Я думаю, я стараюсь. Но… мне не хочется, чтобы он умирал. Если ставить на весы мою свободу и его жизнь… Пожалуй, я готова смириться с пожизненным пленом, только бы он не умирал. Но малышка ломает весь расклад.
— Вы следите за домом? Старика видели? Пусть ваш человек приходит загримированный под него. Старость никому не интересна, уверена, что его никто не разглядывал. Очки не забудьте. Но… вас впустят в дом только в том случае, если он придёт с девочкой. Иначе все отменяется, я вам не верю.
Виктор хмыкнул и кивнул. Меня даже подвезли, правда, сидеть в машине пришлось со Стасом. Высадили в паре домов от нужного, вернулась я тем же путем. Мельком даже Сергея в машине увидела, он залипал в телефон самым бессовестным образом. Рыжее мурчало в соседней квартире выпросило ещё порцию корма. Я вернула хозяйские вещи на место и перелезла через балконную загородку.
— Дурная голова ногам покоя не даёт, — сказал дед, который все это время сидел, как на иголках. — Хорошо хоть сходила?
— Результативно… А вообще, давайте чай пить. С тортом, он вкусный, зря я малого ругала.
Сергей поднялся через пятнадцать минут, его терпение лопнуло. Но картину он нашёл идиллическую, мы сидели, пили чай и беседовали о славных коммунистических временах.
— Торт будешь? — спросила я.
А Сергей постучал по циферблату часов. До дома мы доехали за пару минут. Снова темнеет, за что не люблю позднюю осень, так за эти постоянные сумерки. На душе тяжко. Бежать нужно было раньше, до того, как попалась в этот капкан, но как? В любом случае, уже поздно. У меня ещё есть время. Не знаю сколько, когда к воротам придёт «слепой» старец с внучкой под руку. Может, завтра уже? Нет, не нужно, я не готова. И я не хочу, чтобы он умирал. А с другой стороны… не так давно ты мечтала об этом, дура. Мама сотни раз говорила, что мужчины это второстепенное. Главное — семья. А моя семья эта малышка. Пусть мужчины убивают друг друга, пусть… Это не моё дело.
Вышла из машины, она газанув поехала к гаражам, а я на крыльцо села. Малой почтительно мнется чуть в сторонке, ждёт, когда я насижусь. Из-за угла вышел Вельзевул. Выглядел он неважно, под стать своему хозяину. Бока ввалились, глаза тусклые, отощал, шагает неуверенно. На шее защитный воротник, а следом змеится оборванная трубка капельницы. Сбежал, значит. Малой шагнул назад, а пёс ко мне подошёл. Сел рядом, в глаза посмотрел, и лапу дал. И отнюдь не для того, чтобы я её пожала. Я пса поняла прекрасно, и выдернула иглу капельницы, что из этой лапы, чуть пониже лопатки, торчала.
— Хороший ты, — сказала я растрогавшись. — Умный. А я плохая… Я твоего хозяина предам.
Глава 22. Богдан
Сны мне снились один другого страннее. Например, что бегу по коридорам дома и мне страшно. Я уже давно не испытывал настоящего страха, все чувства притупились, а тут поди ж ты. Да ещё и коридоры… нет, мой дом ими богат, но я прекрасно знаю, что у каждого из них есть начало и конец. А эти, из моего сна… Они тёмные и бесконечные. Плюс гнетущее чувство того, что я опаздываю, бегу изо всех сил, до хрипов в лёгких и все равно катастрофически не успеваю.
Лиза пришла ко мне вечером. От неё морозом пахнет и снежинками. Я предупредил, её беспрепятственно пропустили. Я сижу так, как уже привык этой осенью — перед камином, в руке бокал. Кажется, эта осень никогда не кончится.
— Как съездила? — спросил я.
— Хорошо, — ответила она после небольшой заминки.
Сбросила шубу, та сползла пушистым облаком к её ногам. А затем забралась ко мне на колени, свернулась, словно котенок, и честно — вот так гораздо лучше, чем просто пить. Лиза же отняла у меня бокал и сделала глоток.
— Тёплое уже. Давно его баюкаешь?
Я хмыкнул и её обнял, раз уж руки свободны. Когда успел так к ней привязаться, когда все так запуталось? И как-то неожиданно обидно вдруг, если Лиза и Ванда не одно целое, то почему мне первой не встретилась Лиза? Хотя жалеть о чем либо это вообще скука, сделанного не изменить.
— Расскажи мне про Ванду, — просит она.
— Что именно?
— Ну… что-нибудь.
— Она была красивой.
