У женщины был приятный, по-девичьи звонкий голос и теплый, с печалинкой, взгляд.
4
Товарный поезд, прогромыхавший в сочельник по трамвайным путям в сторону площади Кальмана Сэля, вел Иштван Юхас.
Путевой лист был выписан до Комарома.
Иштван Юхас рассчитывал, что на следующий день в любом случае будет в Комароме. Оттуда налегке, с одним паровозом вернется к вечеру. А там — независимо от того, дадут ему выходной или нет, — на некоторое время распростится со станцией. Разыщет Эстергайоша по адресу, который тот ему оставил, — у монтера на улице Медве. Юхас и Эстергайош были земляки: их деревушка стояла как раз на границе Пештской и Эстергомской областей. Вот уже месяц, как они не были у своих. Сейчас, под рождество, они покатят прямо домой, да и останутся там, пока не прояснится обстановка.
Однако только к восьми вечера паровоз Юхаса кое-как согласились принять на Визафогойскую-товарную. А там творилось такое, чего он ни разу не видел с тех пор, как поезда водит: с уйпештского моста на станционные пути один за другим непрерывным потоком шли составы. На маленькой, тесной станции их скопилось такое множество, что для маневрирования и переформировки места уже не оставалось. Сопровождавшие эшелоны офицеры расстегнули кобуры пистолетов: у кого больше глотка, кто более решительно размахивал пистолетом под носом у соперника или у начальника станции, тот и получал разрешение «протолкнуть» свой эшелон дальше. На Юхаса и его бригаду никто не обращал внимания. Всю ночь «загорали» они на путях, держа котел под паром и надеясь в конце концов как-нибудь выскочить со станции. Под утро у Юхаса, даже не поглядев на его маршрутный лист, отцепили тридцать вагонов порожняка: взамен какой-то немецкий унтеришка, потрясая пистолетом, заставил начальника прицепить к эшелону восемь санитарных вагонов с огромными красными крестами на стенках и крышах. Юхас обошел вагоны. В них расположились какие-то девицы и гражданские — немцы и венгры… Были там, вероятно, и больные… Затем пришлось брать и эстергомский товаропассажирский. Зато к десяти утра Юхасу удалось наконец выбраться со станции. Надежд на возвращение из Комарома у него уже не было, и он только прикидывал, с какой станции, пользуясь всеобщей неразберихой, ему будет ближе всего добираться до своей деревушки. Вероятно, из Чабы. Просто сбежать с паровоза, и пусть все летит ко всем чертям!
В десять утра Юхаса наконец отправили. Старенький паровозик, пыхтя, прогромыхал по станционным стрелкам, однако ехать пришлось недолго. В Юрёме путь снова преградил закрытый семафор. Сначала их обогнал воинский эшелон, затем пропустили длиннющий встречный состав с боеприпасами. Уже затемно кое-как добрались до Вёрёшвара.
На станции с безразличным видом слонялось несколько венгров-железнодорожников. Немецких солдат было тоже человек тридцать.
Один железнодорожник, выйдя из конторы, сказал что-то ожидавшим, сплюнул, а затем, задрав голову к паровозу, крикнул Юхасу:
— Можешь и ты, приятель, поворачивать оглобли.
— Как это, черт побери, поворачивать?
Железнодорожник пожал плечами.
— Чаба не отвечает. Не знаем, что там у них стряслось. Может, просто телефон неисправен… Солдаты поехали на дрезине поглядеть, в чем дело. Давно пора бы и им уже вернуться.
И снова прошло часа четыре в ожидании. Уже совсем стемнело, а орудийные вспышки сверкали со всех сторон, будто фейерверк.
— Вот и я все гляжу, — ворчал путеец, — гляжу и не понимаю: где наши, где русские палят? Вижу только — огонь кругом. Перегоняй-ка, приятель, паровоз в другой конец состава. Не станем мы больше ждать эту проклятую дрезину!
Но вскоре дрезина все же вернулась — зеленый широкозадый автомобиль, поставленный на рельсы. В дрезине сидели трое немцев, один из них был ранен. Трое не вернулись вообще. В станционной конторе начался тревожный телефонный трезвон. Ехавшие в санитарных вагонах и в эстергомском товаро-пассажирском соскочили на полотно, окружили дрезину. Кто понимал по-немецки, переводил соседям: проехать невозможно, и железную дорогу, и Венское шоссе перерезали русские. Танки их уже идут на юго-восток, к Будапешту. Надо поскорее уматывать назад, пока не захватили поезд.
У Юхаса забилось сердце: может быть, их деревушка уже по ту сторону фронта? Как же теперь попасть туда? Или хотя бы дать знать о себе! Что за рождество будет у стариков!
