— Если выродки не хотят биться, — заметил Том Скарлет, — то так и будут торчать там целый день.
— Нам надо мимо них пройти, Том.
— Господи, ну почему мы не смылись ночью? Можно ведь было вернуться в Гарфлёр…
— Король на это не пойдет.
— Да почему? Ему помереть, что ли, хочется?
— Ему покровительствует Бог, — ответил Хук.
Том поежился.
— Тогда чего бы Богу не послать нам приличный завтрак?
Женщины принесли то немногое, что осталось к нынешнему дню.
— Возьми половину, — сказал Хук Мелисанде, отдавшей ему овсяную лепешку.
— Нет, это тебе, — запротестовала она.
Овес уже тронула плесень, но Хук все равно съел половину и отдал остальное жене. Пива не было, вместо него Мелисанда принесла речной воды в старом кожаном бурдюке; вода отдавала гнилью.
Стоя рядом с Хуком, Мелисанда смотрела на ряды французов.
— Так много, — тихо сказала она.
— Стоят и не двигаются, — ответил Хук.
— И что будет?
— Придется нападать.
Девушка вздрогнула.
— Как по-твоему, отец тоже там?
— Конечно.
Она не ответила. Ожидание все длилось. Барабаны и трубы не смолкали, однако музыканты явно выдохлись, музыка постепенно гасла. До Хука временами долетало пение малиновок, скрытых в деревьях. Листва уже местами облетела, и голые ветви, торчащие на фоне серого неба, походили на виселицы. На мокрой пашне между замершими в ожидании армиями копошились дрозды, выискивая в земле червей. Хук вспомнил дом, и коров на дойке, и звуки оленьего гона в лесу, и короткие осенние сумерки, и огни в домах…
Внезапный шум заставил его очнуться. Король в сопровождении одного лишь знаменщика выехал вперед и теперь приближался к правому флангу, где стояли лучники. Белый конь, чувствуя ненадежность опоры, высоко поднимал копыта. Генрих снял увенчанный короной шлем, и легкий ветер взъерошил его каштановые волосы, сделав двадцативосьмилетнего короля еще более юным на вид. В нескольких шагах от первого ряда кольев Генрих остановил коня, и сентенары велели лучникам снять шлемы и преклонить колени. Король, на сей раз приняв знак почтения, дождался, пока две с половиной тысячи стрелков опускались на землю.
— Лучники Англии! — воззвал он и помедлил, увидев, что стрелки подбираются ближе, чтобы лучше слышать.
У многих на плече висел зачехленный лук и алебарда, кое-кто прихватил топор или утяжеленный свинцом молот. У большинства при себе был меч, а у некоторых из оружия оставались лишь лук и нож. Глядя на обнажившего голову короля, кто-то из лучников спешил снять шлем, другие откидывали кольчужные капюшоны.
— Лучники Англии! — повторил Генрих. Голос его дрогнул, он помолчал. Ветер шевелил гриву коня. Наконец король заговорил, голос зазвучал уверенно и чисто. — Сегодня мы сражаемся за мои притязания. Французы отказывают мне в праве на корону, дарованную Богом! Враг уверен, что может нас одолеть! Французы мечтают взять меня в плен и протащить по улицам Парижа на потеху толпе. — Лучники возмущенно зароптали, и Генрих, переждав, продолжил: — Наши враги угрожали отрубить пальцы всем англичанам, способным натянуть лук! — Ропот сделался громче и злее. Хук вспомнил суассонскую площадь, где отрубание пальцев было только началом кровавого действа. — И всем лучникам-валлийцам! — добавил король, вызвав оживление в рядах стрелков. — Враг уверен, что ему это удастся, но французы забыли Господню волю! Забыли святого Георгия и святого Эдуарда, наших защитников! И нам покровительствуют не только они! Нынче праздник святых Криспина и Криспиниана, которые вопиют об отмщении за зло, причиненное им в Суассоне.
Генрих вновь помедлил, но большинству лучников название «Суассон» ни о чем не говорило, и солдаты молчали, внимательно ожидая продолжения.
— Нам выпал случай отомстить французам за содеянное зло, и вы знаете не хуже меня, что сегодня мы лишь орудия в руках Бога. Он направляет ваши луки и стрелы, Он пребывает в ваших сердцах и душах. Бог сохранит нас невредимыми и уничтожит наших врагов! — Король вновь умолк, пережидая шум, и затем повысил голос: — С вашей помощью и полагаясь на вашу силу — мы победим!
На мгновение повисла тишина, затем раздались ликующие крики.
— Я предлагал врагам примирение, — продолжил Генрих. — Отдайте мне то, что принадлежит мне по праву, сказал я им, и воцарится согласие. Но их сердцам противен мир, в их душах нет милосердия. Вот почему мы пришли на это поле, где восстановится справедливость!
