Слюнявые губы Петухова разошлись в гнилой ухмылке.
– Я думаю, она нам за неделю надоест, вот тогда мы к своим родным пенатам и подадимся! Понял, да? Нам, Дрон, твоя доброта на фиг не нужна. С нами, Дрон, делиться надо. Правильно, Гладыш?
– Ну-тк! – крякнул Гладышев. – Мы же тебе предлагали делиться, а ты, как оказалось, нами брезгуешь.
– Зато мы ничем не брезгуем! – продолжая гадко улыбаться, прохрипел Петухов, думая навести ужас на растерявшегося Андрея. – Мы никогда не брезговали ни одной дыркой!
Он проделал руками неприличный жест, видимо, означавший совокупление, и, подойдя поближе, сказал:
– И в этот раз не побрезгуем. Даже после тебя!
Петухов противненько хохотнул.
– У тебя, Дрон, на чердаке, – он постучал пальцем в свой узкий лоб, чтобы Андрей понял, о каком чердаке идёт речь, – на чердаке у тебя, Дрон, темнее, чем в подвале.
Показывать, где находится подвал, Петухов не стал.
– Было бы там светло, – продолжал он, – ты бы понимал, что находишься в интересном положении! – он сделал паузу, давая Андрею время на обдумывание своих слов. И продолжил:
– Положение твоё зависит от того, как ты теперь к нам будешь относиться. Как к друзьям, которые не хотят, чтобы о твоих семейных тайнах стало известно честным людям! Или как…
– Катись ты!.. – перебил Петухова Андрей.
Маленькие глазки Петухова превратились в щели. И без того гадкая ухмылка вдруг вызвала у Андрея ассоциации с давно немытым привокзальным сортиром.
Вложив в свою мимику всё дерьмо, которое в нём было, Петухов сказал:
– Ну что, Дрон, будешь первым, или в очередь встанешь? Или жребий бросим? А?
Сказав это, Петухов подошёл уже вплотную к сидевшему Андрею и, пыхтя табачным перегаром прямо в лицо, просипел:
– А ты думал, блин, что, один будешь её пользовать?
– Да пошёл ты! – Андрей отпихнул от себя Петухова обеими ногами.
В это время кто-то пнул сапогом в стену, и приглушённый толстым деревом голос сказал:
– Петя, гад, ты, что ли зажигалку утырил?
И тут же другой голос ответил:
– Да у меня она, держи.
Никто из находившихся в караулке, не обратил внимания ни на стук в стену, ни на голоса.
Устояв на ногах и поправив головной убор, побагровевший Петухов, прошипел:
– Всё, Дрон! Твои предки первыми узнают, как ты со своей несовершеннолетней потаскухой веселился, когда их дома не было! Я и тебя, и эту сучку твою так ославлю на весь свет! Это, Дрон, я тебе обещаю! Ты меня ещё не знаешь, Дрон! Я и не таких обламывал…
Говоря это, Петухов доставал из кармана конверты и фотографии.
Вдруг, Андрей увидел как лицо Петухова из багрового, буквально за секунду, стало бледным, как оттаявшая плоть мороженой рыбы. Краем глаза он заметил, что Гладышев, сорвав с плеча автомат и держа его на вытянутых руках, закрывая лицо, попятился назад.
В руках Андрея звонко лязгнул затвор.
– Ты чё? Дрон, да ты чё? – не своим голосом затараторил Петухов, глядя куда-то вниз, где находилось что-то страшное.
– П-п-пошутил он! – успел сказать Гладышев.
В этот момент в ушах Андрея раздался грохот, отключивший слух, и длинная струя огня, появившаяся откуда-то снизу, отбросила Петухова к противоположной стене, вырывая из него внутренности и смешивая их с рваным тряпьём, образовав на стене некое подобие абстрактной картины.
Ударившись о стену, тело Петухова сложилось пополам и рухнуло на пол.
В следующую секунду, та же струя огня перерезала Гладышева, который беззвучно шевелил побелевшими губами.
Как только Гладышев упал, автомат в руках Андрея прекратил свои попытки вырваться и успокоился.
Андрей встал и, положив автомат на скамью, подошёл к тому, что осталось от Петухова. Выдернув из руки покойника несколько конвертов с письмами от сестры и с её же фотографиями, он убрал их в карман. Потом, накинув ремень автомата на плечо, он ещё раз оглядел «предбанник» и направился к двери.
Андрей удивлялся тишине, стоявшей в караулке. Даже неперестающие дёргаться ноги Гладышева не стучали по полу, а передавали какую-то вибрацию, которую Андрей чувствовал ногами через подошвы сапог.
Вместо воздуха в помещении стоял какой-то синий туман, который пах одновременно всем, – пороховой гарью, дерьмом, забрызгавшим все стены, и горелым деревом…
А вот запаха крови Андрей не почувствовал.