Странно, что говорю была. Видимо появление Лизы что-то изменило в моем восприятии, интересно, когда я уже начал говорить о Ванде так, словно она умерла? Не могу вспомнить. Лиза закрывает глаза, словно засыпает, но не тут то было.
— А характер?
— Она была очень живой. Избалованной жутко. Она была единственной дочерью криминального авторитета, он уже растерял всю свою мощь, но его сил и денег хватило, чтобы забаловать дочь, а потом изрядно потрепать нервы мне. К счастью, мне до этого дела не было, я тогда лежал в коме.
— В коме?
Лиза глаза открыла, смотрит на меня внимательно. Я отнял у неё свой бокал, допил, и правда, согрелся совсем виски. Рассказывать или нет? Я не очень любил об этом говорить, собственно, я этого и не делал.
— Она была очень авантюрной. Жила так, словно каждый день последний. И с ней никогда не было скучно. Она вообразила, что влюбилась в меня. Не знаю, так ли это было… Она смешила меня. К ней невозможно было остаться равнодушной, её либо любили, либо ненавидели. Она влезла мою жизнь, хотя её не звали. А потом ей стало мало. Она… обижалась, что я не могу отдать ей всего себя, полностью. Доходило до смешного, она ревновала меня к этому дому, как раз здесь шла реставрация полным ходом. Ревновала меня к щенку. Ко всем. Я уставал от неё, но отказаться не мог, она превратила мою жизнь в сумасшедший дом.
— А потом?
Ванда пыталась заполнить мою жизнь, она хотела, чтобы кроме неё меня ничего не интересовало. Рассказываю сейчас Лизе, думаю, где же были мои мозги, тогда то они нормально работали… Где? Она была девушкой-наркотиком. Поразительно, но я так и не нашёл в себе сил от неё отказаться, даже тогда, когда понял, что она не просто чудаковатая, а психанутая на всю голову.
— Потом она меня предала. Потом — исчезла. Причём сделала это так же феерически, как жила. Она обещала, что с сдохну вместе с ней, похоже, так и случится, только не в один день, как ей мечталось.
Лиза молчит. Больше ничего не спрашивает, переваривает. Часы бьют, пора спускаться к ужину.
— Я не пойду, — говорит она. — Я тебя здесь подожду, ладно?
Женщин явно тянет поговорить со мной сегодня. Тётушка туда же. Она неодобрительно качает головой, видя, что место Лизы за столом не занято, но не комментирует это.
— Ты веришь в то, что она Ванда?
Я морщусь — мне надоело говорить, причём говорить именно о Ванде. Её нет в моей жизни уже больше трех лет, и я внезапно понимаю, что даже мстить уже не хочу. Всё она, Лиза. Просто отняла у меня цель, которой я жил три года.
— Давай не будем об этом.
— Ты понимаешь, что это не один и тот же человек, Богдан? Я закрываю глаза на твои поступки, потому что понимаю — никак не могу на тебя повлиять, а потерять не хочу. Но ты просто удерживаешь живого человека в плену. Ты отдаёшь отчёт в своих поступках? Ты должен отпустить её.
— Ирма…
— Я уезжаю. Самолёт в час ночи, надеюсь, твои мальчики меня проводят. Я старая, очень старая и наивная женщина, мой мальчик. Я ещё помню тебя восьмилетним. Господи, каким ты гордым и упрямым был! Но… я полюбила тебя всем сердцем, несмотря ни на что. Несмотря ни на что, продолжаю любить тебя и сейчас. Но я очень разочарована.
Поднялась и ушла. В глубине души я рад тому, что она уезжает. Не нужно давить на мою совесть, её нет давно. Я не могу от неё отказаться, от Ванды не мог и от Лизы не могу. Но уже по другой причине. К Ванде у меня была по сути, адреналиновая зависимость. Она была, как наркотик. А Лиза… это нечто страшнее в разы. Она словно корни в меня впустила, проросла в меня, и я не знаю, как её выдернуть. Я хочу быть эгоистом. Я думаю о том, что мне недолго осталось, тётушка, слава богу не знает, как все запущено. Не знает постоянных болях, о том, что зрение у меня периодически пропадает, или картинка пестрит разноцветными пятнами, словно испорченный телевизор. Не знает о том, что я не сплю и дом мне шепчет. И ей не нужно этого знать. И сколько бы мне не осталось, я хочу, чтобы все это время Лиза была рядом, чтобы сидела на моих коленях, чтобы её волосы ночью щекотали моё лицо, я хочу смотреть, как она смеётся, а когда перестану видеть — слушать. И я готов претерпеть угрызения совести, что свои, что тётушки. Это моё желание.
