нежность — истаивает сердце. Вот Вы — _к_а_к_а_я_ _с_и_л_а_ _ч_а_р! Подобной женщины не знаю.
Как я для Вас буду читать! так ни-когда не читал — _у_с_л_ы_ш_и_т_е! Отдам всю душу! Только за один взгляд!
Не знаете Вы, ско-лько Вы можете! В Вас исключительная сила творящей воли, душевного очарования, страсти, душевного богатства, воображения непостижимо-яркого. Вы — дарование безмерное. Клянусь.
Ради Бога, все, все от Вас приму: укоры (не виновен) — молчанье… (бо-льно!) только, ради Господа, верните себе здоровье, — ешьте, спите… лечитесь… — весь и навеки Ваш, все, все для Вас.
Уверяю Вас, у меня все есть. Нужно будет — мне пришлют мои же деньги, мой труд литературный — у меня на все хватит, будете — все узнаете.
А Россия… — если буду жив — даст _в_с_е. Мне уже предлагали продать литературные права! Конечно, — _о_т_к_а_з_а_л. Вот до революции «Нива»174 покупала за 50 тысяч золотых рублей только «приложить» (*А тут все рухнуло. За эти годы — у меня книг 15–18 вышло. Не знает их Россия. Ну, по-чи-та-ет! Мой тираж в России был втрое сильней Бунина, все рос. [См. примечание 175 к письму № 46.])175. Да мои «детские»176 — в народные школы приносили до 3–4 тысяч золотых рублей в год.
Ну, все Вам расскажу, мно-го интересного, а сколько д_и_в_н_о_г_о! На днях я увидел чудесную Мадонну! Это — Красота! В окне напротив… как виденье! Напишу… — из области искусства. В ответ на Ваше — о, глупенькая моя сестричка! — слово — «Я совсем некрасива». Вот мы об этой красоте и поговорим в письме, ближайшем, если не забуду. А в Париже уж наверное. С трепетом жду Вас. Я не смущаюсь — но трепетанье чувствую… — Вашего разочарования. Ну, будь — что будет. Все свои мечтанья _с_п_р_я_ч_у. Все-таки для Вас останется И. Ш. Для меня — Ваш _С_в_е_т, и Ваш Талантище!
Милая, целую… Ив. Шмелев
Сначала — читайте по «машинке». Я и сам не разберу. Вот что Вы со мной творите!
Но знаю, я не буду видеть строчек. Вы только — и _в_с_е_ — Вы, Ты, родная! Дитя мое, мой Свет тихий — о, сумасбродная девчонка! Что Вы написали! в exprès! о, сумасбродка!
Вы — самая женственная из всех, всех — женщин, да! Извольте написать, безумица, какие духи любите? Очень прошу. Ах, Вы сумасбродка! И потому за это я Вас еще больше люблю — но больше уже нельзяя.
«Она меня — за муки полюбила177… а я ее — за состраданье к ним». Шекспир «Отелло». О, когда увижу?! Как у меня будет уютно с Вами! Ско-лько скажем! Каждый день — годы счастья!
47
О. А. Бредиус-Субботина — И. С. Шмелеву
23. IX.41
Дорогой, далекий, — шлю Вам привет, и жду, жду письма Вашего, обещанного, ответного… Его все нет еще! Писала Вам в Рождество Богородицы, а думаю… всегда… Не послала то письмо от 21-го. Слишком много слов, а все не выражают. Я так волнуюсь чего-то. Меня волнует особенно пока я не узнала откуда Ваше отчаяние тогда было? И почему Вы (когда еще все ясно было) вдруг написали: «Воображение Ваше может разгореться и многое испортить» (* «я чувствую, как Вы свыкаетесь со мною.» Вы боялись этого? Скажите!). Я навоображала? Что это: «учитесь властвовать собою»178..? Я должна знать. Весь день я с Вами — читаю все Ваши письма, потом метнулась к «Путям Небесным», — опять за письма… Мне все же странно, как Вы отговаривали (прямо трепетно) меня от приезда в Париж. И «быть благоразумной, считаться с условиями жизни». Объясните? Напишите подробно какое письмо мое было от 24-го — 26-го и какое от 31-го? Я все забыла. Пишу так много. Много на бумаге, а в мыслях еще больше. Сию секунду девочка из деревни принесла мне Ваш expres. Какое трепетное чувство, — сейчас открою.
-
Прочла.
Ответ мой, не на письмо, конечно, а на ТО, на Ваше, главное — найдите в сердце Вашем! — Как мучительно мало слов, — как много чувств, и… трепета, и счастья…
Как назову Вас, какими (жалкими!) словами скажу о том же?!
Нет, я хочу сказать Вам прямо, словами, и пусть извечно-знакомыми всему миру; не потому ли и вечно-живыми, как обмоленная икона в храме?! —
Да, я люблю Вас тоже. Давно, нежнейше и полно, и свято! Люблю.
«Вы не случайны в моей жизни, и, быть может я — в Вашей». Сказали Вы. Не бойтесь, отчего же это «быть может»? Да, знайте, люблю Вас. Всей силой души и сердца. Не говорила, не писала. Робела и не знала, нужно ли Вам это. А впрочем м. б. сама не оформляла, не сознавала. Но Вы могли увидеть души глазами в каждой моей строчке.
Поверьте, обязательно поверьте, что все время я была в тревоге, трепете и ожидании; я духом знала, что все именно _т_а_к_ и будет. Я знала не словами, не разумом, а чем-то высшим. При мысли о Вас сжималось сердце. Я выразить бы это не сумела. Я понимаю такое «знание»179 Дариньки. Таак понимаю!.. Вот и теперь я «знаю» еще и другое что-то. То, что Вас больше всего терзает, но не скажу. Нет, не скажу.
В моем стихе-безумье к Вам (не пошлю его ни за что!) намек есть бледной тенью на то, тонкой тенью, как дух мимозы. Не думайте, что что-нибудь, чего мне стыдно, — нет — это очень, очень свято! Я не потому молчу. А просто сердце приказало пока молчать.
Ах, как пою, смеюсь я навстречу солнцу! Как чудно, нежно небо, как звонки птички! И как мучительна разлука!.. Далекий, чудный, единственный… любимый.
Всей душой и сердцем любимый!
Вы не осудите меня? Пишу такое, пишу, не принадлежа Вам? Чужая! Осудите?
Мне очень больно касаться этого. Но это надо. Мне хочется сказать Вам, что это не кокетство, не влюбленность, не «Анна Каренина»180 и не «со скуки», — не от неудовлетворенности в семейной жизни, во мне. Нет, — но потому, что Вы единственный, о Вас молилась годы, пред Вами, пред Духом Вашим преклоняюсь. Я много думала о «совестном акте»181, что у И. А. так чудно разъяснено. И я не нахожу себе упрека. Поймите, что в Вас — жизнь и Вера в Бога, все самое чудесное, что делает жизнь Жизнью. И упрекнуть за любовь к этому никто не может. Ах, это сложно описать, но это я сердцем чую. Не оправданий себе ищу, а знаю. Я не боюсь себе обвинений и помню
