Когда, наконец, мы пожелали друг другу покойной ночи, было уже утро. Я вошел в свою «палату», достал рукопись, стал листать страницу за страницей и понял, как был прав Махоркин.
Писать книги – значит призывать к разумной жизни. Но может ли это делать раб? Когда духовно сильные люди попадают в рабство, бывают вынуждены подчиняться силе, они порою убивают себя, и в самой их смерти есть нечто возвышенное. Когда же человек раб, когда он оказывается в плену своих привычек, своей слабости, то, если даже он обладает геркулесовой силой, в его жизни нет ничего возвышенного. Стало быть, «в здоровом теле – здоровый дух» – вздор? Если же такой человек станет убеждать других жить разумно, он сможет делать это только за счет чужих мыслей, общих нравственных положений, разглагольствуя о добре и зле механически, надуманно, без души, и убедить никого не сможет.
Писать роман – дело трудное, но и достойное, если умело и продуманно следуешь достойной цели. Мой роман, пожалуй, мог бы быть в чем-то убедительным, но зачем нужна подобная искусственная убедительность, когда можно и нужно рассказывать не от вымышленного лица о вымышленном, а о реальных вещах, волнующих миллионы людей, как они волновали и самого Автора.
Мои руки действовали быстрее мысли: они разорвали рукопись. Через мгновенье я пожалел об этом, но было поздно. Я взял лист бумаги и начал делать наброски нового романа…
В день отъезда сказал Махоркину.
– Пока, Махоркин. Мыли мы здесь друг другу спины, ели из одного котла, плясали и водку пили. Но все-таки я поеду.
Погрустневший Махоркин молчал.
– Возможно, вернусь, потому что писательство мое, похоже, подходит к закату. Сам подумай, за что мне такие муки?! Вертеться-крутиться как проклятому и делать ненужную каторжную работу. За что? В чем я так сильно провинился, что должен тянуть эту лямку?
Махоркин молчал.
– Но ты открыл мне глаза на необходимость правды, достоверности. Ты оживил мою мысль, и теперь я не пропаду. Спасибо тебе. Будь здоров, Махоркин.
Он молча пожал мою руку. Я взял свою сумку и пошел. Он остался в одиночестве – читать газеты и «смотреть», что делается в эфире.
Уже далеко успел отойти, когда услышал его мощный голос.
– Э-ге-е-е-й! Не заблудись! – неслось по тайге, повторяемое эхом.
Это можно было понять как угодно, хотя, наверное, относилось к жизни вообще, – в лесу-то я не заблужусь.
Глава 26
Юрмала красива, очень красива. Это город зелени и всевозможных башенок. Здесь почти каждый дом с башенкой. И здесь сосны, черемуха, сирень. Но прежде всего Юрмала – море. Устроился я недалеко от моря в «частном пансионате» у старой латышской крестьянки Кристины Яновны. В Юрмале много подобного рода «частных пансионатов» и столько же Кристин, сдающих отдыхающим комнаты по сходной цене, которая, однако, людей победнее заставляет чесать затылки да подсчитывать отложенные на отдых финансы: ведь эти комнаты или даже просто ве-рандочки стоят каждая по четыреста рублей (а то и больше) за сезон… У моей Кристины сдавались пять комнат плюс веранда, сарай и тот чулан в два квадратных метра, в котором поселился я (за него с меня содрали только двести карбованцев). Но этот чулан с одной узкой кроватью и малюсеньким столиком все-таки «отдельная» комната, к тому же почти рядом с туалетом. И я, что гам ни говори, на курорте, впервые в жизни!
Впервые в жизни, что называется, отдыхаю. Хотя, по правде говоря, понятие «отдыхаю» было здесь ко мне применительно только в связи с тем, что я оказался в курортной местности и арендовал чулан на тех же условиях, что и те, кто действительно приехал сюда отдыхать. На самом же деле я работал: составлял конспект, или, если угодно, план будущего повествования о том, как я… начал писать роман и что из этого вышло. Единственно, от чего я отдыхал здесь – от водки, что было возможно благодаря тому, что жил обособленно, уединившись, сторонясь буквально всех.
Начинающему трезвеннику, чтоб не подвергаться искушениям и страданиям из-за соблазнов или воздержания, лучше все же уединиться на некоторое время. Хотя бы до тех пор, пока он не сможет сказать себе: у меня есть желание не пить ни с кем – ни за дружбу, ни за удачу, ни от скуки, ни от радости, ни даже просто так!..
Но какая несправедливость в том, что те, кому посчастливилось жить в такой красоте, как здесь, – красоте, принадлежавшей всем, продают ее за столь наглые суммы! Хотелось бы знать, как могла бы отдыхать здесь хотя бы Зайчишка со своим сторублевым окладом? Моя Кристина выручает за сезон две тысячи, не шевеля и пальцем. У нее б Риге шестикомнатная квартира, этот же старый деревянный дом она купила за пятнадцать тысяч для того, чтобы сдавать в аренду трудящимся на время их отдыха.
