В лаконичности формы и словесного и изобразительного искусства Конашевич видел особую магическую силу, требующую от читателя и зрителя вдумчивого, серьезного обдумывания или созерцания: "Произведение, изложенное лаконично, надо читать или смотреть активно, творчески, внимательно взглядываясь в каждую черту, разгадывая намеки и пополняя недосказы" (С. 127).
В статье "Некоторые мысли о приемах иллюстрирования книги" (1935) Конашевич сформулировал принципы, которым он следует в своей работе художника-иллюстратора. Основной принцип он определяет так: "Направление, по которому идет иллюстратор в своих рисунках, должно точно совпадать с основной линией рассказа, точно следовать развитию фабулы" (С. 198). В случаях "полного совпадения линии, проводимой художником, с линией текста <…> художник смотрит глазами автора" и добивается "полного проникновения в эпоху и обстановку рассказа", следует тем самым "внутренней правде литературного произведения" (С. 199). "Самое трудное" для иллюстратора установить "количественную нагрузку материалом рисунка в связи с литературными приемами иллюстрируемого текста". «Вот пример: Чехов. Более скупого на слова, на "описание" героев и обстановки писателя трудно придумать. К такому тексту рисунки должны быть лаконичны, не перегружены материалом» (С. 200, 201).
Конашевич разделял писателей на тех, "которых иллюстрировать не так уж трудно", и таких, "к которым никак не подберешься" (С. 206). К писателям первого рода — в них "есть что-то от дара живописца" — художник относил, например, Толстого и Тургенева. «Таких авторов <…> которым так "дана" эта внешность мира и которые склонны идти от нее вглубь, к психологии героя, — таких авторов иллюстрировать легче». Писатели второго рода "очень мало говорят о внешности своих героев и вообще о внешнем". "Таков, например, Чехов. В его даровании очень мало от дарования живописи. И это не в ущерб яркости и убедительности его образов. Он только создает свои образы другим путем, идя изнутри. И художнику приходится копаться где-то внутри, в психологии, что ли, героев и оттуда выходить к их внешней оболочке — без указаний, без поддержки автора. Такие чисто литературные дарования создают для художника-иллюстратора иногда непреодолимые трудности" (С. 207).
Очевидно, эти размышления родились в процессе работы над иллюстрациями, которые художник создавал в самом конце 1920-х годов.
В 1930 г. отдельным изданием вышла повесть Чехова "Степь" с иллюстрациями Конашевича.103 В книге воспроизведено шесть гравюр на дереве, одна из них на обложке (все они представлены в настоящем издании, почти в размер подлинника). Оригиналы их находятся в фондах Литературного музея Института русской литературы (Пушкинский Дом) РАН.104
Эти гравюры создавались Конашевичем в 1929 г. Думается, что такая техника иллюстрирования повести Чехова была для Конашевича неслучайной. Идя в оформлении книги от традиций художников "Мира искусств" (Конашевич очень высоко ставил эти традиции, считая, что работами художников этой группы, в которую он сам входил, в начале XX века началось "возрождение искусства книги" в России (С. 236-237), стремясь к созданию наиболее близкого к тексту Чехова изобразительного ряда, Конашевич избрал технику гравюры, которая дала ему возможность передать прежде всего ритм чеховского повествования. Поэтому иллюстрируются не жанровые, бытовые сцены повести (они станут объектом изображения в рисунках, выполненных в другой технике), а воссоздается прежде всего пейзаж: перспектива степных далей, освещенных восходящим солнцем, очертания движущегося в темноте ночи обоза, линии показавшегося в вечерних сумерках постоялого двора, хутор на горизонте, "громадная гора, усеянная домами и церквами", — все это объединяется единым понятием — родина, адекватным художественной идее Чехова.
В начале 1930-х годов вышли еще две книги Чехова с иллюстрациями Конашевича105 (они были выполнены художником в 1929 и 1933 гг.). Для издания 1931 г. было сделано 32 иллюстрации черной тушью пером, в том числе два жанровых рисунка к "Степи".106 На первом рисунке изображена встреча на постоялом дворе (гл. III), второй рисунок воссоздает эпизод у костра (гл. V).
