оперчасти. Иногда зеки, чтобы не заморачиваться, называют "кумом" простого опера из штатного состава оперчасти СИЗО или зоны.
Глава 16
После рандеву у Захарченко мы со Стасом разошлись. Он отправился в свой «угол», а я пошел у Данилину. Надо было утверждать постановление о передаче дела по подследственности. По вновь открывшимся обстоятельствам выходило так, что я, как милицейский следователь, был уже не достоин далее расследовать столь значимое преступление. Пусть теперь с этой шайкой творческих пидарасов доблестная прокуратура мудохается.
С этими потаёнными и не совсем правильными мыслями я и вошел в приёмную. А войдя, встретился с двумя парами женских глаз.
Те два сверкающих ока, которые принадлежали Тонечке, смотрели на меня, выражая смешанные чувства. Кроме сомнений и подозрения меня в чем-то нехорошем, в её взгляде было что-то еще. Но пока, не понятно, что. А крутобедрая Валентина Викторовна смотрела на меня проще. В её взоре читалось откровенное веселье и почти что материнское сочувствие.
— На месте Алексей Константинович? — указал я взглядом на дверь начальника.
— Занят пока! — не убирая с породистого лица улыбку, тормознула меня обладательница пятого номера роскошной груди, — Алдарова у него. Над отчетностью работают, сам понимаешь, конец месяца!
Антонина, отодвинув от себя какие-то бумаги, тоже хотела мне что-то сказать, но сформулировать свои мысли пока еще не успевала.
— А ведь я как раз по этому поводу к товарищу майору! — начал я убеждать античную женщину с величайшими достоинствами спереди и сзади. — Появились основание дело в прокуратуру спихнуть из нашего следствия! Так что, Валентина Викторовна, вы бы доложили обо мне Алексею Константиновичу! Давайте, все вместе порадуем шефа?!
— Доложу, но ты сначала свою ложку покажи. Или хотя бы обломки волшебного корня! — вдруг несолидно хрюкнула королевна районного следствия.
Произнеся две этих фразы, она уже не считала необходимым сдерживать своё веселье и в полный голос заржала, как полковая лошадь. При этом, ранее казавшаяся мне приличной, эта античная женщина ничуть не смутилась присутствием руководства за стенкой. На жгучие укоризненные взгляды, которые на неё бросала Тонечка, она вообще не обращала никакого внимания.
— Ну, Валентина Викторовна! — возмущенно пискнула разболтавшая мою самую сокровенную тайну вздорная девица, — Я же вас просила! Вы же обещали!!
— Что тут происходит?! По какому поводу такое бурное веселье, Валентина Викторовна? — в приоткрывшейся двери показалось перекошенное раздражением лицо шефа.
— Ааа, Корнеев! Ну, кто бы сомневался! — его гримаса стала еще более сердитой, — Тогда всё понятно! Тебе чего здесь надо, лейтенант? Сам ни хера работать не хочешь, так еще и подразделение посторонним весельем разлагаешь?! — накачивая себя злобой, Данилин был готов вот-вот пойти вразнос.
— Никак нет, товарищ майор! — поторопился я и, как трудно срущий терьер, преданно выпучил глаза на любимого начальника, — Я к вам по делу пришел! Постановление необходимо утвердить. О передаче театрального дела в следствие прокуратуры. Разрешите? — нахально шагнув вперёд, я вынудил Данилина отступить назад в свой кабинет.
Закрыв за собой дверь и обогнув застывшего соляным столбом начальника, я прошел к столу и уселся напротив Алдаровой. Та с любопытством следила за происходящим. В глазах её мельтешили весёлые бесенята. Встретившись с первой замшей глазами, я не удержался и подмигнул ей. В ответ она сделала страшные глаза и осуждающе покачала головой.
— Ты, что? Ты сюда перемигиваться с моим заместителем пришел, лейтенант?! — взвизгнул вконец разъярившийся майор, — Кем ты вообще себя возомнил, Корнеев? Я так думаю, что когда ты медкомиссию при поступлении на службу проходил, ты всё-таки психиатра обманул! Сознайся, обманул психиатра? Нормальный же человек, Корнеев, вести себя так не может!
— Так точно! — поддержал я нелестное оценочное суждение своего начальника относительно своей психомоторики, — Вы, как всегда правы, товарищ майор, мне еще в шестом классе врачи сказали, что я особенный! — без тени улыбки заверил я шефа и протянул ему заготовленное постановление.
Взяв в руки документ, начальник пошел к себе за стол, клокоча от переполнявшего его возмущения.
Судя по тому, как долго держал перед глазами мою писанину Данилин, постановление прочитал он не раз и не два. Потом он положил бланк на стол и по своему обыкновению отвернулся к окну.
— Всё изложенное здесь соответствует действительности? — упрямо глядя на улицу, постучал майор по бумаге ногтём, — Не откажется потом от своих слов потерпевший Ворожейкин? Ирина Витальевна, ознакомьтесь! — не поворачиваясь, протянул он постановление Алдаровой.
— Не откажется! — уверенно усмехнулся я, вспомнив про свой непобиваемый козырь против театральных педерастов, который мне так любезно предоставляло советское уголовное законодательство. — Гарантию вам даю, Алексей Константинович, что не откажется! Уверяю вас, он и на суде всё признает, подтвердит, и будет себя вести очень прилично!
— Скажи, Сергей, а откуда у тебя такая уверенность? — влезла в разговор любопытная Алдарова, быстро ознакомившись с моей бумагой, — Может, поделишься с руководством?
— У меня, Ирина Витальевна, чрезвычайно развита интуиция! — доброжелательным и честным взглядом согрел я первую замшу Данилина, — И веру в людей я тоже еще не растерял окончательно! Я и в Ворожейкина верю, Ирина Витальевна, не подведёт он нас. И потом, какая разница, откажется он от своих слов или нет? Там через его швейную мастерскую и через бухгалтерию несколько сот метров ткани прошло. И эта ткань уже давно над главной сценой в виде готового занавеса висит. Такое огромное доказательство не спрячешь! Его только вместе с театром сжечь можно! Но я и здесь подстраховался, я произвел изъятие образцов. С учетом всех процессуальных требований изъял, так, что пусть, если хотят, жгут свой очаг культуры!
— Ты соображаешь, что мелешь, лейтенант?! — испуганно приглушив голос, зашипел майор, — Что значит, «Пусть жгут»?! Ты совсем охренел?
Алексей Константинович, больше не колеблясь ни секунды, торопливо изобразил свою подпись на постановлении и сунул мне его через стол.
— Всё! Иди, Корнеев, с глаз моих! — махнул он рукой в сторону двери, — Не доводи до греха, уходи быстрее! — Данилин, окончательно утратив радость жизни, снова отвернулся к оконной раме.
А я, подхватив утвержденное постановление, не позволил себя долго уговаривать и быстро покинул кабинет. Затворив дверь и обернувшись, я встретился взглядом всё с теми же двумя парами глаз. Одна из которых смотрела на меня с весёлым сочувствием, а вторая, с полнейшим отсутствием оного.
—
