Если существовала во всей вселенной одержимость одного человека другим, то, вероятно, сейчас я имела дело именно с ней.
– Но… как? – едва сумела выдохнуть я, чувствуя, что дож плавно поменял положение, перетекая в пространстве, словно пламя, которое движется медленно, но неотвратимо. – Зачем?..
Я плохо соображала, что спрашиваю, потому что горячие губы уже опустились к ключице, обводя ее раскаленным, как сама страсть, языком.
– О господи, – выдохнула я, ощущая, как жгучая волна пульсом прибоя раз за разом падает в основание живота.
Я готова была взорваться без какого-то дополнительного воздействия. Это было настоящее сумасшествие.
– Да… – хрипло прошептал дож. – Я хочу тебя, Александра. Хочу, чтобы ты стала по-настоящему моей…
Сознание терялось в происходящем. Я не понимала, что от меня требуется, что хорошо, а что плохо. На что вообще меня пытается подписать этот чудовищно красивый повелитель империи Огненной луны?..
Ведь я уже была его лаурией. Его рабыней, его собственностью, его вещью. Он мог делать со мной все, что пожелает. И он фактически единственный во всем мире знал, что я чужая здесь. Что мой дом где-то далеко-далеко отсюда.
Сициан обладал надо мной нерушимой властью. И все равно при всем при этом он хотел, чтобы я сама признала его силу, его главенство.
Зачем?..
Могло ли это быть потому, что я тоже была ему интересна?.. И поэтому он готов был обещать мне даже какие-то невероятные магические чудеса?..
– Я не хочу подчиняться кому бы то ни было, – проговорила я, собрав волю в кулак. Хоть немножко бы мне силы, вот еще бы капельку!
Дож опустился губами к моей груди, и что-то внутри начало обрываться со звонким протяжным звуком… напоминающим стон.
– Хочешь, я покажу тебе, что подчинение может быть очень приятным, Александра? – прошептал дож и осторожно, едва касаясь, провел языком по моему соску.
Я прикусила щеку и с силой зажмурилась, пытаясь одновременно сжать бедра. Между ног разлилась раскаленная лава, внутри все ныло и тянуло.
– Хочеш-ш-шь?.. – повторил он и подул на влажную дорожку, отставленную его губами.
Перед глазами потемнело.
Кивнула, не веря, что сделала это.
- Я хочу взять тебя прямо сейчас, - сказал он вдруг жестко, и по позвоночнику скользнула дрожь.
Ощутимая. Очевидная.
- Но я вижу, что ты все еще боишься, - добавил он, и его черная бровь едва заметно приподнялась.
Алый взгляд становился все гуще и гуще, а яд, что будто бы лился в меня от него, жег все сильнее. Где-то под пупком будто бы натянулась невидимая струна, по которой то и дело проходила сладкая дрожь куда-то в самый низ. И от этой дрожи было очень трудно сдерживать стон.
- Я ведь прав? - спросил он тогда, когда понял, что сама я не смогу издать ни звука.
Меня хватило только на то, чтобы кивнуть. Так сильно хотелось, чтобы он опустил руку, чтобы скользнул по моей разгоряченной коже, чтобы коснулся меня своим дыханием и губами… Казалось, без его прикосновений я вот-вот начну кричать. Умолять.
Струны в основании живота голодно подрагивали. Просили, чтобы на них сыграли. С тихим гулом стонали, ждали…
- Тогда я не буду трогать тебя.
Я едва не выругалась.
Страх, меня сковывал страх первой ночи. А еще нежелание делать это с тем, кто ничего ко мне не испытывает. Но кому какое дело до этого, в конце концов? Кажется, сейчас я была готова преступить все свои принципы.
Дож тем временем как нарочно опустил руки по обеим сторонам от себя, уперев их в стол. И стал смотреть на меня, прижимающуюся к нему, сверху вниз.
- Но я готов дать тебе то, что ты хочешь. Если ты будешь хорошей лаурией и доставишь мне удовольствие.
