Внезапно на мгновение она словно снова оказалась в лесу. И мудрость веков — женская мудрость — в проницательных глазах Наставницы, кажется, еще раз покорила ее.
«Она не живет с благодатью Святого Божественного света. Но все же…»
«Сейчас я вернулась в аббатство, — твердо сказала аббатиса себе самой — или Наставнице? — Здесь все иначе».
Сестра Калиста терпеливо ждала продолжения, но, похоже, потеряла нить разговора.
Элевайз слабо улыбнулась девушке.
— Все хорошо, — проговорила она.
— О! — Калиста выглядела удивленной, как будто ожидала большего. После паузы она произнесла: — Аббатиса, я больше не увижу Селену.
— Ты не можешь быть в этом уверена, — мягко возразила Элевайз. Без сомнения, все это было очень тяжело для юной девушки. — К тому же Великий лес всего в нескольких шагах от нас!
— Да, но тянется на сотни миль, — отвечала та, — а пути Лесного народа пролегают по всей его длине и ширине.
— И все же… — начала Элевайз.
— Аббатиса, простите, что я перебиваю вас, но дело не в этом. — Калиста нахмурилась, и на ее гладком лбу появились морщинки. — Как это объяснить? — пробормотала она. Потом продолжила: — Раньше вы говорили, мне следует подождать некоторое время, перед тем как дать постоянные обеты.
— Да, — согласилась Элевайз. — Я хотела убедиться, что ты уверена в своем поступке.
Калиста улыбнулась.
— Вы были правы, аббатиса Элевайз. Я думала, что уверена, но ведь этого недостаточно, правда?
— Да.
— Но сейчас все изменилось. — Лицо девушки стало серьезным и сосредоточенным. — Это как будто… это, я думаю… — Она в нерешительности остановилась, собралась с мыслями и продолжила: — Я волновалась из-за Селены. У меня было ощущение, будто какая-то часть меня отделена и обитает в лесу, участвуя во всех делах Селены. Вот почему в тот день я ушла, чтобы найти ее. Мне необходимо было ее увидеть. О, мы были вместе лишь несколько минут — я очень долго искала ее, хотя в действительности она тоже искала меня но этого было достаточно. Я не сказала никому, где я была, только старой доброй Хильде в больничном покое: думала, что смогу незаметно уйти и вернуться до того, как кто-нибудь хватится меня. Я чувствовала, что она нуждается во мне, поверьте. Селена — я говорю о ней! Я чувствовала: ее что-то волнует, тревожит…
Элевайз постаралась успокоить девушку:
— Все это естественно в таких обстоятельствах.
Калиста устремила на аббатису благодарный взгляд.
— Я знала, что вы поймете. Но теперь все изменилось. Она больше не зовет меня. Она счастлива. Она поступила так, как хотела, и теперь ушла от меня. — Это было сказано без всякой жалости к себе. — И это значит, аббатиса, — о, это так чудесно! — это значит, я снова могу быть собой. И я готова.
Мысленно Элевайз повторила про себя эту маленькую речь, произнесенную в спешке, на одном дыхании. Готова. Означает ли это, что она готова принять обеты? Аббатиса подняла глаза на сияющее, необычайно красивое лицо, ставшее еще прекраснее, когда исчезли беспокойство и неопределенность.
«Да, ты готова, — подумала Элевайз. — Готова с Божьей помощью стать очень хорошей монахиней».
Она встала, обошла стол, чтобы оказаться рядом с Калистой, которая, ясно понимая важность момента, опустилась на колени.
Удерживая протянутые руки Элевайз, она склонила над ними голову. Аббатиса услышала, как девушка очень тихо сказала:
— Благодарю вас.
— Это мне или, скорее, общине Хокенли следует благодарить вас, сестра Калиста, — ответила Элевайз. — Мы уже оценили ваш талант ухаживать за больными. Вас любят пациенты, и уважение к вам растет день ото дня среди монахинь, особенно тех, кто также работает в больничном покое. Теперь мы можем быть уверены, что, начиная с сегодняшнего дня и впредь, вы будете с нами как одна из принявших постриг монахинь. — Элевайз помогла сестре Калисте встать на ноги и, поддавшись порыву, наклонилась и поцеловала девушку в щеку.
— О! — воскликнула Калиста. Искренняя, радостная улыбка осветила ее лицо, и она спросила: — Аббатиса, могу я пойти и рассказать новость сестре Евфимии?
Элевайз ответила:
— Конечно. — И, отдавая себе отчет, что вторит благословению Наставницы, добавила: — Иди с миром.
* * *
Жосс, насытившись превосходной едой сестры Базилии, отправился к монахам в долине и попросил брата Савла найти ему какое-нибудь спокойное местечко. Брат Савл взглянул на рыцаря с сочувствием и не заставил просить себя дважды.