Выйдя из караулки, он увидел стоявших напротив двери троих сослуживцев, с автоматами, направленными на него. У всех троих губы беззвучно шевелились.
«Они о чём-то меня спрашивают, – подумал Андрей. – Но я ничего не слышу. Это, наверное, от выстрелов в помещении», – наконец дошло до него.
Он помотал головой, давая понять, что ничего не понимает, но ребята не унимались и подходили к нему всё ближе.
Сделав рукой жест, мол, расступитесь же, наконец, он прошёл мимо них и направился к штабу.
Какое-то время он, не спеша, шёл, а потом, заметив, что за ним кто-то увязался и постоянно хватает его за рукав, Андрей побежал.
Пробегая мимо штаба, он увидел в окне дежурного по части силуэт офицера, говорившего по телефону. Видимо, кому-то что-то доказывая или объясняя, тот жестикулировал свободной от телефонной трубки рукой.
Добежав до КПП, Андрей снова перешёл на шаг. Осторожно заглянув в окно, он увидел дневального, уткнувшегося лицом в сложенные на столе руки. Дневальный мирно спал.
Пройдя мимо него по коридору, Андрей оглянулся, – дневальный спал.
Стараясь не шуметь, Андрей отодвинул засов и, выйдя за пределы части, снял с плеча автомат, и, взяв его, как учили, – в обе руки, побежал.
Некоторое время он бежал по бетонке, ведущей от части к шоссе, но потом, резко свернув вправо, побежал вдоль забора части к знакомому лесу.
Уже светало, когда он, собрав сырой хворост, разжёг его, использовав в качестве растопки письмо от Люды.
При свете костра он прочитал письма, которые до него читали только Петухов и ещё, наверное, Гладышев. И начал скармливать письма и фотографии огню.
От едкого дыма по щекам текли слёзы. Сначала он вытирал их рукавами, которые до сих пор пахли пороховым дымом. Потом сел с другой стороны костра, куда лёгкий утренний ветерок не сносил дым, и заплакал по-настоящему.
Лёжа на земле и глядя в небо широко открытыми, остановившимися глазами, Андрей вспоминал не только сегодняшнее утро. Перед его взором вместе с лёгкими облаками проплывали картины детства, школьные годы, служба в армии и снова – сегодняшнее утро.
Сколько прошло времени, Андрей не знал. Привычка пользоваться часами в мобильном телефоне вытеснила привычку носить наручные часы. А мобильник остался в части.
Он лежал неподалёку от шоссе, по которому изредка проезжали машины, но ни на одну из них он не обратил внимания. Возможно, он даже несколько часов проспал.
Вдруг, его уже почти восстановившийся слух уловил рокот двигателя машины, ехавшей с небольшой скоростью, Андрей вынырнул из своих воспоминаний и прислушался.
Из приоткрытых окон автомобиля доносился хриплый голос, что-то монотонно говоривший на языке радиопереговоров, понятном только посвященным.
Не меняя скорость, машина приближалась к тому месту, где около насыпи, в кустах, лежал Андрей.
Милиция! – дошло до него.
Андрей резко перевернулся на живот и, отодвинув ветки, посмотрел на дорогу.
Патрульная милицейская машина медленно ползла по шоссе. Андрей представил, как сидящие в ней патрульные сканируют местность, а не просто осматривают её.
Ему стало страшно. До него, наконец, стало доходить, что он разыскиваемый преступник!
Он вдруг осознал, что лежит на небольшой полянке, возможно хорошо просматриваемой с дороги.
Андрей аккуратно вернул ветку на место и, подтянув ноги, уткнулся лицом в траву, спрятав под себя такие заметные кисти рук.
Сейчас меня заметят! – подумал он.
Он уже хотел, было, резко поднявшись побежать в лес, но вовремя подавил это желание.
А вдруг, проедут, не заметив?!
Машина уже поравнялась с лежащим за кустом Андреем. Из рации постоянно неслась какая-то радиоболтовня.
«Сапоги! – вспомнил он. – Мои сапоги, начищенные до блеска антрацита, видны, должно быть, за версту!»
Не дыша, он ждал, что произойдёт дальше.
Так же медленно машина проехала мимо него и стала потихоньку удаляться.
Андрей приподнял голову и посмотрел вслед милицейской машине. Она была так близко, что слышно было не только неумолкающую рацию, но можно было разобрать, о чём говорят сидящие в машине милиционеры.
Когда расстояние между машиной и лежащим за кустом Андреем стало, как он для себя решил, безопасным, Андрей посмотрел на свои сапоги и сразу всё понял. Никакого блеска уже не было. Его сапоги были забрызганы грязью из луж, по которым он, ничего не замечая, пробегал. Ко всему прочему, они были облеплены опавшей листвой и выглядели как самый лучший на свете камуфляж.
