Я заставила себя, подраненную жертву, остановиться и спокойно ответить охотнику. Ничто так не призывает к дурному поступку, как явная слабость. Фэлтигерну не свойственна подлость, но он считает себя в своём праве, и сознание правоты развязывает ему руки.
— Не подходи ближе, Фэлтигерн. Бывшее прошло, теперь уж всё иначе. Или мало я отдала тебе? Не требуй от меня большего.
Он уронил руки, отступая.
— Вот как… скоро же ты переменилась ко мне.
Я тихо усмехнулась, смиряя дрожь. Три года да ещё половина оборота годового колеса — срок немалый для раздумий и решений, но много ли скажут ему мои слова? А поверять правду о жизни в сидхене… не стану.
— Оставь эту женщину, Фэлтигерн. Она не принадлежит тебе.
Сильный, звучный голос доносился точно из глубины.
Стоящие друг против друга, мы поворотились, оба забыв о старом колдуне, что теперь смотрел так, будто и не был спящим.
— Не принадлежит? — вскричал Фэлтигерн. — Она — моя жена!
— Существуют обязательства превыше супружеских уз. Существуют узы прочнее и долги без срока. — Старик обратил на меня колючий чёрный взгляд. — Вижу тень за её спиной, силу, с которой мне не тягаться. Ты — лишь орудие в руках этой силы, Фэлтигерн…
— Орудие? — воскликнула я, подавшись к старику. — Что это значит?
Колдун усмехнулся, показав молодые белые зубы.
— Спросишь у него сама. Быть может, он ответит…
— Ты говоришь загадками, Анвира! Кто он такой? — потребовал Фэлтигерн.
— Вижу воинов на белых конях, что мчат небесными дорогами. Они не живы, но и не мертвы, осуждены, но не прокляты. Вижу того из них, в ком кровь князей угасшего рода — по его вине и выбору угасшего, на челе его венец из инея и льда, над головой его кружат вороны. Он рождён был человеком, но слову его послушны сидхе, и боги говорят с ним. Он уж давно перестал быть смертным, должный вечно стоять на страже между тьмою и светом, меж Тем миром и этим… Ты скоро повстречаешься с ним, — посулил колдун.
— Это с ним ты принуждена расплачиваться, Мейвин? Кто бы ни был, я не отдам ему тебя, будто так и должно…
Я покачала головой и улыбнулась.
— Не то говоришь, Фэлтигерн. Ты не спросил меня: быть может, я сама хочу платить ему… А теперь — позволь мне быть с моими братьями, для этого у меня не будет посмертия…
Чтоб не вызывать ненужных пересудов, я жила в шатре Фэлтигерна, без усердия и без мыслей изображая жену, последовавшую за мужем, чтобы разделить с ним победу или поражение и сделавшую всё, чтобы грядущее разрешилось первым исходом. Лишь колдуну Анвире была ведома правда, но он о ней, конечно же, молчал.
А Фэлтигерн более ни в чём не пытался неволить меня, покуда решив, как видно, предложить свою дружбу, коль уж любовь я отвергла. Не сказать, чтоб так уж радовала та настороженная нежность, которою он дарил меня, и глупо ожидать, будто любящий мужчина удовольствуется участью друга, однако немыслимо было вновь признать его мужем, и я молчаливо и с благодарностью принимала видимость дружбы.
Дни и ночи слились в поток горной реки, и всё явственней был слышен рокот падающей с высокой стремнины воды. Близились Зимние костры, а с ними — смерть и заждавшаяся пустота, что увлечёт меня в свои тёмные воды.
— Чем скорее изгонишь всякое чувство ко мне, тем меньше отравит тебя глоток горечи в сладкой чаше победы, — сказала я однажды ночью, когда мы лежали на одной постели, муж и жена, не касаясь друг друга. — В Зимние костры ты обретёшь всю Эрин и потеряешь жену. Земля наша едина, но много на ней девушек и женщин. Есть среди них и та, что более достойна быть королевой и более способна подарить тебе любовь.
— Ты одна, как и Эрин. Никто более тебя не достоин быть королевой, ничьи дары не нужны, когда не ты их вручаешь.
Я лишь вздохнула непреклонной уверенности в его голосе.
— Я устала, Фэлтигерн. Я скоро умру. Прошу, пожалей. Всё, чего хочу, — покоя…
— Прости. Прости…
Засыпая, ещё чувствовала, как он долго гладил мои волосы, невесомо, почти не касаясь.