По нервам будто кто-то ударил хлыстом, измазанным в наркотике. Мне стало страшно и приятно одновременно. Мышцы дожа очевидно напряглись под тонкой тканью халата, и я невольно проследила взглядом линию его бицепсов, широких плеч, огромной грудной клетки, которая была скрыта полами халата. Глаза будто сами остановились там, где за темным шелком прятался живой рисунок, и кончики пальцев дрогнули, желая оттянуть ворот, посмотреть… А потом пройтись по рельефному прессу ниже, туда где ткань призывно топорщилась.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Ох…
Перед глазами слегка потемнело, во рту пересохло.
Взгляд взметнулся на застывшего, словно каменное изваяние, дожа, и я поняла, что именно этого он ждет. И я не смогу ему отказать, потому что… до смерти хочу прикоснуться к нему.
А потому не успело даже одно дыхание сорваться с моих губ, как я протянула руки вперед и обхватила полы его халата.
Распахнула их в стороны, медленно, неторопливо.
Из под темной ткани мелькнула голова дракона. И не просто мелькнула, а словно высунулась, сверкнув рубиновым глазом и полыхнув огнем.
Я не отстранилась. Помнила, что это лишь рисунок. Нет - напоминала себе каждую секунду.
Рисунок не может обжечь, бояться нечего.
Отвернулась. Опустила руку чуть ниже, когда полностью открыться халату помешал пояс. И потянула за него, будто случайно касаясь через шелк твердой плоти, что подрагивала чуть ниже.
Не случайно.
И все же я убрала руки, дотрагиваясь лишь до халата и остановив взгляд… там.
Дыхание перехватило. Казалось, идеальнее создать мужчину было просто невозможно. И хотя размеры меня серьезно пугали, я убедила себя, что об этом следует подумать в другой раз.
Подняла руку и опустила кончики пальцев на грудную клетку Сициана. Скользнула подушечками вниз, позволяя себе сделать то, что так давно хотела: проследовать дорожкой изгибов его совершенного тела, чтобы остановиться где-то в области живота. А потом опустилась туда же губами.
Все внутри меня горело, словно в печи крематория. Со мной происходило нечто ненормальное, каждое прикосновение к Сициану будто творило необъяснимое волшебство с моим собственным телом.
Мышцы сковало сладким спазмом, стало трудно дышать, а затем по нервам будто расползлись маленькие раскаленные змейки. Они опускались тем ниже, чем ниже относительно дожа становилась я сама. И когда мой язык скользнул во впадинку его пупка, из горла вырвался стон, а раскаленная молния удовольствие прошила позвоночник.
Мне нестерпимо захотелось опустить руки вниз и коснуться себя между ног. Напряжение становилось непереносимым.
Но именно в этот момент дож вдруг обхватил мои запястья и потянул немного вверх. Он оставил их на своей груди, и я больше не могла их опустить!
Мне стало стыдно и одновременно щеки вспыхнули от еще ярче вспыхнувшего внутреннего огня. Я хотела остановить эту пытку, достигнуть пика удовольствия, и дож это знал. Знал, и не позволял мне.
Я захлебывалась от темного страстного голода. И в этот момент все же собралась с силами и подняла взгляд в глаза повелителя империи Огненной луны.
А потом чуть не закричала. Его глаза были полны алого пламени, выходящего за черту век, темные мягкие губы чуть приоткрыты, и из них вырывалось тяжелое дыхание. Грудная клетка императора поднималась и опускалась, мышцы налились сталью, кисти, сжимающие столешницу по обеим сторонам его собственных бедер, побелели от напряжения. А татуировка дракона на груди открывала пасть и выпускала фонтаны пламени цвета золота, тьмы и крови.
В глазах появилась рябь, словно они начали слезиться. Я не могла отвернуться и смотреть на дожа тоже не могла. Между ног разлилась жаркая, тянущая нервы лава. Через сжатое спазмом горло я втягивала воздух настолько короткими вдохами, что перед глазами стало темнеть.
Ждать больше было невозможно. А потому через мгновение я просто опустила губы на твердую подрагивающую от желания плоть и… удовольствие накрыло меня как разрывная граната.
- Это первый раз, Алекса-а-а-ндра, - раздался горячий проникновенный шепот, от которого голова начинала кружиться.
Я ничего не соображала.
Что значит “первый раз”? Как это вообще возможно, что происходит?..
