Здесь было тише. Большая волна разбивалась у горла залива. Покачиваемая малой волной, шлюпка шла меж высоких скалистых берегов.
Солнце клонилось к западу.
Ясачный дал команду, и гребцы навалились на весла.
Теперь они не могли рассчитывать на береговой пост радиолокации: высокие, извилистые берега губы мешали наблюдению за шлюпкой.
Соблюдая предосторожность, они шли ближе к берегу, всматривались в снежную мглу и, только убедившись в том, что шлюпка с «Бенони» опередила их, продвигались вперед до следующего поворота.
Берега становились пологими, изредка встречались валуны. В распадках курчавились мелкорослые ерники, занесенные снегом.
И, как это часто бывает, их путешествие закончилось неожиданно. Далеко впереди, за скалистым мыском, чуткое ухо Ясачного уловило всплеск весел. Прислушиваясь, боцман поднял руку, затем тихо сказал;
— Табань левым!
Шлюпка круто развернулась. Последовала новая команда, и с разгона киль врезался в песчаный берег.
Посовещавшись с Ясачным, капитан подозвал к себе Нагорного.
— Вот что, комендор, со стороны этой скалы, — капитан указал на мысок впереди, — подберитесь как можно ближе к их шлюпке. Постарайтесь выяснить, сколько человек высадилось на берег и каковы их намерения. Помните, малейшая неосторожность может провалить операцию.
Ясачный помог Андрею надеть белый маскхалат, поправил капюшон, проверил оружие.
Нагорный двинулся вперед. Пока между ним и шлюпкой «Бенони» находился скалистый мысок, можно было двигаться не соблюдая большой предосторожности, но, по мере того как он подходил все ближе к скалам, опасность возрастала. Наст выдерживал его тяжесть, а валивший хлопьями снег скрывал оставленные им следы. В ернике Андрей залег и стал пробираться вперед по-пластунски.
На склоне мыска образовались проталины, кое-где желтели первые вестники заполярной весны — цветы многолетней сиверсии.
Поднявшись на вершину, Нагорный рассчитывал увидеть, что делается по другую сторону мыска, но, выглянув из-за камня, убедился, что от противоположного края скалы его отделяет ровная площадка шириной в семь-восемь метров. Андрей с трудом преодолел последние метры глубокого снега. Южный склон мыска густо порос мелкорослым березняком, и это облегчало задачу Нагорного. Андрей увидел на отмели шлюпку «Бенони». Матрос, назвавший себя Хугго Свэнсоном, сидел на снегу, прислонясь к валуну, и курил трубку, рядом с ним лежали рюкзак и саперная лопата. Боцман с «Бенони», уже немолодой человек, тяжело дыша от усталости, сидел на носу шлюпки.
— Ты, что же, здешний? — по-русски, но с. каким-то акцентом спросил боцман.
— Видел в губе знак, из камня сложенный?
— Видел.
— Своими руками складывал. Сколько лет прошло, а кекур — знак этот все стоит… — Свэнсон отлично говорил по-русски.
Некоторое время они молчали, затем пожилой спросил:
— Ты же русский. Звать-то тебя как? — Не получив ответа, он приложился к фляге и с какой-то душевной усталостью сказал: — Ты, Хугго, знаешь меня как Райта, но имя мое Микель… Микель Янсон… Я из Вентспилса, с Балтики, там родились мои дети… Старшего, Эльмара, в сороковом[17] я увез на чужбину и… Нет больше сына у Микеля Янсона. — Он снова отхлебнул из фляги, сплюнул и сказал: — Осталась дочь, Берта. Она живет в Лиельварде, ее муж электрик на Кегумской гидроэлектростанции. У Берты родился сын, мой внук. Его назвали, как меня, Микелем… Я бы очень хотел повидать моего внука…
На этот раз паузу нарушил Свэнсон:
— Мы с тобой, старик, не в Хессельнесет у стойки Басса! Надо приниматься за дело!
— Еще немного, я очень устал, — глухо сказал Янсон и потянулся к фляге. — Мы с тобой, Хугго, как пара волов в одном хомуте. Ты молодой, сильный. Скажи мне правду, Хугго, зачем мы здесь, на этой суровой, холодной земле? Это что — политика?
— Мне политика, что рыбке зонтик! — усмехнулся Свэнсон. — Был я в лагере под Мюнхеном, хлебал со мной баланду из одного котелка человек… Теперь небось и костей его не осталось, можно назвать — Никифор Касаткин. Историй он знал множество, мог объяснить всякое движение человеческой души. Мне Никифор так говорил: «Ты, Сашка — меня Александром звать, — в жизни романтик и погибать тебе придется через эту твою романтику». Так и сказал. Никифор людей насквозь видел.
— С чем ее едят, твою романтику?
— Про это тебе знать не положено, — отрезал Свэнсон, встал, потянулся и, позевывая, бросил: — Надо двигаться. Вот придем на Черную Браму…
«Черная Брама», — мысленно повторил Андрей и вспомнил все, что было связано для него с этим названием.
Райт достал из-под банки вторую саперную лопату. Они закрыли шлюпку чехлом и поверх брезента забросали снегом.
«Стало быть, Хугго Свэнсон рассчитывает сюда вернуться», — подумал Нагорный.
Старик присел возле своего рюкзака и хотел было продеть руки в ремни, но раздумал:
— Мне, Саша, нечего делать на Черной Браме. Ты вернешься назад, в Гамбург. Тебя ждет Марта. Ты сам говорил, она молодая и красивая, твоя Марта. Если ты любишь, то поймешь… Саша, я хочу перед смертью прикоснуться к земле, на которой вырос, обнять дочь, взять на руки внука… Я пришел сюда только для того, чтобы в последний раз увидеть мою Латвию, услышать родной язык…
— Ты, старик, думаешь, что тебя примут? — спросил Свэнсон.
— Примут, Саша, примут! Не как вор приду — как блудный сын: «Согрешил я перед тобой и недостоин называться сыном твоим».
Бросив исподлобья быстрый, оценивающий взгляд на Райта, Свэнсон молчал.
— Во имя твоей любви к Марте, во имя твоего счастья… Ну хочешь, я на колени перед тобой встану…
— Хорошо, старик, но будь осторожен. Отсюда пойдешь прямо на юг полмили, затем на восток — Гудим-губа, порт Георгий (из порта раньше ходила «каботажка» до Мурманска), ну а там — поездом. Деньги у тебя есть…
Дрожащими пальцами старик торопливо затянул ремни рюкзака, сделал несколько нерешительных шагов, потом остановился и вернулся назад:
— Хочу обнять тебя, Саша, пожелать настоящего счастья. Мне всегда казалось, что красивые люди жестокосердны, теперь вижу— ошибся… — На глазах Райта блеснули слезы.
Свэнсон ответил на объятие, и старик двинулся на юг. С каждым шагом его поступь становилась увереннее, тверже.
Чтобы лучше видеть уходившего, Свэнсон поднялся на поросший мхом валун, сунул руку за пазуху и, вскинув пистолет, не целясь, нажал на спусковой крючок. Выстрела не было слышно. Микель Янсон повернулся к Свэнсону и, раскинув руки, упал лицом вниз.