Маг Туиред
Не знаю, какими путями — не без помощи колдовства, не иначе — добились того, что два войска встречались в долине Маг Туиред в назначенный срок. Фэлтигерна я почти не встречала, а когда всё же видела, то издалека; были у него заботы свыше умирающей жены. Я чувствовала лишь облегчение от того, что другое и другие отнимают у меня нелюбимого мужа. В шатёр он приходил хорошо если каждой ночью, и на отдых оставалось слишком мало, чтобы тратить то немногое ещё и на бесплодные разговоры.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Я лежала без сна под боком у мужа, вглядывалась в темноте в уставшее, заострившееся лицо, испытывая к нему ровное сестринское чувство. «Ничего, Фэлтигерн, скоро всё закончится. Скоро».
Памятуя о моих словах, Фэлтигерн старался без крайней нужды не отсылать из лагеря братьев, хотя б не пятерых разом, и, хоть вслух он не объяснял своих намерений, я была ему благодарна за возможность урвать короткие дни до вечной разлуки. Братья смущены были, видя младшую сестру непривычно ласковой, женски-мягкой.
— Ещё не поздно, возвращайтесь, братцы, — безнадёжно упрашивала их. — Родители постарели, не могут управляться, как прежде. Возвращайтесь, найдите себе хороших девушек, порадуйте матушку внуками, так давно она их просит…
— Как же нам вернуться? — отвечал за всех Лиэн. — Обещались твоему супругу — так что ж, теперь отступим, когда каждое копьё на счету?
— Он избавит вас от обещаний!
— Нет, не дело это, Мейвин.
— Упрямцы, неужто не понимаете, отчего прошу? — отчаявшись, открыла главное. — Дурной сон поведала мне матушка. Сама-то она толковать не умелица, так ведь Орнат научила меня кое-чему. Кому, как не родной сестре, желать вам добра? Не жаль меня — пускай, пожалейте отца с матерью!
— Раз так нам назначено — что ж, — мягко ответил Лиэн и обнял, как в детстве. — А всё же больше горя от трусливых да подлых, чем от ушедших славной смертью.
И я расплакалась, уткнувшись брату в плечо, как не плакала и в детстве.
— Видно, такова моя кара: тщетно остерегать любимых от смерти, — сказала, утерев лицо.
— О ком ты, Мейвин? — удивился брат.
— Не слушай, — отмахнулась я. «Однажды ты поймёшь», — сказал тогда Самайн… — Поступайте, как знаете. — И развернулась уйти.
Догнали, вернули. Той ночью я не вернулась в мужнин шатёр, так и уснула за долгими разговорами, на коленях у Лиэна, закутанная в три плаща, а четверо младших сидели рядом у костра.
Анвира вновь доказал своё искусство, проведя войско по тайному ходу, что соединил два холма, и, когда мы поднялись, то обнаружили себя уже в долине, славной великими битвами, на равнине героев, в пределах королевства Коннахт. Я озиралась и понимала, что узнаю эти места, где сама сражалась когда-то во главе войска. Однако время моих битв прошло.
То было утро накануне сражения.
День прошёл в необходимых приготовлениях. Долина сделалась пестра, наводнённая таким количеством людей и лошадей, что не собиралось на ней, верно, с самой битвы с фоморами. Когда же придут наши враги, заполнится долина, как чаша, что до краёв налита пенным мёдом.
— Где же обещанные тобою воины? — едко спросил, приблизясь, Фэлтигерн. Червонная туника и сапоги вышиты были золотой нитью, позолотою покрыта была кольчуга и изукрашена брызгами кораллов, но ярче золота горел у бедра меч Нуаду. — Вижу, не так уж они спешат. Или кони их охромели, неподкованные? Или оружие затупилось, а доспехи заржавели? Или доблесть изменила им?
— Не ведаешь, против кого обращаешь хулу, — усмехнулся Анвира, отдыхавший вблизи от меня, под сооружённым от дождя навесом из шкур. — Быстрее их коней не сыскать во всей долине Фаль, оружие в верных руках не знает позора, а доспехи им и вовсе не нужны.
— Такова их смелость?
— Такова, что иные лишаются смелости, едва услышав их прозвание, — отвечал сведущий колдун.
Загадкам его Фэлтигерн легко сыскал бы ответ, если б размышлял над ними, но иное занимало его ум, к тому же чувства омрачали его ясность.