Когда Жосс устраивался в тени позади дома пилигримов, Савл сказал:
— Я прослежу, чтобы вас не беспокоили, сэр Жосс.
— Спасибо, Савл.
* * *
Его разбудил не брат Савл, а топот ног.
Открыв глаза, Жосс увидел брата Майкла, с трудом ковылявшего по тропинке от аббатства. Его одеяние развевалось, он размахивал руками. Жосс, моментально проснувшись, вскочил и поспешил ему навстречу.
— Откуда вы знаете, — запыхавшись, спросил брат Майкл, — что я иду к вам?
— Предчувствие, — ответил Жосс. — Что случилось, брат Майкл?
— Я был наверху, в аббатстве, — ответил монах, — хотел взять там немного мази для одного из пилигримов, пришедшего за водой, — он два дня нес больного ребенка и надорвал спину. Это очень болезненно, да, это заставляет его ходить, перекосившись, и я подумал, что мог бы…
— Брат Майкл, — прервал его Жосс.
— Простите, сэр Жосс. Когда я был там, прискакал всадник — лошадь вся в мыле — и сказал, что должен увидеть аббатису: у него страшная новость. — Глаза брата Майкла округлились от важности собственных слов.
— И что?
— Его отправили к аббатисе Элевайз, он скрылся в ее комнате, а потом, прежде чем вы успели бы произнести «Святая Мария!», они оба вышли, и аббатиса, увидев меня, сказала: «Брат Майкл, приведите сэра Жосса!»
— И вот ты здесь, — заметил рыцарь. — Ну?
Бесхитростное лицо брата Майкла приняло озадаченное выражение.
— Что «ну»?
— Что сообщил всадник? Почему я нужен аббатисе? — Жосс изо всех сил старался быть терпеливым.
— О! А я не сказал? — Майкл улыбнулся с явным облегчением, как будто был чрезвычайно рад, что так легко мог ответить на вопрос рыцаря.
— Нет, брат Майкл, ты не сказал.
Монах наклонился к нему, его лицо стало необычайно важным:
— Еще одна смерть, — прошептал он. — Другая смерть!
* * *
Элевайз надеялась на такой же краткий послеобеденный отдых, каким успел насладиться Жосс. Увидев ставшую прежней, сияющую сестру Калисту, она со спокойной душой отдала себя в заботливые руки сестры Евфимии, и теперь рану на лбу покрывали свежие повязки. Сестра Евфимия дала ей кусок ткани, смоченной в особом растворе алтея — ее специальном средстве от ушибов, — и время от времени Элевайз, когда вспоминала об этом, прижимала его к голове.
Сестра Базилия категорически отвергла все протесты и уверения, что аббатиса на самом деле не очень голодна, и стояла над ней все время, пока Элевайз ела большую порцию горячего мяса с подливкой.
Затем, когда до Часа девятого оставался целый час, Элевайз проскользнула в свою комнату. Но, как только аббатиса уселась в кресло и с удовольствием закрыла глаза, она вдруг вспомнила о сестре Эмануэль.
«Это моя вина, — сурово обратилась она к самой себе и снова поднялась. — Умчаться вот так, провести ночь под открытым небом, вдали от надежных монастырских стен — что ж, сейчас, когда я наконец вернулась, едва ли мои монахини виноваты, что у них есть дела, которые нужно обсудить со мной».
Прижав к пульсирующему лбу компресс сестры Евфимии, Элевайз направилась в дом для престарелых.
* * *
Сестра Эмануэль стояла у кровати одной из самых пожилых обитательниц — древней, с угрюмым лицом монахини, которая на протяжении своей трудовой жизни была настоятельницей монастыря в Норт-Дауне. Она была чрезвычайно требовательной и вечно всем недовольной. Элевайз полагала, что нужно отдать должное самоотверженности сестры Эмануэль: та никогда не давала волю своему раздражению, ухаживая за старой женщиной.
— …бросить меня здесь на все утро с испачканным покрывалом на постели! — звучал высокий, скрипучий голос бывшей настоятельницы. — Знайте, в мое время все было по-другому!
Сестра Эмануэль очень тихо проговорила что-то в ответ. Поймав взгляд Элевайз, она извинилась перед старой монахиней и приблизилась к аббатисе.
— Добрый вечер, аббатиса, — она поклонилась.
— Добрый вечер, сестра Эмануэль, — Элевайз остановилась. Ее правилом было не оставлять у монахинь никаких сомнений, что она отдает себе полный отчет, каким разнообразным и сложным испытаниям им приходится подвергаться. Поэтому она мягко заговорила: — Аббатиса Мария — великий борец за совершенство, не правда ли? И поэтому не самая легкая из ваших подопечных.