Так или иначе, но теперь я здесь работал и одновременно отдыхал. Программу лечения пришлось выработать без докторов, но нечто похожее на режим у меня получилось: утром – работа, после обеда загорал у моря, по вечерам ходил в кино, перед сном гулял по твердо утрамбованному морскому берегу, где в этот час встречались только влюбленные парочки и спасающиеся бегом от инфаркта.
Я старался не замечать кафе, закусочных, павильонов, ресторанов и даже пивных, хотя часто мимо них проходил. Проклятые помойки!.. И всячески избегал каких бы то ни было знакомств – ведь всякое случайное (особенно случайное) знакомство может завести в любое из этих гостеприимных заведений, а любое туда приглашение – травма для моей еще не окрепшей психики.
Ах, какая это была мука! Соблазны, соблазны, еще раз соблазны. Куда ни повернись – вино, коньяк, водка, бальзам: «Пожалуйста, хотите в розлив? Или, может, вам коктейль?» А люди-то… Пьют и коктейли, и бальзам, и коньяк, в розлив и оптом. Люди пьют, а ты только рот обтираешь, слюнки глотаешь. Потом отходишь и чертыхаешься, бога проклинаешь и черта лысого вспоминаешь. Не пожелаю я таких пыток даже врагу.
Словно я впервые их видел – встречающихся «бухарей»… Грязные, небритые, помятые, вонючие, куда-то они идут, куда-то добираются, шатаясь, отыскивая дорогу чуть ли не на ощупь… Куда? Домой? Неужели у них тоже имеются дома и их ждут нежные жены, матери, дочери, чтобы уложить их в чистые постели, в чистые простыни, грязных, вонючих?…
Соблазны, соблазны, соблазны… Они тебя караулят везде. Так было и в поезде, в котором ехал из Дятел. Едва вошел в купе, оказался жертвой жизнерадостного весельчака, круглого, как шарик. Едва расположился, он меня ошарашил вопросом:
– Будешь?
Передним на столе – бутылка, стакан, закуска. Вытаращив на меня плутоватые маслянистые глазки, пододвигает стакан с водкой. Караул! Везде он, змий проклятый, дожидается, никуда от него не денешься. Решил стойку держать – человек я или червяк?!
Говорю ему, что не пью, потому что у меня язва, что я сердечник, что у меня стенокардия, – смеется: ха-ха-ха! Как ему весело! Глазки блестят от удовольствия, сует стакан. Говорю, что у меня расшатана нервная система, что бывают хронические провалы памяти, что, если буду пить, отдам богу душу, что из-за водки потерял всех друзей или, скорее всего, ни одного путного не приобрел, что потерял работоспособность, что продолжительными пьянками извел жену, что убил человека и просидел пятнадцать лет в тюрьме, – смеется. Я говорил ему долгой страстно, моя речь была убедительной и потрясающей, другой бы бутылку в окно выкинул.
– Ха-ха-ха! – радуется. Ему весело стало, а то он скучал.
– Так что млд… члвик? Ни? А т-ты знаешь, сколько находится в пути этот… луч? Ну, как его там? Космический. Не знаешь?
Да, ему был нужен собеседник. Пожимаю плечами, дескать, не знаю, сколько он там путешествует, этот луч… Интересуюсь, по какому профилю он работает.
– От виноделия, млд… члвик. Распространяю.
Он пододвигает ко мне жирную колбасу, а я не ем жирной колбасы.
– А вы? – интересуется он.
Представился лесорубом. Ему и это смешно. Что ж, когда кейф, всегда смешно поначалу…
– Зря не пьешь, млд… члвик, – говорит шарик. – Алкоголь – штука, конечно, вредная, – ему смешно до чертиков, – но я же его распространяю по служебному долгу, планомерно, по государственной стоимости. А наш завод, млд… члвик, не из отстающих, хе-хе-хе… Так что давайте, а?
– А вы знаете, как выглядит мозг алкоголика? – спрашиваю.
– А как же? Этиловый спиртик – опасная вещь, с этим надо осторожненько! – Он с удовольствием выливает себе в глотку стакан и продолжает: – А на будущее поколение как влияет!.. У вас как насчет будущего поколения? – Пожимаю плечами. – Нету? – Он даже удивлен. – Так вот с этим, млд… члвик, надо бороться, как с социальным злом, – яростно, непримиримо!
Он допивает всю водку, и у меня гора с плеч: чего нет – того нет.
– С каким трудом развивается человечество! – рассуждает круглячок, закатив глаза, вздыхая. – Вчера мы были кто? Шимпанзе… Теперь строим электростанции, гуляем по Луне… Человек разумен, млд… члвик, а алкоголизм – это не изготовление, а употребление…
