в пол, уже потихоньку отодвигались от него.
И тогда Вимудхах испугался.
— Этого не может быть! — просипел он. — Я не верю, что кто-нибудь в совете думает о разделе клана. Балиа — безумец и отступник. Никто и не думает так, как он. Он предатель!
Вот слово и прозвучало, Гунайх ухмыльнулся в усы.
— А Данда… Данда согласился уйти на кораблях? — медленно спросил он, тоном подсказывая ответ.
Мальчик заметался глазами из стороны в сторону, залепетал:
— Данда… да… Нет! Нет, нет… Это все Балиа. Он уговаривал, грозил… Он посмел грозить старику! Балиа предатель!
Вимудхах, лицо которого обрело уже нормальный цвет, спросил:
— «Да» или «нет»? Совет должен знать правду.
— Я не расслышал, — тихо прошептал Гауранга, стараясь ни с кем не встречаться взглядом. Щеки у него пылали, и комок горечи застрял в горле. Предчувствие потери сжало ему сердце, он сожалел о сказанном.
— Только не изгоняйте его, — губы мальчика задрожали, он вскочил и выбежал за дверь.
— Все ясно, — чувствуя близкое прощение сказал Вимудхах. — Все ясно. Они оба предатели, а согласно древним обычаям наших предков…
— Все ли так думают? — спросил Гунайх. — Все согласны?
Все были согласны.
Балиа замолчал, поднял голову, прислушиваясь, и на всякий случай пододвинул к себе меч.
Он не успел обнажить его. Дверь, сорванная с ременных петель мощным пинком, грохнула об стену, и в хижину с топором в руке ворвался Гунайх.
— Совет назвал тебя предателем и по древнему обычаю наших предков приговорил тебя к смерти! — прорычал он. — Завтра я сам покажу твою голову клану!
Он взмахнул топором, но Балиа успел уклониться, и блеснувшее в пламени светильника широкое лезвие рассекло пустоту.
Гунайх был опытным бойцом. Тяжелый топор казался игрушкой в его руках. Удар следовал за ударом, но Балиа чудом удавалось всякий раз избежать смерти. Короткий меч был сейчас бесполезен, и ему приходилось рассчитывать только на свою ловкость.
Перебрасывая топор с руки на руку, быстро передвигаясь на коротких ногах, Гунайх атаковал со всех сторон сразу, постепенно отжимая брата в угол. Развязка была близка и неминуема, оба это понимали. С начала схватки ни один не проронил ни слова, в хижине раздавалось лишь тяжелое хриплое дыхание Гунайха, короткое, с присвистом сквозь сжатые зубы — Балиа, да шарканье ног по земляному полу.
Ни звука не издал и хромой Данда, сидящий, как и сидел до появления Гунайха, в дальнем углу и полностью, казалось, безучастный к происходящему. Не было ни страха, ни ненависти в его глазах, только безмерное сожаление, когда он переводил взгляд с огромного, похожего на разъяренного кабана, Гунайха, на гибкого и стремительного Балиа. И будто устав смотреть на братьев, таких разных внешне и таких схожих в стремлениях, старик прикрыл глаза и словно бы даже задремал. Больше всего ему хотелось сейчас оказаться на пустынном берегу и слушать шорох волн, бегущих из дальних-дальних краев, где нет злости, ненависти и невежества. Должны же быть такие края!
Схватка между тем продолжалась. Зажатый в угол Балиа неуловимо быстрым движением метнул свой меч в Гунайха. Тот на мгновение растерялся, успев однако отбить удар, но и этой задержки оказалось достаточно. Балиа двумя руками подхватил скамью и обрушил со на брата. Схватившись за голову, Гунайх грузно осел на пол. Балиа сверху бросился на него, но получил огромной силы удар ногами в живот и отлетел к стене. В следующий миг Гунайх был уже на ногах. Он поудобнее перехватил топор и с коротким хэканьем нанес последний удар.
Потом он наклонился, подобрал с пола меч Балиа и повернулся к Данда. Залитое кровью лицо вождя было страшно. Выставив вперед руку с мечом, он медленно подошел к старику.
— Вот этого ты и добивался, — хрипло проговорил Гунайх. — Чтоб мы вцепились друг другу в глотки, чтоб клан разделился, а уж потом ты бы прибрал к рукам этого мальчишку, — он кивнул в сторону брата. — Раздела не будет, ты ошибся, старик. Но ты еще многое должен сказать мне.
— Мне нечего тебе сказать, — ровным голосом отвечал Данда.
— Ты колдун.
— Я человек. Такой же, как и ты.
— Ты привел клан сюда, чтобы здесь разделить, а потом позвать тех, кто перебьет нас поодиночке. Или же ты хотел сам стать вождем и начать войну со мной после Раздела?
