— Не совсем так, — сказал он. — Рапут Хабиб из Пенанга — мой большой друг. Я как-то оказал ему услугу, и он дал мне эти гарантии, когда я возвращался домой. История о нескольких месяцах кредита — выдумка ваших дружков из ассоциации. И потом, хотя я просто очарован вашей совместной изобретательностью, я надеюсь, вы не собираетесь поместить мое лицо в вашу чертову мозаику? Какого черта мне нужно было делать эти длинные перелеты, чтобы здесь в Европе убить Роберта Мадригала? Поверьте, намного легче было бы нанести удар в Тибете, если бы, конечно, мне это было нужно. Бросьте, неужели вы не помните, что я спас ему жизнь?
— Вы спасли ему жизнь? — Габриель спросила очень тихо, но Годолфин почувствовал угрозу. — Спасли ему жизнь? Когда я впервые услышала эту сказку о вашем героизме, мистер Годолфин, мне показалось, что я ее уже где-то слышала. Когда вы вернулись, я опять задумалась. В молодости мне доводилось встречать людей, которые иеной собственной жизни спасали своих друзей. Но это были люди совершенно не вашего типа. Это великие, немного простодушные и сентиментальные люди. Герои и первопроходцы. Я бы назвала это старомодным выражением «люди чести». Ни один из них не был энергичным, умным и проницательным мужчиной вашего типа, мистер Годолфин. Историю о вашем героизме рассказал нам Роберт. Эти вариации в славянском стиле на какую-то, возможно, реальную тему были вполне в духе Роберта.
Тихий голос угас, но как только Годолфин наклонился к ней, она продолжила, собрав всю свою волю и силы.
— Я думаю, на самом деле все было намного проще. В экстремальной ситуации, которую нам расписал Роберт, чтобы в это можно было поверить, случилось вот что. Вы со своей раненой ногой стали для всех настоящей обузой. Вас пришлось тащить шаг за шагом. Туземцы, похоже, собирались сбежать. А единственной опорой Роберта был этот презренный Лукар, еще больший трус, чем он сам. Мне интересно, действительно ли вы совершили ваш героический поступок в этот трагический момент? Или вы ничего подобного не делали?
Она опять замолчала. Через некоторое время опять зазвучали тихие слова, полные обыкновенного здравого смысла.
— Я все время думаю, была ли это история о великом героизме или о великой трусости. А не случилось ли так, что Роберт вас просто бросил, мистер Годолфин? Не мог ли он просто оставить вам одеяло и пару банок консервов и бросить там, на снегу, отчаянно кричащего им вслед? Не убедил ли он Лукара, что поступает правильно? И не придумал ли он потом, когда они все уже были в безопасности, чудесную сказку о подвиге, чтобы прикрыть свою собственную трусость? И не тот ли это крючок, на котором его потом все время держал Лукар, мистер Годолфин?
Оцепеневший Годолфин не сводил с нее глаз. На лбу его блестели капельки пота.
— Чертовщина, — попытался усмехнуться он, но не смог. — Боже мой, в наши времена настоящая ведьма! Ладно, даже если это все и так, даже если вы и правы. Допустим, каким-то чудом вам и удалось додуматься до какой-то доли правды. Докажите! Докажите, что он меня бросил. Докажите, что я три дня умирал от голода и холода, и что у меня началась гангрена, и что потом, благодаря Богу, меня подобрали странствующие монахи. Докажите, что я завоевал их доверие. Докажите, что они меня выходили. Докажите, что они организовали новую экспедицию, и я все-таки дошел до Танг Квинга, и вернулся с такими сокровищами, что смог купить старого Рапута Хабиба во всеми потрохами. Докажите, что я вернулся в Англию с его документами, когда узнал, что Роберт сделал блистательную карьеру, женившись на Филлиде. Докажите, что мы с Рапутом Хабибом разработали железный план, как с ним рассчитаться. Докажите, что это я прятался в пристройке во дворе. Докажите, что это я его убил. Докажите, что это я убил Лукара, когда он всем вам рассказал большую часть из того, что вам сейчас стало известно. Докажите, что я убил Лукара после того, как он просвистел вам всем «Мечту малютки Долли». «Мечта малютки Долли Годолфина» — вот песня, которой он так запугал Роберта, что сама смерть стала для него христианским милосердием. Докажите, что это я его убил, миссис Провидица Габриель. Чем я его убил?
Годолфин все больше распалялся, опьяненный собственными словами и своей необыкновенной дерзостью. Вся его слабая изможденная фигура преобразилась, хромота исчезла. Он яростно жестикулировал и, когда он наконец закончил, его трость просвистела в опасной близости от лица Габриель.
