Давайте мы с вами поспешим за этой гибкой девушкой, идущей большими шагами благодаря слабому марсианскому притяжению — шагами, что приковывают наши взоры к ее длинным конечностям, упакованным в прозрачный пластик, — и не отрывающей глаз от земли, где она высматривает предательские искорки затаившегося скопления дутиков.
Она заметила впереди пятнышко света. Твина была одна-одинешенька на широкой равнине, простирающейся от города Альма до узлового пункта Корасон, — равнине настолько бедной, что она не вошла в список беднейших районов внутренних планет, поскольку не смогла достигнуть даже предельной черты нищеты.
Будь Твина чуть повнимательнее, она заметила бы тень, возникшую как будто ниоткуда. Тень появилась за спиной у девушки, паря в воздухе и мерцая так, чтобы ее было труднее разглядеть. Возможно, Твина не обратила бы на нее внимания, даже если бы заметила; девушка была занята куда более важным делом, ей было не до какой-то дурацкой тени.
Впрочем, все это лишь наши домыслы, которые не стоят и дерьма в гашише, как любили говорить сельзиане с Дианы-IV до Большой Ревизии. Лучше вернемся к фактам. Тень следовала за девушкой и в конце концов пристроилась с ней рядом. Твина наконец заметила ее и остановилась, оценивая размеры тени.
Тень была длинная и очень, очень темная. Таких темных теней Твине еще видать не доводилось. Тень потянулась и зевнула, а девушка, затаив дыхание, отпрянула назад, потому что поблизости не было ничего — ну буквально ничего не было на этой просторной каменистой равнине, — что могло бы отбросить такую тень. Наконец, увидав, что тень не делает никаких угрожающих движений, а вернее сказать, не движется вообще, Твина подошла поближе, чтобы повнимательнее ее рассмотреть.
— Минуточку, — сказала тень.
Она потянулась снова, принимая самые фантастические очертания, и в конце концов превратилась в небольшой предмет. Предмет, похоже, поначалу представления не имел, какую же форму ему принять. Поверхности его наплывали друг на дружку, и выглядело это так сверхъестественно, что у Твины свело желудок. Она вспомнила, что в историях, легендах и древних сказаниях марсианских поселенцев говорилось о странных, недоступных человеческому пониманию тварях, давно уже вымерших, но, согласно легендам, навещавших порою планету, чтобы проверить сердца и умы ее новых жителей — бедного белого отребья и бедного черного отребья, а также отребья всех мыслимых и немыслимых оттенков, которые эмигрировали с Земли в поисках лучшей жизни.
16. В хогане
Жизнь, по марсианским меркам, у Твины была довольно спокойная. Семья жила в герметизированном хогане с задраенными поцарапанным пожелтелым пластиком окнами, еле пропускавшими скудный солнечный свет. Хоган был простым однокомнатным строением. В углу сидел папуля Твины, болтая со своим единственным другом — марсианской песчаной крысой. Улучив минутку, папуля наклонялся к крысе и шептал:
«Они хотели забрать мою ногу, но я ее вернул, видишь?» И после смеялся себе под нос тихим злобным смешком, от которого у зрителей, случись здесь таковые, как пить дать свело бы желудки. Так он сидел уже два года, с тех пор как Твина и ее матушка переболели марсианским гриппом. Грипп оказался группы В — той самой, что вызывает тяжесть и зуд в руках, сопли в носу и галлюцинации. Из-за болезни женщины были не в состоянии крутить колеса машины, моловшей их реальность. Бубер кончал в ту пору марсианскую школу Ударов Судьбы, так что помочь им не мог. Папуля был безнадежен, и велосипедный привод главной машины реальности оставался недвижим, а ее искусно сработанные резные железные колеса тихо и укоризненно вспыхивали тусклыми бликами в слабых лучах маленького, но далекого солнца. Мельница реальности стояла в углу без присмотра, пока женщины по очереди болели в единственной кровати. Свет в доме начал тускнеть и колебаться, по мере того как испарялась реальность. Но главная беда была еще впереди, как это часто бывает с бедами. Папуля посмотрел вниз и увидел, что остался без ноги. Истощение реальности, как правило, сказывается сначала на конечностях. Папуля запаниковал. Твина по сей день помнила, каким безумным взглядом он воззрился на культю, аккуратно обрезанную и некровоточащую — у реальности нет времени на кровопускание. «Моя нога! — возопил папуля. — Она исчезла!»
«Не волнуйся», — сказала матушка и, поднявшись с одра болезни и пошмыргивая тихонечко носом, заставила свое хрупкое тело выполнить суровую задачу: повернуть большое колесо мельницы реальности. Папулина нога вернулась — немного колыхаясь вначале, но затем отвердев и став такой же, как была, ничуть не поврежденной этим испытанием, если не считать легкой сыпи на подъеме стопы, где реальность натирает чаще всего.
Но ущерб — психический ущерб — был нанесен, причем непоправимый. С того дня папуля уже не доверял никому. Он сделался мнительным и маниакально подозрительным, он тайком окружал себя маленькими камушками и приговаривал: «Они мои помощники. Они не дадут украсть мою вторую ногу».
В общем, вел себя папуля из рук вон плохо. А его безумие явилось для семьи последним ударом. Через неделю после того, как он тронулся окончательно, Твина с матушкой устроили совещание.
— Мы не можем продолжать кормить человека, не способного себя содержать, — сказала матушка.
— Ох, папочка! — взмолилась Твина. — Ну попробуй еще разок!
Но папуля наотрез отказался вращать колесо мельницы реальности.
— С меня довольно, — заявил он. — Я к этой штуке больше близко не подойду.
— Ну пожалуйста, пап! — сказал Бубер.
Дело в том, что на это совещание вызвали Бубера, старшего брата Твины. Окончив с диопсисом школу Ударов Судьбы, он пошел работать в мастерскую марсианских аномалий. Буба мастерил копии предметов пропавшей или, возможно, исчезнувшей древней цивилизации для организации, которая продавала их туристам. Он делал юбки из мыльного камня с оранжевыми и красными топчиками. Он делал гистаминные ограничители, вводимые крышками для бутылок. У него была даже машина, которая делала крышки для бутылок из яшмы — или же яшму из крышек для бутылок, в зависимости от спроса. Вещи были достаточно непонятные, но продавались xopoшo, и если туристы не жаловались, то Бубер и подавно. Делал он и телефонные книги, и воздушные шары, и зеленые и красные штучки, каких никогда не бывало и не будет. Вообще-то туристов на Марсе было немного. К тому же вещички, изготавливаемые в мастерской аномалий, пользовались плохой репутацией: поскольку никто никогда не видал предметов древней марсианской культуры, откуда, мол, нам знать, что Буберовы поделки не подделки? Но всегда находились желающие привезти сувенир с красной планеты, чтобы поставить его на каминную полку. И Бубер продолжал работать на своем маленьком токарном станке, своими старенькими инструментами. Он был заядлым трудягой, возможно, из-за своей заячьей губы и странной осанки. Кое-кто считал его не таким уж простаком, но Твина с матушкой всегда защищали Бубу. «Он теперь глава семьи, с тех пор как у папули совсем поехала крыша». Но на сей раз случай был чрезвычайным, потому что человек, отказывающийся крутить колеса машины реальности, угрожал существованию всех остальных.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