Впервые за все время король оторвал взгляд от толпы коленопреклоненных лучников и посмотрел на глинистое плато, разделяющее две армии.
— Я привел вас сюда, на французскую землю, — заговорил он, вновь обернувшись к лучникам. Голос зазвучал напряженнее. — Но я вас здесь не оставлю! Милостью Божьей я ваш король, но сегодня я вам ровня — не больше и не меньше! Сегодня я сражаюсь за вас и вручаю вам свою жизнь!
Генриху вновь пришлось замолчать: лучники разразились криками. Подняв руку в латной перчатке, король ждал, пока стихнет шум.
— Если вы здесь погибнете, погибну и я! Я не сдамся в плен! — Вновь послышались одобрительные крики стрелков, и вновь король поднял руку, дожидаясь тишины. Затем на его лице появилась уверенная улыбка. — И все же меня не возьмут в плен и не убьют, ведь я прошу лишь одного: чтобы сегодня вы сражались за меня так же, как я стану биться за вас!
Простертой вперед правой рукой он повел вдоль строя лучников, словно надеясь охватить их всех. Конь шарахнулся в сторону, король сдержал его жестом опытного наездника.
— Сегодня я сражаюсь за ваши дома, за ваших возлюбленных, жен и детей, за ваших отцов и матерей, за ваши жизни и вашу Англию!
Ликующие возгласы стрелков, должно быть, долетели до северного края поля, где по-прежнему развевались яркие знамена над французским войском.
— Сегодня мы братья! Мы, уроженцы Англии и Уэльса! И я клянусь копьем святого Георгия и голубем святого Давида Валлийского — вы вернетесь домой победителями, с именами, покрытыми славой! Я ваш король, но в этот день я ваш брат, и клянусь бессмертной душой: я не оставлю своих братьев! Да сохранит вас Бог, братья мои! — С этими словами король развернул коня и поскакал к латникам, чтобы подбодрить их перед битвой.
— Да он всерьез верит, что мы победим! — пробормотал Уилл из Дейла.
На северном конце поля ветер взметнул полосу алого шелка, и орифламма затрепетала в небе поверх вражеских копий. Пленных не брать…
* * *
Французы по-прежнему не двигались с места. Лучники уселись прямо на промокшую землю, кое-кто умудрился даже уснуть. Священники все еще принимали исповедь и отпускали грехи.
— Не отходи от обоза, — велел отец Кристофер Мелисанде после того, как угольком написал на ее лбу спасительное имя Иисуса.
— Хорошо, святой отец.
— И не расседлывай кобылу, — посоветовал священник.
— Чтобы можно было сбежать?
— Да.
— И надень отцовский налатник, — добавил Хук.
— Ладно, — пообещала ему девушка и достала налатник из мешка с остальными пожитками. — Дай нож, Ник.
Взяв протянутый ей кинжал из тех, что выдавали лучникам, Мелисанда отрезала от подола полосу и вручила мужу.
— Это тебе.
— Надеть? — уточнил Хук.
— Конечно, — подтвердил отец Кристофер. — Истинному воину подобает носить ленту своей дамы.
Священник указал на английских латников — у многих шею обвивал шелковый платок или шарф. Хук обмотал ленту вокруг шеи и обнял Мелисанду.
— Ты слышала, что сказал король. Бог на нашей стороне.
— Хорошо, если Бог об этом знает, — ответила девушка.
— О том и молюсь, — добавил отец Кристофер.
Внезапно послышался шум от движения всадников, но не со стороны французов, которые по-прежнему не собирались нападать, а от английского строя, вдоль передней линии которого скакали латники.
— Выступаем вперед! — крикнул один, приблизившись к правому флангу. — Колья забрать с собой! Выступаем!
— Друзья! — Король, выехавший из строя, привстал на стременах и призывно махнул рукой. — Вперед!
— О господи, — только и выдохнула Мелисанда.
— Возвращайся к обозу, — велел ей Хук и принялся выворачивать тяжелый кол из топкой почвы. — Ступай, любимая. Со мной ничего не случится. Не родился еще тот француз, что меня убьет.
Он и сам не очень верил в то, что говорил, однако ради жены даже выдавил улыбку. Вновь свело кишки, от страха по телу пошел озноб, но, несмотря на слабость и дрожь, Хук вытащил из земли кол и вскинул его на плечо.
Не оборачиваясь больше к Мелисанде, он пошел вперед, на каждом шагу увязая в густой грязи, как и любой солдат из войска. Англичане двигались невозможно медленно, с трудом выдирая ноги из сырого цепкого грунта и шаг за шагом одолевая пространство.
