Вот и вся молитва — чтобы муж остался жив…
— А если французы нагрянут, что делать? — спросила Матильда Кобболд.
— Бежать, — ответила одна из женщин, и в этот миг от поля, скрытого за гребнем холма, донесся многоголосый рев — клич к святому Георгию. Женщины не расслышали слов, возглас говорил им только о том, что на поле происходит что-то важное.
— Помоги нам, Господи, — выдохнула Матильда.
Мелисанда открыла мешок со своими вещами, чтобы взять отцовский налатник, но наткнулась на инкрустированный слоновой костью арбалет, который Ник отдал ей уже почти три месяца назад, и вытащила его наружу.
— Пойдешь сражаться в одиночку? — подмигнула Матильда.
Мелисанда лишь улыбнулась. Страх и волнение мешали говорить: от происходящего на поле зависела ее дальнейшая жизнь, однако повлиять на исход битвы она ничем не могла, оставалось только молиться.
— Поднимись наверх, девочка, пристрели пару выродков, — кивнула ей Нелл Канделер.
— До сих пор взведен, — удивленно заметила Мелисанда.
— Кто взведен? — переспросила Матильда.
— Арбалет. Я из него так и не выстрелила.
Мелисанда задержала взгляд на арбалете, вспоминая тот день, когда погиб Мэт Скарлет, — день, когда она направила оружие на собственного отца. С тех пор арбалет оставался взведенным, и она ни разу об этом не вспомнила. Девушка потянулась было к спусковому крючку, но неожиданно для себя бросила арбалет обратно в мешок и вытащила свернутый налатник. Задержав взгляд на яркой вышивке, она протянула руки, чтобы набросить налатник через голову. И вдруг поняла, что, пока Ник в бою, ей нельзя носить вражеский герб. Откуда-то пришла уверенность, что она не увидит Ника, если оставит у себя налатник. Нужно было от него избавиться.
— Схожу к реке, — сказала она.
— Можешь мочиться здесь, кто мешает, — откликнулась Нелл Канделер.
— Мне надо пройтись, — ответила Мелисанда и, подхватив тяжелый мешок, пошла к югу, прочь от обозов и армий, мимо пасущихся на осенней траве вьючных лошадей. Вначале она хотела бросить налатник в Тернуазу и посмотреть, как его будет уносить течением, однако до реки Мечей было слишком далеко, и Мелисанда направилась к соседней речушке. Полноводная и быстрая после ночных дождей, та бежала мимо небольших полей и рощ, лежащих к югу за деревней. Присев на берегу, под желто-золотыми ольховыми листьями, девушка положила мешок, закрыла глаза и обеими руками протянула перед собой налатник, словно приношение.
— Не оставь Ника, — прошептала она, — пусть он останется жив.
Бросив отцовский налатник в речку, она, не отводя глаз, смотрела, как его уносит потоком. Чем дальше уплывет — тем целее будет Ник.
В этот миг ударила французская пушка, широко раскатившийся звук отозвался дрожью по всей долине. Обернувшись, Мелисанда глянула на север.
И увидела ухмыляющегося сэра Мартина — долговязого, тощего, с прилизанными к черепу седыми волосами.
— Вот и свиделись, крошка, — плотоядно осклабился он.
На берегу царило безлюдье, взывать о помощи было не к кому.
Над горизонтом поднялось дальнее облако дыма от выстрела.
— Надо же, ни души рядом! Только ты и я! — с клокочущим всхлипом, обозначающим смех, проговорил сэр Мартин, подобрал рясу и шагнул к Мелисанде.
Глава двенадцатая
Дым от пушки взметнулся над левым флангом французов.
При виде каменного ядра Хук не сразу понял, что произошло, лишь следил глазами за странным темным шаром: подскакивая над полем, мелькающая точка летела в его сторону. Вдруг от звука выстрела дрогнуло небо, птицы с оглушительным криком взлетели с деревьев, и пушечное ядро задело голову стрелка в нескольких шагах от Хука.
Череп лучника разлетелся фонтаном крови и костными осколками, а каменное ядро летело все дальше, оставляя за собой марево кровавых брызг. Под конец оно угодило в болото шагах в двухстах за английским строем, едва не задев оседланных коней, которых держали в поводу пажи латников.
— Черт бы их подрал, — с отвращением плюнул Том Скарлет: с его лука оползали густые потеки разбрызганного мозга.
— Стреляй, не жди, — бросил Хук.
— Нет, ты это видел? — со злобным удивлением переспросил Скарлет.
Хук видел. Видел мертвых и агонизирующих коней, видел тела всадников, а за ними — толпу спешенных латников, приближающихся к английскому войску. Совсем близко свистели арбалетные стрелы — к счастью, редкие: арбалетчики стояли за самым дальним отрядом и не могли точно целиться, а многие и вовсе не видели врага. С приближением первого полка, заполнившего все пространство между лесами Трамкура и Азенкура, французские арбалетчики совершенно потеряли англичан из виду и перестали стрелять.
Первый французский полк растянулся по пашне от леса до леса, но пространство между деревьями сужалось, и французам приходилось тесниться: и без того неровные ряды, смятые обезумевшими конями, теперь сжимались, места становилось все меньше, зато английские стрелы по-прежнему летели в цель.