Тоненькая ручка взметнулась, схватила металлический набалдашник и резко повернула его влево.
— Я думала над этим целые сутки. У моего мужа тоже была такая трость, — прошептала
Габриель, и Годолфин резко отпрянул назад, держа в руке тонкий блестящий клинок, примерно двух футов в длину.
19
Даже самый лучший полицейский в мире, а Бриди себя именно к ним и относил, не всегда готов к каскадерским трюкам, если они происходят в драматический момент ареста.
Годолфин имел преимущество в десятую долю секунды, и он его не упустил. В мгновение ока он оказался у двери и успел открыть ее до того, как полицейские бросились к нему, и в третий раз в своей жизни Фрэнсис услышала быстрые и уверенные шаги в холле, которые оставили в ее памяти такое неизгладимое впечатление.
Норрис, оказавшийся на пути, попытался поставить подножку и, к своему несчастью, получил глубокую рану в плечо. Двое в штатском, дежурившие в холле, пошли было на беглеца с голыми руками, как безрассудно требует от них служебный долг.
Младший, неуклюжий толстый новобранец из Волдса, схватил клинок и тут же потерял палец. Старший и более опытный попробовал поставить баскетбольный блок, но моментально был обыгран вторым, видимо, более опытным игроком. Годолфину удалось добежать до площади.
Двухнедельная хромота сейчас никак не сказывалась на его природной живости, и он легко преодолел ступеньки. Петри из «Курьера» мог бы остановить его, но у него были собственные обязанности и, отступив в сторону, он мгновенно стал лучшим фотографом года и резко повысил тираж своей газеты.
Поражение Годолфину нанесла толпа зевак, и трагизм этого поражения был пугающе справедлив. Он совершил грех против них и порядка, который поддерживает их существование. В цивилизованном мире убийство считается преступлением против народа. Человек, который идет на такое преступление, становится собственностью народа, и этот народ его судит и наказывает.
Когда Годолфин появился на верхней ступеньке, толпа за оградой равнодушно молчала, созерцая все происходящее и терпеливо перенося дождь и холодный ветер. Глаза всех присутствующих были с надеждой прикованы к темному дому напротив, отделенному от них блестящей лентой влажного асфальта.
Толпа, если у нее нет лидера, соображает и реагирует медленно. Поэтому гибкая фигура легко проложила себе дорогу на лестнице, спрыгнула на тротуар и побежала в сторону собора. Прошло довольно много времени, прежде чем они поняли, что значит его внезапное появление.
Однако, как только один из них опомнился и бросился за ним, толпа моментально ожила. Рев, первобытный, отвратительный рев, не похожий ни на какие другие звуки в мире, вырвался из сотен ртов. Толпа бросилась в погоню.
Но им не удалось его схватить. За них это сделала Пиккадилли. Как позже сообщили в газетах, преступник предпринял отчаянное усилие добраться до автомагазина, расположенного через дорогу и выбежал на оживленную магистраль. Писали, что он хотел незаметно пробраться в демонстрационный зал и сбежать на автомобиле, который незадолго до этого собирался купить. Это были, конечно, только догадки, потому что никому уже не дано было все это подтвердить или опровергнуть. Как бы там ни было, Пиккадилли вынесла окончательный приговор. Она атаковала свою жертву шквалом красных и золотых огней, ревом громадных автобусов, несущихся строго по расписанию, сиренами маленьких проворных, как осы, такси, грохотом тяжелых трехтонных грузовиков и сверкающей лавиной частных автомобилей.
Все было кончено через две секунды после того, как он покинул тротуар. Отчаянно завизжали тормоза, и два больших автобуса столкнулись, осыпав все вокруг градом битого стекла. Беспомощная фигурка ударилась о радиатор первого автобуса и распростерлась под тяжелыми двойными колесами второго.
Несколько секунд все было тихо, а потом нахлынула серая толпа.
Фрэнсис и Дэвид решили прогуляться.
К одиннадцати часам в доме 38 на Сэллет-сквер было уже сравнительно спокойно. Мэйрик и мисс Дорсет еще не вернулись с совещания, на которое был также приглашен руководитель финансового отдела фирмы. Медсестра Кинг дремала над книгой в комнате Филлиды. Норрис на кухне причитал над раненой рукой, а вокруг суетились Молли и миссис Сандерсон. Габриель лежала в своей исполинской кровати, и ее благословляли Матфей, Марк, Лука и Иоанн с вышитыми улыбками. Доротея тихо ворчала, благодаря Бога за избавление от большой беды и проклиная судьбу за то, что эту беду послала.
