за привилегию изгнать дочь Нимрода.
— Я намерена защищать город. Ничейным он не будет.
Сайман сделал паузу и снова уставился на меня. Что-то, что я сказала, очевидно, сломало его внушительный мозг.
— Ты будешь защищать город, но ты не собираешься править им.
— Да.
— Какой смысл защищать его? Ты ничего не получишь. Ты подвергнешь себя опасности без какой-либо реальной выгоды для себя. Это потому, что ты хочешь одобрения своего отца?
— Он может взять свое одобрение и засунуть его туда, где солнце не светит. Мне по-барабану.
— Тогда зачем?
— Потому что я притязала город. Я несу ответственность за его сохранность.
Он видимо не знал, что ответить.
— Я здесь живу, — сказала я. — Мне нравится Атланта. Я не хочу, чтобы она стала тем ужасным местом, где людьми правят придурки и держат в страхе. Ты тоже здесь живешь. Разве ты хочешь, чтобы это место превратилось в адскую дыру?
Молчание затянулось.
— Все, с кем ты вступаешь в контакт, становятся временно безумными. — Сайман тяжело опустился на диван. — Твой отец, Нимрод, Строитель Башен, обладает почти божественной силой. Ты ребенок женщины, которая предала его, и у тебя явно нет желания служить ему. Твоя сила, само твое существование — прямой вызов ему. Вместо того, чтобы убить тебя, он позволяет тебе действовать автономно, предположительно, чтобы ты могла превратиться в реальную угрозу для него. Тот дикарь, которого ты решила взять в свою постель, создавал Стаю в течение семнадцати лет. Сама его личность была связана с тем, чтобы стать Царем Зверей, но он бросает все это, чтобы жить с тобой в пригороде, хотя его уход на пенсию никогда не был частью сделки, которую ты заключила со своим отцом. И Стая позволяет этому случиться.
Откуда он знает?
— Кэрран любит меня. Он ушел, потому что хочет быть со мной.
— А твой отец?
— У него очень давно не было детей. Я его первенец в этом возрасте.
Сайман поднял брови.
— Это мне ни о чем не говорит.
— Он заинтригован моим существованием.
Сайман открыл рот, затем закрыл его.
— Я не буду частью этого безумия.
Он взял зип-пакет и подтолкнул стекло обратно ко мне.
— Неправильный ход, — сказала я ему.
— Твой отец убьет тебя, — сказал Сайман. — Возможно, не сегодня, но, безусловно, скоро. Если он не убьет тебя в ближайшем будущем, тогда в следующий раз любая сила попытается захватить город. Когда это произойдет, все, кто когда-либо поддерживал тебя, станут жертвами чистки. Ты прокаженная. Все, к кому ты прикасаешься, помечены.
Серьезно?
— Стать твоим союзником — подписать смертный приговор. Я ничего не получаю, поддерживая тебя. Я рискую разозлить тебя, отказавшись служить, но ты покинула Стаю, так что ты больше не в состоянии использовать ее против меня, и ты не предпримешь никаких действий, чтобы наказать меня напрямую, потому что ты скована своей собственной моралью.
Хорошо. По крайней мере, мы знали, где находимся. Я забрала зип-пакет и вышла.
***
Я ВОШЛА В двери «Кадам Армс» в половине десятого. Кузница занимала прочное здание в юго-восточной части города. Семь лет назад, когда я впервые пришла сюда, чтобы купить клинок, здесь были только Арнав, его сын Нитиш и дочь Неха. С годами бизнес рос, и кузница росла вместе с ним. Когда я сегодня зашла внутрь, я увидела двух подмастерьев, один из которых показывал лезвие покупателю, а другой пополнял запасы на полке. Ученица, которой едва исполнилось пятнадцать, подбежала ко мне, чтобы спросить, чего я желаю. Я спросила Нитиша, и через пять минут меня провели в подсобку, где Нитиш спокойно рассматривал несколько стальных блоков.
Нитиш взглянул на меня. Он стал мужчиной среднего роста, с густыми темными волосами, яркими темными глазами и улыбкой, которая освещала его лицо. Семья Нитиша происходила из Индии, города Удайпур, района, который с шестнадцатого века снабжал правителей Моголов оружием. Кофтгари был у него в крови. Это было точное искусство, особенно когда дело касалось надписей. Даже малейшее изменение изгиба в арабской надписи или неправильный угол штриха в кельтской руне на лезвии могут изменить его значение. Нитиш был лучшим в городе.
Я развернула кинжал и положила его на стол. Улыбка погасла. Он быстро накинул ткань обратно на лезвие.
— Это один из твоих, — сказала я.
Нитиш покачал головой.
— Да, точно, — сказала я ему. — Это твой кофтгари на лезвии. Есть только одна кузница, которая делает работу такого качества, и я могу сказать по образцу, что она не принадлежит твоему отцу. Для кого это было сделано?
— Это не очень приятный разговор, — тихо сказал он.
— Я знаю, что покупателем был мужчина, вероятно, последователь ислама.
Нитиш покачал головой.
— У меня пропал друг. Я нашла кинжал в его кабинете. Я знаю, что он не его. Он собирался жениться.
— Я женат. У меня дети, — сказал Нитиш.
Я откинула ткань, обнажив кинжал.
— Мне просто нужно имя. Тебе это никак не аукнется. Я не знаю где мой друг, но он пока жив. Он хороший человек, а его невеста потеряла руку, защищая беременную женщину. Они заслуживают шанса быть счастливыми. Мне нужно только имя.
Он не смотрел на меня.
— Что, если бы Према пропала? — Я позволила имени его жены упасть между нами, как тяжелому камню. Я должна была отправиться прямиком в ад за то, что так поступала с ним. — Нитиш, я бы не пришла к тебе, если бы у меня был выбор.
Нитиш натянул ткань обратно на лезвие и наклонился ближе.
— Пойдем.
Я взяла кинжал и последовала за ним через кузницу, мимо горна кузни и звона молотков, в дальнюю комнату. Он распахнул тяжелую дверь, включил свет и закрыл за нами дверь. Четыре стены, заполненные оружием, уставились на меня.
— Я не знаю его имени, — тихо сказал Нитиш. — Но я знаю, что он покупает. — Он указал на нож на стене.
Одностороннее лезвие длиной одиннадцать с половиной дюймов начиналось прямо у рукояти, а затем слегка изгибалось вправо, сужаясь и обратно изгибаясь влево на острие. Кончик кинжала, треугольный и усиленный, был почти игольчатым на самом конце. Зловещий острый край. Крепкий хребет, чтобы лезвие не сломалось. Простая рукоять, кость, обернутая кожей. Пешкабз[2]. В Персии семнадцатого века это был эквивалент бронебойного снаряда. Усиленный наконечник разрезал кольчугу, будто ее там даже не было. Он проскальзывал между ребрами, и если приподнять его под углом, он попадет в сердце. Дерьмо.
Мы спокойно смотрели на лезвие.
— Несмешанная сталь, — тихо сказала я.
— Нет. Обычно он не хочет дамаск. Это сталь ноль-шесть, —