Вечером, в семь часов, Юхас прибыл на будайский вокзал. Мыться не стал, а только шепнул новость деповским и сразу же помчался на улицу Медве. Но его ждало разочарование: Эстергайош не мог больше откладывать и вчера вечером, наскоро собравшись, отправился в дорогу один…
Семья электромонтера — он сам, его молодая жена и мальчуган лет четырех — сидела за столом, ужинала. Ели рагу, вернее — клецки в луковом соусе, потому что мясом это «рагу» и не пахло. Зато лук был настоящий: едкий до слез.
— Ушел, значит? — переспросил Юхас. — Ну и хорошо сделал. По крайней мере вовремя через фронт пробрался. Семья весточку получит. Ну, а умыться мне не позволите ли?
— Пожалуйста! На плите вода стоит горячая. А потом просим к столу! Чем богаты… Уже за одну такую добрую весть с нас причитается! — засуетилась хозяйка.
— Да, кстати! — подхватил монтер, залпом выпил стакан воды, крякнул и ладонью вытер губы. — Эту весть мне нужно бы кое-кому передать. Подождешь меня, дружок? Через четверть часа я вернусь.
Говоря так, хозяин одной рукой нахлобучил шляпу, а другую совал в рукав пальто. Так и убежал, на ходу дожевывая кусок макового пирога.
Ласло не собирался праздновать рождество. Он был рад уже тому, что впереди у него свободный вечер и целый следующий день: он сможет спокойно собраться в дорогу, уничтожить печати, чернила, документы, все бумаги, которые могут показаться подозрительными. Вдруг его хватятся после праздника, придут с обыском, что-нибудь обнаружат — и подозрение падет на «родственника хозяина квартиры» или на «прислугу», как числились по домовой книге теперь Мартон Адорьян и Магда. Однако перед самым закрытием в банк неожиданно явился один их старый клиент и принес десять бутылок вина. Ласло оделил девушек, оставил и себе две бутылки. «Теперь будет чем справить рождество! — подумал он. — Посидим, посудачим за стаканчиком вина с дядюшкой Мартоном».
Но Ласло забыл, что теперь у него в доме есть хозяйка. Видно, прав был Фельдмар, рекомендуя ему Магду как хорошую экономку. Праздничный ужин у них получился «не хуже, чем в мирное время»!
Вошла в комнату маленькая смугляночка Кати, запрыгала, заплясала вокруг елки, потом по очереди подставила щечку старому Адорьяну, Ласло, мамочке. Дядюшка Мартон тут же вручил девчурке отличную игрушечную тележку, которую он ухитрился смастерить за один вечер из лучинок для растопки, старых катушек и гвоздя. Ласло тоже сделал подарок девочке — горсть цветных карандашей, — а под елочку выставил свои две бутылки вина.
Радовались все так, будто одарили друг друга невесть какими сокровищами. Магда принесла в комнату сверток белья.
— А это господину доктору сюрприз, — с улыбкой пояснила она. — Привела в порядок все ваше белье, заштопала дырки на носках. Кстати, их оказалось немало!
Ласло поблагодарил… И где это он видел такую аккуратную бисерную штопку?.. Отозвав мамочку в сторону, маленькая Кати что-то взволнованно зашептала ей на ухо.
— Откройте, Магда, только одно, — воскликнул Ласло, — как вы успели все это сделать за один день?
Магда ничего не ответила и вышла на кухню. Ласло показалось, что на глазах у нее были слезы. Однако, снова возвратившись в комнату с ужином в руках, она уже не плакала.
Ласло и Мартон Адорьян ужинали вместе: естественно, что в рождественский вечер они пожелали разделить друг с другом свою трапезу, тем более что живут под одной крышей. Зато Магда, как «служанка», ушла с дочкой на кухню. Кати сидела там смирно и не выпускала из рук подарков. Словом, приди в дом какой-нибудь незваный гость, он не нашел бы здесь ничего подозрительного.
Поужинав, Ласло вышел на кухню. Он налил Магде бокал вина, а для Кати чуть подкрасил вином воду «в виде исключения». А с дядей Мартоном даже торжественно выпили на брудершафт. Хотели послушать радио, но диктор все время вызывал какого-то шофера, предлагая ему срочно явиться к месту службы, захватив с собой теплое одеяло и провизию. Затем наступила долгая, томительная пауза, и вдруг заиграли марш, но тут же, не доиграв до половины, снова принялись вызывать шофера с теплым одеялом и провизией.
— Видно, кому-то очень приспичило ехать! — пробормотал дядя Мартон.
Позвонили. Магда открыла дверь, и в комнату, забыв на этот раз о всех формальностях конспирации, влетел электромонтер.
— Знаете, что Будапешт окружен? — запыхавшись от быстрого бега, крикнул он.
