ветчину, яйца, джем, масло, овощи, фрукты, сок и далее действуешь по обстоятельствам. Причем никого, даже хозяйку дома нимало не смущало, что ты возишься на кухне, жаришь тосты или яичницу. При этом никто не дает тебе советов по поводу того, как лучше приготовить, – все выглядит совершенно так (за исключением – во всяком случае для меня – размеров и содержимого холодильника), как будто ты находишься у себя дома на своей родной кухне.
Утром 9 апреля после прекрасного отдыха и завтрака по описанной выше схеме Кати де Молль увезла нас с Этьенном на местное телевидение для интервью, где я впервые предстал перед американской публикой в спортивном костюме с золотистым гербом на груди. В лучах, отбрасываемых гербом в сторону телеэкрана, и мой английский выглядел вполне сносно, так что Константину не было нужды долго объяснять то, что я хотел сказать. Однако, как вновь испеченный метеоролог, я начинал воспринимать все происходящее вокруг уже с точки зрения той загадочной науки, которую я представлял. Это стремительно разгоравшееся солнечное и погожее утро, по всем существующим приметам, должно было бы обозначать скорую перемену погоды. Так оно и случилось. Когда мы, вдохновленные успешным интервью, вернулись домой, процесс сортировки и упаковки экспедиционного снаряжения был в самом разгаре. Рядом с домом стоял большой серебристый фургон с крупной красной надписью на борту «U-HAUL». Створки задних дверей были распахнуты, между машиной и домом сновали люди, многих из которых я видел впервые. Мы с Константином, пытаясь определить свое место в этой суматохе, сразу же попались на глаза Джону, который, судя по его громким и уверенным командам, и был главным организатором погрузки. Джон подозвал нас к себе. «O’key, guys, now you will take out the sleds, – он махнул рукой в сторону фургона, – and will fix the playwood underneath. The playwood you can find at the garage and ropes are over there»[14], – он неопределенно махнул рукой в сторону дома. Считая, наверное, на этом свои ценные указания исчерпанными, Джон потерял к нам всякий интерес и начал что-то орать Дэйву, беседовавшему на крыльце с золотоволосой Патти. Я вопросительно посмотрел на Костю. Что мы конкретно должны делать? Насчет нарт было понятно, а вот что дальше не очень. «Спокойно, – сказал Костик, – мы это мигом уладим». И действительно, все сразу стало на свои места: загадочный playwood оказался вовсе и не «игривым деревом», а вполне конкретной трехмиллиметровой фанерой, которую следовало напилить в размер ширины нарт и подвязать снизу к их грузовой площадке, для того чтобы груженые нарты не слишком проваливались в рыхлом снегу. Мы извлекли из фургона четверо новеньких покрытых лаком нарт: двое из них, изготовленные Джефом, были конструкции Нансена, двое – работы мастеров Джона и Дэйва – эскимосской конструкции «Коматэк» подобно тем, которые мы использовали на тренировках в Хоумстеде. В гараже помимо фанеры я обнаружил упряжи для собак и большие «седельные» сумки, предназначенные для укрепления их на стойках нарт, смотанные в рулоны доглайны, разноцветные фанерные ящики, устанавливаемые на нарты, несколько бухт разноцветных нейлоновых веревок и многое другое из того, что нам предстояло взять с собой. Из общего фона этой красочной палитры явно выбивался серый, шаровый цвет моего метеоящика, о существовании которого я, признаться, подзабыл за это короткое, но насыщенное встречами и событиями время. Мой долг напомнил мне о себе самым суровым и совершенно неожиданным образом: когда я открыл этот ящик, то сразу же вспомнил пророческие слова коллеги из института о наиболее вероятной судьбе по крайней мере одного из термометров. Он явно недооценил мои потенциальные возможности: все три термометра были разбиты и даже крыльчатка анемометра была погнута какой-то неведомо как проникшей в глубь ящика силой. Было похоже на то, что метеоприметы начинали сбываться. Я с ужасом подумал о том, что скажу предводителю и как теперь смогу доказать своим друзьям состоятельность советской метеонауки. Состоятельность грузчиков Аэрофлота, в чьих ласковых и требовательных руках успел уже неоднократно побывать на пути в Америку мой неосмотрительно сданный в багаж ящик, была убедительно доказана, но от этого мне было не легче. Я вынул анемометр и попытался расправить его сложенные крылья. Эта непростая операция мне, к счастью, удалась – во всяком случае он крутился. Хотя я не был уверен в том, в каких именно единицах он будет теперь показывать нам скорость ветра, но это был уже отдельный вопрос. От грустных размышлений у ящика с разбитыми надеждами меня оторвал Костя. Заглянув мне через плечо, он сразу же оценил обстановку: «Закрой его поплотнее и незаметно вынеси в мешок с мусором, потом что-нибудь придумаем, а сейчас пошли, Джон вновь призывает нас – на этот раз, кажется, вить веревки». Я послушно повиновался. Все два с небольшим часа, в течение которых мы с Костей, стоя внутри фургона, плели запасные «necklines» – отрезки нейлоновой веревки примерно метровой длины с двумя петлями по концам, предназначенные для привязывания собак к основной веревке – «dogline» (доглайну). У меня из головы не выходили эти злополучные термометры. В конце концов, улучив момент, когда Джон, пришедший принимать нашу работу, приблизился ко мне на расстояние моего английского языка, я как можно безразличнее спросил: «Джон, ты не знаешь, есть ли у кого-нибудь здесь термометр?» Джон, как мне показалось, подозрительно посмотрел на меня (он, очевидно, слышал от кого-то, что этот самый русский и должен во время экспедиции отвечать за научные наблюдения, в которые как раз и входили измерения температуры) и после короткой паузы сказал: «Sure, Will does»[15].
Это звучало обещающе, по крайней мере я понял, что Уилл «даст». У меня несколько отлегло от сердца, и я продолжил прерванные занятия. Вечером мы собрались все вместе на импровизированный ужин при свечах и с шампанским, которое совершенно случайно прихватила с собой предусмотрительная русская делегация. Уилл ознакомил нас с порядком нашего движения в Гренландии. Нам предстояло стартовать из района поселка Нарссарссуак на самом юге Гренландии. Именно в этом месте закончилась трансгренландская экспедиция знаменитого японского путешественника Наоми Уэмуры, первым в истории пересекшим этот самый крупный на нашей планете остров по меридиану с севера на юг в 1978 году. Избранная нами тактика движения с юга на север была, с нашей точки зрения, более оправдана, так как позволяла двигаться, «убегая» от наступающего лета, а не навстречу ему, что помогло бы нам избежать затрудняющего движение рыхлого снега, туманов и крайне неприятных, но возможных в этих условиях дождей. Конечной целью нашего путешествия
