Не зная сути всего произошедшего, нас удивляло, каким образом со стороны лесопилок целую ночь раздавалась стрельба.
Высланная на рассвете в том направлении разведка была очень энергично обстреляна. Утром получено было приказание 15-й роте и мне обстрелять лесопилку, а затем атаковать ее. Но прежде чем мы приступили к делу, на лесопилке взвился белый флаг, а вслед за тем из-за сложенных бревен стали выходить турецкие солдаты без оружия с поднятыми вверх руками. Видя безвыходное положение, засевшие в лесопильном складе части противника (их оказалось несколько рот) решили сдаться. В восьмом часу утра мортирный дивизион открыл огонь по казармам нестроевой роты Елизаветпольского полка. Мощные звуки выстрелов тяжелых пушек понеслись по горам, отдаваясь многократным эхом. Через полчаса огонь был прекращен. Сидевший там противник также выкинул белый флаг.
Вслед за тем дивизион перенес огонь по Турнагельскому лесу. Часов около одиннадцати со стороны Верхнего Сарыкамыша послышалась сначала сильная ружейная стрельба, а затем раздался очень большой силы взрыв, после чего там все стихло. Не имея возможности выбить противника из глинобитных сакель, полковник Нагорский приказал саперам заложить пироксилиновый заряд под одну большую постройку. Взрывом эта постройка и окружающие ее сакли были разрушены, и защитники их частью оказались перебитыми, частью вместе с командиром одного из полков сдались в плен. Верхний Сарыкамыш включительно до северной его части оказался в наших руках. В течение дня 17 декабря противник ни на одном участке всего фронта не проявлял попыток наступать.
* * *Неудача противника за истекшие дни 16 и 17 декабря не сломила у Энвер-паши веры в успех своего оружия. Он признавал, что благоприятный момент для взятия Сарыкамыша уже ускользнул, по причине отсутствия должной энергии у ближайших его помощников, но все же положение русских считалось им безвыходным. Поэтому он отдал приказ войскам днем 18 декабря вновь атаковать русских и, конечно, овладеть Сарыкамышем. Помимо строгих инструкций командному составу Энвер-паша в своем приказе выражал войскам уверенность, что они оправдают его надежды и наконец возьмут Сарыкамыш.
Между тем общая обстановка для турецкой армии начинает меняться в худшую сторону. В кровопролитном бою 16 декабря Сарыкамыш не только был нами удержан, но мы даже в нем имели тактический успех. Части турецкого корпуса, потерпев поражение, отошли за Али-Софи, а затем на север за линию железной дороги. Эти части помимо полученного удара должны были еще опасаться за свой тыл, ввиду движения обходной колонны генерала Баратова. Взятием нами Верхнего Сарыкамыша и движением одного из туркестанских полков в направлении Гуссен-Ага-Юрта начинала создаваться угроза правому флангу 9-го турецкого корпуса и единственному пути отступления для него через Бардусский перевал к Бардусу.
Действия 11-го турецкого корпуса, несмотря на его отчаянные усилия прорвать линию фронта Гель – Кара-урган – Меджингерт, не давали никаких существенных результатов, кроме жестоких потерь.
Решив вновь атаковать Сарыкамыш 18 декабря, Энвер-паша, вследствие отхода 10-го корпуса на линию железной дороги, мог рассчитывать в этот день лишь на силы значительно уже ослабевшего в боях 9-го корпуса. Отправив армию в поход, Энвер-паша не обеспечил ее запасами продовольствия, рассчитывая на русские склады, в результате чего она начинает терпеть нужду включительно до голода. Слабо обеспеченные зимней одеждой, особенно обувью, некоторые части стали давать большой процент замерзших и обмороженных. Но самым неблагоприятным признаком для противника был начинающийся в его войсках упадок духа. Вожди им сулили победу, теплые квартиры, громадные запасы и славу, а судьба дала им тяжелый поход, голод, холод и тысячи погибших в безрезультатных боях. Они уже не могли проявить ни энтузиазма, ни порыва, так как вера в победу у них угасала. У них, как в отлично дисциплинированных войсках, осталось лишь одно слепое повиновение приказу и тому, кто их привел сюда, в эти суровые и неприветливые края.
* * *Утро 18 декабря было пасмурное. Падал мелкий снег, но к 10 часам перестал. Противник молчал, давая о себе знать лишь одиночными ружейными выстрелами. В одиннадцатом часу наши мортиры открыли огонь. Медленно просверливая воздух, пронеслись над нашими головами тяжелые снаряды, а через несколько секунд опушка Турнагеля покрылась черными клубами дыма. Через четверть часа вся наша артиллерия вступила в дело. Противник изредка отвечал в направлении Кубинских казарм, стараясь, очевидно, нащупать нового врага.
– Гадает, – смеялись люди, слыша над собой шипение неприятельских снарядов.
Противник действительно гадал, но неудачно. Создав себе представление о нахождении наших мортир у полковой водокачки, он в продолжение получаса держал ее под огнем нескольких батарей. Прислонясь к дереву, я в бинокль наблюдал работу нашей артиллерии. Чья-то рука коснулась моего плеча. Оглянувшись, я увидел перед собой полкового адъютанта, с которым мы расстались у Меджингерта. После радостной встречи я поспешил задать ему вопрос:
– А как дела там, на фронте перед Меджингертом и Кара-урганом?
– Идут тяжелые бои, а особенно на правом фланге у туркестанцев. Меджингерт я покинул позавчера утром в самом прескверном настроении. Признаться, будучи в Сарыкамыше, я был уверен, что дела здесь очень не важны. Там определенно ходили слухи, что Сарыкамышу до вечера не выдержать. Особенно понизилось настроение у всех, когда разнеслась весть об отъезде командующего.
– Хорошо, Борис, но я тебя не понимаю. Куда же мог выехать генерал Мышлаевский, на фронт к Кара-ургану или к нам сюда, в Сарыкамыш?
– Нет, брат, ни туда, ни сюда, а в Тифлис через Каракурт и Кагызман.
– Да, но тогда получается такая картина, что командующий просто оставил армию под каким-то предлогом.
– Предлог, конечно, всегда найдется, но истинная причина всему тому – безвыходность положения армии, которая создалась в представлении генерала Мышлаевского, многих его окружающих и, грешным делом, у меня.
– Кто же сейчас командует армией?
– Слышал в Соганлуге, что командование армией принял генерал Юденич.
– А теперь скажи мне, пожалуйста. Какого черта меня держат здесь. Целые дни танцую под турецкими шрапнелями, а сам, сам не могу выпустить ни одного патрона.
– Кубинский лагерь и Батарейная гора служат второй оборонительной линией, как я это слышал в штабе полка. Ты не смущайся своим бездельем, сегодня ночью, кажется, все пойдем вперед, – сказал адъютант и, простившись со мной, отправился в штаб полка.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