Хук стрелял не переставая. Он уже потратил целый пучок стрел и крикнул, чтобы принесли еще: мальчишки с новыми вязанками то и дело сновали между лучниками, но стрел нужно было сотни тысяч. Пять тысяч лучников делали в минуту шестьдесят тысяч выстрелов, а при наступлении конницы стрелы летели еще чаще. Сейчас кое-кто сохранил тот же темп, но Хук предпочел сыпать стрелами реже: чем ближе подходит враг, тем точнее должен быть каждый выстрел.
Ник теперь брал наконечники с широкими лезвиями: латные доспехи они не пробьют, зато опрокинут латника назад, а каждый упавший будет создавать помеху на пути других. Французы продирались не только сквозь грязь, но и сквозь нескончаемый поток стрел. Хук то и дело слышал удары наконечников о сталь, и латники, которым до англичан оставалось еще полторы сотни шагов, пригибались, словно клонимые ветром — ветром, несущим стальной град.
Томас Брютт, под пальцами которого порвалась тетива, ругнулся и, глянув на беспорядочно завертевшуюся стрелу, полез за новой струной. К тому времени в каждом из вражеских знамен уже торчало по дюжине стрел. Хук выбрал латника в ярко-желтой накидке, прицелился, отпустил тетиву — и латник, опрокинутый стрелой, отлетел назад. Вражеский строй сделался еще более беспорядочным: на пути латников попался лежащий на боку раненый конь, бьющий копытами в предсмертных судорогах, и латники, пытаясь держаться от него подальше, теснились друг к другу, ломая шеренги. Вокруг Хука то и дело глухо щелкала тетива, стрелы затмевали небо. Лучники по большей части стреляли в тех латников, что двигались прямо на них, и шедшие в первых рядах французы, чтобы уберечься от шквала стрел, норовили вжаться в глубь строя. Задние лучники, которым загораживали обзор передние, мало-помалу перебрались в густой подлесок Трамкурского леса и выстроились вдоль кромки деревьев, откуда поливали стрелами французский фланг.
Самые отважные из французов стремились добраться до врага поскорее, более благоразумные предпочитали держаться за спинами смельчаков. На глазах Хука ровный строй латников превращался в три рваных клина, их острия были нацелены на флаги, развевающиеся в центре каждого из трех английских отрядов: латники шли на латников. Французы, как предполагал Хук, надеялись в трех местах прорвать английский строй и разметать войско, сея вокруг кровавый хаос и смерть. Он мельком взглянул на север. Теперь, когда французский строй сузился, арбалетчикам ничего не стоило начать обстрел флангов, но французские стрелки стояли едва ли не дальше, чем вначале, будто потеряв интерес к битве.
Хук вытащил стрелу с тонким наконечником и отыскал глазами прежнего латника в ярко-желтой накидке. Он натянул лук, отпустил тетиву и вытащил следующую стрелу. Латник уже падал на колени. Значит, тонкие наконечники все-таки прошивают доспехи. Хук не уставал сыпать стрелами во французский строй, медленно надвигающийся на англичан. Он целил в передние ряды врагов. Одни стрелы отскакивали от лат, другие, ударив в доспехи под прямым углом, прошивали броню насквозь. Французы валились на землю, преграждая путь задним рядам, и все же огромная, закованная в латы толпа продолжала двигаться вперед.
— Дайте стрел! — крикнул кто-то из лучников.
— Стрелы сюда! — поддержал его другой.
У Хука оставалась последняя дюжина. Враг подошел уже на сотню шагов, но стрел не хватало, приходилось стрелять реже. Хук натянул тетиву, выбрал жертву в черном налатнике и выстрелил. Стрела вонзилась сбоку в закрытый шлем. Латника с торчащей из мозга стрелой повело в сторону, он угодил копьем в соседнего рыцаря и тут же упал на колени, а потом и вовсе растянулся в грязи во весь рост. Следующая стрела отскочила от чьей-то кирасы. Хук выстрелил снова, уже способный различить цвет налатников и гербов приближающихся французов. Пустив стрелу в какого-то латника с золотой короной вокруг шлема, он тут же выбранил себя: воин такого ранга уж точно мог себе позволить лучшие доспехи. Стрела отскочила от лат. Рыцарь, правда, зашатался от удара, но его тут же поставил на ноги знаменщик. Следующим выстрелом, нацеленным чуть ниже, Хук ранил кого-то в бедро. Оставалась последняя стрела. Держа ее на луке, Ник оглядел вражеский строй. Все тысячи стрел, выпущенных во французов, принесли врагу не так много вреда. И хотя войску то и дело приходилось перелезать через тела сотоварищей, все же поле по-прежнему кишело живыми, заляпанными грязью, облаченными в латы французами, которые с копьями, мечами, боевыми топорами и булавами неотступно шли на малочисленное английское войско, шаг за шагом преодолевая проклятую пашню. Хук выбрал какого-то здоровяка, который выказывал прыти больше других, и пустил в него последнюю стрелу. Наконечник, прошив стальную кирасу, ударил в грудь, задел ребро и пронзил легкое. Бурлящий поток крови, вырвавшись через горло, заполнил шлем и брызнул наружу из отверстий забрала.