Иллюстрации для однотомника 1931 г. созданы в технике линейного рисунка. Объясняя в одной из своих поздних заметок ("Реплика на статью А. Гончарова"),107 в чем преимущества этой манеры иллюстрирования, Конашевич замечал, что линейный рисунок всегда "естественнее входит в общий организм книги, чем всякий иной" (С. 242). Такой рисунок, по мысли художника, непременно должен быть содержателен и выразителен, и этого ему вполне удалось достичь при иллюстрировании Чехова. Характеризуя рисунки Конашевича 1929 г. к Чехову, Ю.А. Молок пишет: "…Рисунки Конашевича к Чехову прежде всего убеждают своей достоверностью <…> Внимательный к сюжету, к обстановке, в которой протекает жизнь чеховских героев, он вместе с тем избегает всякой перегруженности своих рисунков, чтобы не утерять связи с манерой чеховского письма. Быстрая прерывистая линия, тонкая штриховка: каждое изображение характеризовано точной и в то же время как бы короткой фразой. Обаяние этих рисунков не только в достоверности пусть и лаконичного бытописания. Обстановка, детали не заслоняют остро очерченных образов".108
Вспоминая свои иллюстрации, созданные в жанре линейного рисунка (в том числе к "однотомнику Чехова" 1931г.), Конашевич подчеркивал, что создавались они в 20-е годы: это была "пора, еще близкая к эпохе импрессионизма" (С. 243).
Но эти рисунки "забыты", — в этом сознается и сам художник. От нас можно добавить: к сожалению, забыты. Иллюстрации Конашевича к Чехову — значительнейшая веха в русской графике.
К.И. Чуковский писал о В.М. Конашевиче (1966), что он был "одним из самых образованных советских художников, для которого литература — родная стихия"; потому ему удались «проникновенные иллюстрации к античным авторам, к тургеневской "Первой любви", к Фету и Чехову» (С. 296). По словам В.А. Фаворского, при иллюстрировании произведений Чехова главным для Конашевича становилась "передача общего настроения, общего стиля вещи" (С. 393).
ПРИМЕЧАНИЯ
СТЕПЬ (История одной поездки)
"Степь" была опубликована в мартовском номере петербургского журнала "Северный вестник" за 1888 г.
Рукописи повести не сохранились.
Историю создания "Степи" подробно комментируют письма Чехова к разным лицам за январь-февраль 1888 г.: В.Г. Короленко, Д.В. Григоровичу, Я.П. Полонскому, А.Н. Плещееву, И.Л. Леонтьеву (Щеглову), Ал.П. Чехову, М.В. Киселевой, А.С. Лазареву (Грузинскому), Г.М. Чехову, Ф.О. Шехтелю (П., 2, 166-199).
3 февраля 1888 г. рукопись была отправлена в Петербург; 25-м февраля помечено цензурное разрешение № 3 журнала "Северный вестник", а в начале марта книжка журнала увидела свет.
В марте-апреле 1888 г., готовя для издания А.С. Суворина сборник "Рассказы", Чехов включил в него "Степь".
В сборник повесть вошла почти без изменений. Автор внес лишь несколько стилистических поправок (например, "Константин" вместо "Констянтин" — в речи персонажа), добавил одну фразу к репликам старика-чабана ("Никак нет"), и главное, изменил заглавные буквы в названии города и губернии ("Из N., уездного города Z-ой губернии" — вместо первоначального" "Из М., уездного города С-ой губернии"); соответственно изменилось: N-ских обывателей", "N-ский купец" — вместо: "м-ских обывателей", "м-ский купец". Была устранена возможность отождествить город, описанный в "Степи", с реальным русским городом. Такую ошибку совершил критик Н. Ладожский (В.К. Петерсен); подразумевая под "городом М." один из городов Саратовской или Самарской губернии, он прямо полагал, что в повести Чехова изображена волжская степь и "губернский город на Волге".109
Небольшие поправки были сделаны во втором, четвертом, седьмом и десятом изданиях сборника. Например, в речи Пантелея: "Ты, Егоргий, теперя махонький" — в седьмом издании было заменено: "Ты, Егоргий, теперь махонький", а в десятом издании появилось окончательное: "Ты, Егорий, теперь махонький"; "собрались мужички" во втором издании заменено: "собрались мужики"; в речи Дымова вместо "отседа не видать" стало "отсюда не видать".
Готовя в 1899 г. "Степь" для собрания сочинений, Чехов несколько сократил повесть: было снято в общей сложности около 90 строк (более двух страниц) текста.
Опускались строки с описанием переживаний, снов, раздумий Егорушки (главный герой повести ведь не мальчик, а сама степь — как вишневый сад в последнем создании Чехова).
Вот эти снятые автором тексты.
В гл. I (конец главы): "Маханье крыльев, зной и степная скука овладели всем существом Егорушки. Он застыл и окоченел, как коченеют от мороза, ни о чем не думал, ничего не ждал и изо всех сил старался не глядеть на мельницу…"
