с выцветшими, сизыми от пыли листьями. Воздух был сухим и знойным. Исчезла удушливая влажность Миаджана, исчезли сковывающее разум сонное оцепенение, глухая тишина и тёмно-зелёный полумрак. И Сингур тоже исчез.
Девушка поднялась на ноги. Сейчас все казалось сном: воспоминания плыли, будто случившееся недавно — случилось много лет назад и не наяву. Если бы Эшу спросили, сколько времени она провела, плетя кружева, девушка не ответила бы. Сейчас ей казалось — прошёл миг. А через миг — целая вечность. И как же удивительно было снова чувствовать себя живой, а не снулой рыбиной, плавающей в чёрной глубине.
— Ты очнулась? Хорошо, — брат появился из-за стены кустов. — Идём.
Он потянул её за собой.
Эша вырвалась и повисла у него на шее, собираясь расцеловать, но Сингур разжал её руки:
— Потом. Тут за холмом — небольшой хутор. Нам нужна еда, другая одежда и деньги.
Сестра кивнула.
— Я постучусь в крайний из домов. Ты постоишь на улице, — сказал он.
Она снова кивнула.
Очень скоро они уходили прочь от хутора — в сторону холмов. У них были еда, одежда и немного денег. Только Эша теперь боялась подходить к Сингуру, хотя он и отмыл руки от крови.
* * *
Бог воровской удачи — четырёхглазый Куго — снял свою защиту с Кирги, закрыл все четыре глаза и больше не смотрел на неё, не берёг от опасности. Бросил! Хотя она регулярно делала ему подношения, говнюку!
Как же ей было плохо! Она и стонала, и скулила, и пол скребла ногтями. Казалось, потроха кто-то взял в горсть, стиснул и начал выкручивать, словно мокрую тряпку. Больно, воздуха нет, тело немеет. Слабость такая, что головы не поднять. Орать хотелось, а получалось только едва слышно подвывать. И чем дальше паскудник узкоглазый уходил, тем хуже делалось рабыне. В глазах мутнело, будто солнце гасло. Всё расплывалось. А потом повисла чёрная темень. Как ночь. Ослепла Кирга, разбойница и воровка. Хотелось ей визжать от ужаса, но могла она лишь задыхаться от боли.
Корчилась долго. А потом помаленьку пелена перед глазами начала спадать. Сперва очертания мебели появились, потом вся комната, а там уж и деревья за окном в закатном солнце, и витая кожаная плеть на диване. Всё-всё стало видно. Боль угасала. Но Кирга завыла ещё горше, потому что поняла: приближается её мучитель, а значит, скоро плеть запоёт в его руках и будет рабыне едва ли лучше, чем весь этот долгий мучительный день.
* * *
Кьен Тао, он же Гронк, прошёл в свои комнаты, неспешно переоделся и открыл малый сундук. Кирга, сжавшаяся на цепи около стены, затравленно смотрела, как хозяин достает кисет и отмеряет малую щепоть порошка.
— Подними голову, — это были первые слова, за весь вечер сказанные саворрийцем рабыне.
Взгляд воровки метнулся к плети, что лежала на краю дивана. Обречённо Кирга подняла голову и вдохнула невесомую чёрную пыльцу.
Гронка завораживало наблюдать за сосудами, когда Древний проникал в них, брал, занимал тело.
Вот и сейчас женщина, сидящая на цепи, сперва скривилась от отвращения, будто в неё вползал огромный слизень, потом лицо у неё застыло, но от рассудка волнами расходилась паника пополам с омерзением, которые медленно вытеснялись спокойствием. Затем отвращение исчезло, лицо разгладилось, взгляд успокоился и опустел.
А вот ощущение, идущее от Древних, Гронку нравилось — ровная гладь, что так радовала после беспорядочных чувств людей.
— Запомни мои слова, — заговорила, наконец, женщина низким мужским голосом. — Призывай, только когда это действительно важно. Многоликие взбудоражены. Не будем рисковать лишний раз.
— Понимаю, Повелитель, — поклонился Гронк.
— Теперь слушай. Беглец изменился. Мы не знаем, как это могло произойти. Слепок его мерцания можешь забыть. Он только собьёт тебя со следа. Возьми слепок его сестры, — с кончиков пальцев прикованной к стене женщины сорвалась тяжёлая капля разноцветного мерцания.
Охотник поймал её, и капля тут же просочилась под кожу, протекла от ладони к плечу, затем по ключице — к шее, а потом уж — к лицу и вспыхнула в глазах. Он увидел.
— Это слепок с её вещей, он нечёток и обманчив, но лучшего нет. Ищи всеми возможными способами.
— Да, повелитель, благодарю.
Древний в теле Кирги продолжил:
— Если сумеешь привести беглеца живым, награда тебя поразит. Однако если не получится, убей его и верни перстень. В худшем случае — просто убей и возвращайся.
— Я понял, повелитель. Но… есть ещё кое-что.
— Говори.
— Сосуд, чьё тело ты занял, — охотник показал на Киргу. — Она что-то сделала. Теперь я могу чувствовать других, только когда она рядом.
— Откройся.
Охотник привычно открылся Древнему, чувствуя, как невидимая сила неспешно прощупывает его. Затем эта сила ушла, а Гронк ощутил, как беззвучно заорала и забилась Кирга. Ощутил даже сквозь Древнего, что заполнял её. После недолгого молчания Повелитель сказал:
— Вы оба слишком далеко. Я не смогу это исправить на таком расстоянии. Когда будешь возвращаться, привези и её — целую и невредимую. Потому что если она умрёт, то даже я не берусь предсказать, вернётся ли к тебе чутьё.
В ту же секунду равнодушный взгляд Кирги потускнел. Древний ушёл.
* * *
Во второй раз приход Повелителя был уже не так мерзок. А может, пообвыклась. Кирга внимательно слушала разговор, однако когда господин, закончив ощупывать узкоглазого, обратил своё внимание на неё, воровка едва не тронулась умом.
Всё склизкое и чужое внутри тела одновременно пришло в движение, прощупывая её от пяток до макушки. Это длилось очень долго. Чуть ли не тыщу лет вся та мерзость, что заполняла рабыню, двигалась и двигалась, сводя её с ума.
А потом мерзкие ощущения прекратились, и Кирга, изо всех сил пытающаяся не потерять сознание, услышала слова повелителя перед тем, как тот вышел из неё. После дикого перемешивания уход уже не показался таким отвратительным, как прежде.
— Вот, значит, как… — она едва держалась на ногах, но держалась! И сверлила саворрийца ненавидящим взглядом. — Первое, что ты сделаешь завтра — купишь мне нормальную одежду.
Узкоглазый усмехнулся, неспешно подошел к дивану, взял плеть. Но Кирга не отступила, не склонилась. Она с вызовом посмотрела хозяину в глаза и продолжила:
— А сейчас снимешь ошейник. И больше пальцем меня не тронешь!
— Разумеется, — он усмехнулся и щёлкнул об пол плетью.
— Или я убью себя! — взвизгнула воровка. — На ошейнике удушусь! Вены перегрызу! С лестницы вниз головой прыгну! Станешь бесполезен хозяевам!
Она увидела, как дрогнуло лицо узкоглазого, и захлебнулась торжеством:
— Быстро. Расстёгивай ошейник.
* * *
В этот
